Верная собака Уран. Ирина Пивоварова

КРАСНЫЙ САМОКАТ

Всё было как обычно.

Обычный день.

Обычная погода.

Наш обычный двор.

Как обычно, мы с Люськой играли во дворе в классики. Люська с закрытыми глазами перешагивала из одной клетки в другую и спрашивала:

— Мак?

— Мак.

— Мак?

— Ты давай не подглядывай.

— Бессовестная! Я не подглядываю!

— Сама бессовестная. Я вижу — подглядываешь. Зажмурься изо всех сил.

Люська зажмурилась изо всех сил, сделала шаг и наступила на черту.

— Мак?

— Дурак!

Люська открыла глаза и уже открыла рот, чтобы заспорить. Но тут с ней что-то случилось. Она так и осталась стоять с разинутым ртом. Она смотрела куда-то позади меня. Я обернулась.

Из подъезда выплывал во двор огромный красный самокат. Он сиял на солнце. Он горел как огонь. Смотреть на него было больно. Его блестящий звонок так сверкал на солнце, что резало глаза. У него были чистые белые резиновые шины.

Самокат выплыл из подъезда и медленно направился к песочнице. Он был гордый и рогатый, как олень. Рядом с ним шёл Павлик Иванов.

Возле песочницы самокат остановился. Павлик сел на край песочницы и стал дуть на руль.

Мы нерешительно подошли к Павлику.

— Павлик, дай прокатиться, — почему-то шёпотом попросила я.

Павлик дунул на блестящий звонок и стал тереть его рукавом. Потом он зазвонил. На нас он даже не посмотрел.

— Разойдись! — сказал Павлик, закинул ногу на самокат и поехал.

Мы стояли и смотрели, как он едет.

Сначала он ездил вокруг нашего дома. Потом вокруг лужи. Потом прямо по луже. Потом стал гоняться на самокате за кошками. А потом Павлик гонялся за нами и кричал:

— Задавлю!

И мы как дуры от него бегали.

А потом он дал нам прокатиться. Всего по одному разу. И тогда я поняла, что больше всего на свете люблю кататься на самокате.

«ДАВАЙ КУПИМ ТЕБЕ БЕГЕМОТА»

Я еле дождалась, когда мои родители пришли с работы.

— Мама и папа, — сказала я, — слушайте меня внимательно. Сейчас я вам скажу что-то очень важное.

— Ты получила единицу! — сразу испугалась мама.

— Ничего подобного. Единиц я уже два месяца не получала.

— Ну, значит, снова разбила окно! — сказал папа.

— А вот и не угадал! Просто я хочу у вас что-то попросить… Мама, ну что ты так смотришь?

— Проси скорее, — сказала мама. — У меня на кухне картошка подгорает.

— Мама и папа, — сказала я, — купите мне, пожалуйста, самокат.

— Прекрасно, — сказала мама. — Три дня назад тебе нужен был попугай, на прошлой неделе ты просила балалайку. Что ты попросишь завтра?

— Зачем тебе самокат? — сказал папа и раскрыл газету. — Давай лучше купим тебе бегемота.

— Мне бегемот не нужен, — сказала я. — И потом, если хочешь знать, бегемот в сто раз дороже самоката.

— Ну, тогда можно купить мотоцикл, — предложил папа. — Мотоцикл дешевле бегемота.

— Папа, да ты пойми, мне самокат нужен. Самый обыкновенный самокат! Красный. На резиновых шинах.

Но папа уже читал газету. Из кухни вернулась мама.

— Займись-ка делом, — сказала мама. — Поставь на стол тарелки.

ЧТО Я ПРИДУМАЛА

И я пошла на кухню за тарелками.

Я несла тарелки и думала: «Вот сейчас возьму и швырну эти проклятые тарелки на пол. Скажу, что споткнулась… Любимая дочь! Единственная дочь на свете! Какой-то самокат несчастный пожалели! Никогда в жизни у них больше ничего не попрошу!»

Я поставила на стол тарелки и ушла на кухню.

— Не дури, Люська! — крикнула мне вдогонку мама. — Иди ужинать.

И не подумаю… Я вытащила из сковородки горелую котлету и стала её есть.

Что бы такое придумать? Где достать денег на самокат?.. Может, бутылки?..

Я сосчитала наши пустые бутылки. Их было три. И ещё две банки из-под варенья. Нет, на это самокат не купишь.

А что, если достать большой хороший мешок и ходить с этим мешком по помойкам? Тогда можно будет насобирать столько пустых бутылок, что их на три самоката хватит!

Надо будет это с Люськой обсудить.

Я подошла к телефону и набрала Люськин номер.

— Люсь, привет! Ты чего делаешь?

— Привет, Люсь, ничего не делаю. А ты чего?

— Да я тут одну вещь придумала.

— Какую?

— Не скажу, а то разболтаешь.

— Ну скажи, Люсь! Честное слово, не разболтаю!

— Честное-пречестное?

— Честное-пречестное!

— Поклянись.

— Клянусь!

— Ну ладно, завтра скажу.

— А сейчас?

— Сейчас не могу. Родители подслушают.

— А ты шёпотом…

Но тут вышла из комнаты мама и заставила меня идти ужинать.

После ужина я легла спать. Мне приснился сон.

СОН

По нашему двору катились самокаты. Непрерывной красной чередой мчались они. Огромные пустые бутылки раскачивались на самокатах. Они, как наездники, подпрыгивали и переворачивались в воздухе. Солнце сверкало в их стеклянных боках. В одной бутылке сидела Люська. Она что-то кричала мне, но что — я понять не могла.

