Зелёная монета. Владислав Крапивин

Шла середина августа, и в палисадниках цвели георгины. Большой георгин, белый, с кремовыми каемками на лепестках, каждое утро заглядывал во мне в окно и тихо покачивал головой:

«Скучно, брат, а?»

В то время я проводил отпуск в городе, где прошло мое детство. Я жил у своего школьного товарища в небольшою доме, над которым шумел старый тополь.

Мой друг отличался характером решительным и беспокойным, через неделю после моего приезда он взял да и укатил в экспедицию на Север, оставив меня на попечение своих родителей. Прошло несколько дней, и я заскучал. Знакомых в городе не осталось, заняться было нечем. Тихими вечерами, когда опускаются синие сумерки и в черных листьях тополей начинает дрожать зеленая звезда, я ходил к реке, где в детстве мы с Николаем ловили пескарей и возились с рассохшейся старой лодкой.

По крутой тропинке, проложенной среди кустов полыни и конопляника, я спускался к воде. Город исчезал, оставался вверху, за гранью высокого обрывистого берега. Здесь до утра жгли костры мальчишки-рыболовы. У пристани глухо трубили буксиры, и где-то далеко им отвечали резкими вскриками паровозы. Тонкие марлевые облака ползли из-за обрыва, не заслоняя звёзд. Низкий левый берег светился жёлтыми квадратиками окон, а дальше по течению на судоверфи вспыхивали голубые молнии электросварки.

…В один из вечеров я, как обычно, решил пойти к реке. Было около десяти часов. В зеленоватом небе висела полная луна. Здесь, на окраине, ей не мешали фонари, и она светила вовсю.

Я направился через лог, про который слышал еще в мальчишечьи годы, что это остатки старинных крепостных рвов. Лог был глубок, с отрывистыми берегами.

Я стал спускаться к мостику, ведущему через ручей. Было совсем тихо, только вода журчала на дне лога, разбивая лунное отражение на сотни голубых искр. Примерно на половине спуска рос высокий тополь. Когда я поравнялся о ним, вверху зашуршал конопляник, а на тропинку посыпались комки сухой глины. Потом послышался сердитый шепот.

Подняв голову, я увидел двух мальчиков. Одному было лет десять, другому семь иди восемь. Старший стоял, слегка опираясь на длинную лопату. Воротник жёлтой футболки был расстёгнут, из кармана брюк торчал козырёк кепки. Лоб его вспотел и к нему прилипла прядка тёмных волос. Младший мальчуган, одетый в клетчатую рубашку, держал в руках стоптанную сандалию, из которой, видимо, только что вытряхнул набившуюся землю. 3а широким школьным ремнем, подпоясывавшим его трусики, был засунут деревянный кинжал.

Я смотрел на ребят, а они сверху за меня. Торопиться было некуда, к тому же меня заинтересовало, что здесь делают мальчики в такой поздний час.

– Чем занимаетесь, ребята?

– Так… занимаемся, – неохотно ответил старший. Прозвучало это как вежливое предложение идти своей дорогой. Я хотел направиться дальше, но вдруг второй мальчуган, доверчиво глядя на меня, с легкой гордостью произнёс:

– Мы клад ищем… – И тут же получил по затылку.

Всё стало ясно: я видел перед собой «кладоискателей», надеявшихся вырыть сундук со старинной утварью или ржавое оружие. Старый крепостной ров был для этого подходящим местом. Когда-то здесь отряды казаков штурмовали деревянную татарскую крепость, и кто знает, сколько интересных вещей можно было отыскать в земле, поросшей конопляником и бурьяном?

Лет двадцать назад, бегая с приятелями по этим местам, я ободрал ногу о кусок ржавой кольчуги. Потом ми нашли несколько пушечных ядер.

Поиски сокровищ, если даже они ведутся в двадцати шагах от дома, всегда окутаны таинственностью, ожиданием опасности и приключений.

