Мы с дедом, лесником, возвращаемся с охоты на вальдшнепов, по-нашему, по-охотничьему, – с тяги.
Весна. Ночь. Весь лес, и небо над ним, и всё кругом залито прозрачным лунным светом. Молодой месяц тонким лимонным ломтиком желтеет в вершинах деревьев, и кажется, что от него разлилась в воздухе душистая, терпкая свежесть.
Мы идём по лесной вырубке. На зеленоватом небе будто тушью выведены чёрные силуэты одиноких сосен. Лес спит. Спят в вершинах деревьев чуткие лесные птицы.
Вдруг перед самым моим лицом кто-то бесшумно взлетает. Невольно вскидываю ружьё и тут же опускаю. Ведь это не дичь – это ночная ласточка-козодой, по-деревенски «полуночник».
В тот же миг раздаётся выстрел. Козодой спотыкается в воздухе, падает.
– Дедушка, зачем ты стрелял? Ведь это же полуночник.
– Знаю, потому и стрелял, – ворчит дед.
Я поднимаю убитого козодоя. Странное существо. Ни на одну птицу не похож. У всех птиц клюв как клюв, а у этого настоящая пасть, как у лягушки.
В тусклом лунном свете на теле птицы перьев не видно, и вся она, серая, как мышь, с длинным хвостом и широко раскрытой пастью, кажется каким-то фантастическим животным, неизвестно откуда залетевшим в наши трущобы.
– А жаль, дедушка, что ты его убил, – говорю я, – хорошая птица. Для леса пользу приносит – ночных бабочек и других вредных насекомых ловит.
– Это кто, полуночник-то?
– Ну да.
Дед неодобрительно качает головой:
– Вот уж кого нашёл похвалить – полуночника!
– А почему ж его не хвалить?
– Не к добру он. Как залетает, закружит перед тобой, так и знай – беспременно в лесу и сам закружишься. Сойдёшь с тропы – и пошёл без дорог колесить. Одно слово – тёмная птица.
Мне смешно, что старик об этом говорит так серьёзно.
– А откуда, дедушка, ты про неё такое знаешь?
– Про неё-то? А ты-то вот знаешь, откуда эта птица?
– Расскажи, пожалуйста.
– То-то, «расскажи»! Да что толку? Не поверишь небось, что́ зря рассказывать.
– Почему же не поверю? Ты всю жизнь в лесу, немало нагляделся.
Дед молчит. Потом нехотя начинает:
– Да я-то этого не видал, а старые люди сказывают. Значит, верно, что было… Небось знаешь, над речкою, в крутояре, что за деревней, на самой излучине ласточки-береговушки живут?
– Ну и что же?
– А вот. Появилось раз в нашей стороне серых жаб видимо-невидимо. Ночью с крыльца не сойти, так под ноги и лезут. Проведали, значит, жабы про гнёзда в крутояре, выбрали время, когда все береговушки разлетелись пищу птенцам добывать, залезли в гнёзда, пожрали птенцов, сидят в норах; темно, прохладно, чем не житьё.
Прилетели береговушки птенцов кормить. Впотьмах-то ничего не разберут. А жабы хитры: разинули рты, будто птенчики. Береговушки-то весь корм им посовали, а сами опять за добычей. Так и остались жабы вместо птенцов в норах жить. Кормят их птицы, да как станут в рот пищу совать, наперёд слюной её смачивают. От той слюны у птенцов крылья растут, на теле перо появляется.
Пришло время детёнышам из гнёзд вылетать. Вылезли жабы из нор. Глянули на них птицы, так и ахнули. Вот дети-то уродились! И перо и крылья есть, да только всё не такое, как надо, – мягкое, серое, словно совиное. Ну, а уж морда-то жабья как была, так и осталась. Сколько её перьями ни прикрывай, всё жабья.
Взгоревались птицы, стали жаб от себя гнать. Тем делать нечего – нужно убираться. Разлетелись по лесам, будто птицы, а жабьи повадки так и оставили. Летают ночью, всё по земле, низом. Ловят поганым жабьим ртом всякую нечисть. А то ещё сядет на пенёк и заведёт лягушачью трель. Пакость – да и только. День настал, все птицы проснутся, поют, а эти вместе с земляными жабами куда подальше от света хоронятся. Одно слово – полуночник. Неправильная птица – оборотень. Уж если закружит она над тобой, значит, жди беды. Оборотит так, что в своём лесу пути не найдёшь али ещё что похуже приключится… А ты хвалить… Тоже нашёл кого!
Дед замолчал. Молчу и я. Думаю о призрачной ночной птице-оборотне и о той стране, где она живёт, – чудесной стране народной фантазии.
Да вот я и сам наяву забрёл в эту таинственную страну. Только посмотреть кругом – ночью в лесных трущобах, тонущих в лунной мгле, всё кажется сказочным, неправдоподобным.
Мы у Гнилого лога. Когда шли днём на охоту, здесь была сырая низина с редкими лохматыми деревьями, а теперь перед нами лунное озеро, озеро сизого ночного тумана. На нём чёрные силуэты кораблей, мачты и паруса…
Набежал ветерок. Всё в движении. Колышутся лунные волны, качаются мачты, надуваются паруса. Чёрная флотилия тронулась в путь.
Вдруг где-то за болотом дико захохотал филин, и сейчас же в другом конце леса ему отозвался полуночник.
– Слышишь, дедушка, леший с оборотнем перекликаются? Должно, хотят нас закружить.
Дед понял намёк, рассердился, даже плюнул:
– Так и знал, не поверишь! Даром только язык чесал.
Он шагнул вперёд, нырнул и исчез в сизых волнах тумана.
Я спешу следом. Мы проходим мимо окутанных туманом деревьев. Это уже не корабли, как казалось издали, чёрные чудовища тянут к нам огромные косматые лапы. Каждый миг всё кругом меняется, движется, оживает.
Я смотрю на эти фантастические превращения и, кажется, начинаю понимать, как зародилась сказка о таинственной птице полуночнике.