Поэтому, вероятно, и был вооружен деревянным кинжалом один из кладоискателей. Получив подзатыльник, обладатель кинжала обиженно насупился, но смолчал.

– Если вы и вправду ищете клад, то делаете это неправильно, – заметил я и стал медленно опускаться по тропинке. Старший мальчик, видимо, секунду колебался, а потом спросил вслед:

– Почему неправильно?

Я обернулся.

– Не по правилам.

– А как надо? Вы скажите, если вы знаете…

Я поднялся к ним, и увидел, что среди бурьяна выкопана порядочная яма, в которой поблескивали голубыми алмазами осколки стекла. Ребята выжидающе смотрели на меня.

– Разве вам не известно, – как можно загадочнее начал я, – что клад надо искать в полночь, там, где от сухой ветки одинокого дерева падает тень.

– Это я знаю, – разочарованно сказал старший – Это в «Томе Сойере» написано. Только это неправда.

– А вы пробовали? – усмехнулся я.

– Не… В полночь здорово поздно.

– Нас мама не пустит, – выдохнул малыш и опасливо покосился на брата.

– Алька… – сказал тот.

– Ну тебя пустит, а меня – нет, – миролюбиво произнес Алька и, стоя на одной ноге, как аист, стал надевать сандалию.

– А зачем вам клад? – поинтересовался я.

– Так, просто интересно.

– Для науки, – снова вмешался Алька. – Ты же сам говорил, Лёнька.

У меня мелькнула одна мысль, и я сказал, что хочу им помочь.

– Как? – в один голос спросили они.

Я объяснил, что буду возвращаться домой около двенадцати часов, посмотрю, куда падает тень от сухой ветки тополя и оставлю знак. А копать можно когда угодно.

– Вон та ветка достаточно суха, как по-вашему? Я думаю, стоит попробовать.

Лёнька молча пожал плечами. Он, видимо, боялся, что я смеюсь над ними.

Но Алька спросил, какой я оставлю знак.

– Я воткну в землю твой кинжал. Можно?

Он кивнул и протянул мне своё оружие.

– Если найдёте клад, скажите мне, хорошо? Всё-таки интересно…

Я объяснил ребятам, где живу. Лёнька спросил, который час, и заторопился домой.

Я вернулся к себе и открыл ящик письменного стола. Здесь среди каких-то гаек, мотков проволоки и старых радиодеталей от разобранных Николаем приёмников валялся серебряный рубль с потёртым портретом Николая Второго.

Двенадцати часов я, конечно, не стал дожидаться, а сразу пошёл на старое место. Там, недалеко от выкопанной ямы, я зарыл монету и воткнул в землю Алькин кинжал.

Проснувшись утром, я взглянул в окно, ожидая увидеть там, как обычно, белый георгин, но вместо головки цветка увидел две головы моих вчерашних знакомых. Поспешно одевшись, я открыл окно.

У Альки загадочно блестели глаза. Потемневший от земли клинок торчал у него за поясом.

– Ну, нашли клад?

– Клада не нашли, – мотнул головой Лёнька. – Только вот…

Алик перебил его:

– Одну деньгу нашли. Большую.

Я приготовился удивиться и внимательно разглядывать знакомый мне рубль. Лёнька вынул из кармана руку и протянул на ладони… большую медную монету. Я удивился по-настоящему.

– Где вы её откопали?

– Где кинжал был. А что?..

Не было, конечно, ничего странного в этой находке. Просто удачное совпадение.

– Она очень старинная? – с надеждой спросил Лёнька. Я вертел в руках тяжёлый кружок из позеленевшей меди. На лицевой стороне монеты был выбит вензель Екатерины Второй, на обратной шла по кругу надпись: «монета сибирская». Два соболя, став на дыбы, поддерживали щит, на котором виднелись полустёртые буквы: «десять копеек». Внизу стояла дата: 1771.

– Старинная ли? Как тебе сказать… Времён Пугачёва. Слышал про него? Впрочем, лезьте в комнату, только осторожнее.

Я сел на кровать. Мальчишки расположились с двух сторон, и я рассказал им, что знал про те времена.

Восстание Пугачёва было для Лёньки событием глубочайшей древности. Свою находку он считал настоящим сокровищем.

– Может, её сам Пугачёв держал в руках, а? Ну ведь может же быть? – допытывался он. Я не стал его разочаровывать.

Алик сидел, болтал ногами и вмешивался в разговор. Его не интересовала «научная ценность» монеты. Он просто радовался удачным раскопкам.

– Во, Лёнька! А ты говорил, что неправда. Про книгу, помнишь?

– Ты, Алька, ничего не понимаешь, – вздохнул старший брат, – Эта штука, наверно, в землю попала, когда того дерева совсем на свете не было. Правда? – спросил он меня.

Я кивнул. Алька был поражён.

– А как же вы узнали, куда кинжал воткнуть?

– Простая случайность, – объяснил я.

Потом вспомнил про зарытый рубль, и мне стало как-то неловко…

Я подружился с этими ребятами.

Иногда я брал велосипед, Лёнька усаживался на раму, Алька на багажник, и мы ездили за город, по знакомым мне с детства местам. По дороге я рассказывал Лёньке всё, что знал о древних засыпанных песками крепостях в Средней Азии, о египетских гробницах, о статуях острова Пасхи, о заросших тропическими лесами старых индийских городах и храмах в Центральной и Южной Америке, о неразгаданной тайне Атлантиды…

Однажды мы сидели на скамейке у Лёнькиного дома и вели разговор об археологии. Мои познания в этой науке были далеко не обширными, но Лёнька спрашивал, и спрашивал, и спрашивал…

В конце улицы, над зеленоватой полоской догорающего заката, висела яркая синяя звезда. Окна начинали светиться неярким жёлтым огнём. Лёнька поковырял землю носком ботинка и сказал:

– Я когда-нибудь тоже… Уйду в экспедицию.

– А я? – поспешил вмешаться его верный брат и адъютант.

– И ты…

Экспедиция… Это слово сейчас мне напоминало о раскопках курганов и тайнах исчезнувших с лица земли народов. Я представил отблеск костров на бронзовых стволах кедров, сверкание таёжных речек, тропинки, проложенные в высоком папоротнике, косые лучи солнца в летнем полумраке, и на фоне такой вот северной картины высокую фигуру Николая с двухстволкой за плечами. Потом я подумал, что, проснувшись завтра, увижу в окне недоспевший георгин, и вздохнул.

Закат совсем погас, в тёмных листьях тополей зашевелился ветер…

Через два дня я уезжал в район экспедиции с командировочным удостоверением местной редакции. Пароход уже сопел от нетерпения, когда на пристань примчался Алька. Он торопливо рассказал, что Лёнька тоже хотел проводить меня, но не может. Вчера он увидел на глинистой стене речного обрыва выступавший кусок кирпичной кладки (видимо, это был фундамент какого-то старого здания). Увлекаемый жаждой открытия, мальчишка стал карабкаться по обрыву, сорвался и вывихнул ногу.

– Лёнька говорит, что ветра не было. Если бы ветер прижал его к обрыву, то он бы добрался, честное слово. Он ещё попробует, как нога заживёт. Может, даже завтра.

Сообщив эту новость, Алька вытащил из кармана ковбойки позеленевшую монету.

– Вот… это Ленька вам… Он, говорит, много еще найдет. А эту пусть вам…

Через час, когда я вышел на палубу, города уже не было видно, только башня элеватора чернела на закате. На повороте пароход близко подошел к поросшему ивняком берегу, и я заметил, что листья кустов неподвижны. Ветер стих. Но алый закат пылал, захватывая полнеба. Он обещал на завтра сильный ветер.

1959 г.