Вдруг во двор въехал огромный прекрасный самокат. Он сиял на солнце. Он был как огонь. Он подъехал ко мне и поклонился.

«Садись, царевна», — сказал он.

Я вскочила на него, и мы поднялись в воздух. Мы летели над замечательными помойками, где кучами валялись пустые бутылки… Малюсенький Павлик Иванов с большим-большим мешком ходил по помойкам и собирал бутылки в мешок.

«Не дури, Люська! — погрозил он мне пустой бутылкой. — Займись-ка делом. Поставь на стол бегемота!»

И тут же он превратился в бегемота. Раскрыл огромную пасть, где вместо зубов сверкали стеклянные банки и бутылочки из-под уксуса… и проглотил меня. Я ужасно испугалась, но внутри у бегемота оказалось светло и жарко. Там сияла большая лампа. Её свет резал мне глаза. Надо мной стояла Люська. Она дёргала меня за ногу и твердила:

«Вставай, вставай, вставай…»

Я подумала, что она оторвёт мне ногу, и проснулась.

— Наконец-то! — сказала мама и отпустила мою ногу. — Вот разоспалась! В школу опоздаешь!

ЧТО ПРИДУМАЛА ЛЮСЬКА

Утром я всё рассказала Люське.

— Здорово! — сразу закричала Люська. — Я тоже хочу самокат!

— Значит, будем вместе по помойкам ходить?

— Нет, по помойкам я не хочу… — задумалась Люська. — Меня бабушка не пустит.

— Ну, а где же нам тогда раздобыть столько денег?

Мы помолчали.

— Ой, что я придумала! — вдруг закричала Люська. Она даже подпрыгнула на месте.

— Ну, говори скорей.

— НАДО ЧИТАТЬ ОБЪЯВЛЕНИЯ! — торжественно произнесла Люська.

— Какие ещё объявления?

— Очень простые — о пропаже собак.

— Люсь, ты что, спятила?

— Сама ты спятила! Сейчас я тебе всё объясню. Бывают такие объявления… Ну, пишут, например, что какая-нибудь собака пропала. А кто её найдёт, тому за это дадут вознаграждение.

— Вознаграждение? А что это такое?

— Вот дурочка! — сказала Люська. — Не понимает! Деньги это, понятно тебе?! Сто рублей. А может, и тысяча.

— Ура! — закричала я. — Ура! Люська, ты молодчина!

И мы выскочили из школы и помчались читать объявления.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Все встречные столбы были сверху донизу обклеены маленькими белыми бумажками. Это были объявления. Мы стали читать.

Меняю прекрасную комнату 14 м2 в замечательном кирпичном доме с телефоном, соседей всего три.
На двухкомнатную квартиру! Можно трёхкомнатную!! Плохих не предлагать!! Первый и последний этажи не предлагать!!!

Недорого продам табуретку, цинковое корыто и аквариум с рыбками. Кроме того, могу продать «Утро в сосновом бору» художника Шишкина.

Продаётся подержанный холодильник в хорошем состоянии.

Но это всё было не то. Нам не нужны были ни подержанные холодильники, ни цинковое корыто. Нам нужны были деньги. Простые деньги, чтобы купить самокат. Вот бы кто-нибудь написал такое объявление:

«Даются бесплатно деньги. Сколько хочешь!»

Я бы тогда не взяла много — я не жадная. Я бы взяла ровно на один самокат.

Ну, может, ещё на кино.

Правда, ещё на коньки можно взять. Всё-таки плохо без коньков.

А интересно, что же я — в пальто буду кататься? Нет, костюм тоже надо будет купить.

Ну, на мороженое тоже можно взять. Ведь это совсем немного. Это ерунда.

Правда, мама всегда жалуется, что у нас пылесоса нет. Пожалуй, я бы ещё взяла на пылесос.

И кролика мне давно хочется. Пусть бегает по комнате. А если он убежит?.. Нет, клетку тоже надо обязательно.

Я так задумалась, что совсем перестала читать объявления. Но вдруг Люська дёрнула меня за рукав и ткнула пальцем в старое, выцветшее, полуразмытое объявление. Оно было сбоку заклеено другим объявлением, но всё-таки на нём можно было кое-что разобрать. Вот что там было написано:

ала собака ценной роды ичке Уран.

ричнева хматая. Левое ух елое. На спине

рное пятно. Просьба вернуть баку по адресу:

ул. Симагина, дом 8, квартира 31.

За личное вознаграждение!

— Люсь, ты что-нибудь понимаешь? — спросила я Люську.

— А что тут понимать? Всё очень просто, — сказала Люська, — «ала» — это пропала. «Пропала собака», понятно? Как раз то, что нам нужно!

— А дальше? Какие-то «роды»… Уроды, что ли? Интересно, при чём тут уроды?

— А может, «народы»? — задумалась Люська. — Или, может, «природы»?.. Ура!!! Догадалась! «Породы»! «Ценной породы…» «Пропала собака ценной породы по кличке Уран. Коричневая. Лохматая»!

— А что такое «левое ухелое»?

— «Левое ухо белое. На спине чёрное пятно. Просьба вернуть собаку по адресу: ул. Симагина, дом восемь, квартира тридцать один»! — выпалила Люська.

— Люсь, ну, а что такое «личное вознаграждение»?

— «Приличное», бестолковщина! Это, значит, очень хорошее. Замечательное. Не меньше тыщи рублей. Мы тогда купим сразу два самоката — тебе синий, а мне — красный.

— Как это тебе красный? Ничего подобного, красный мне! А тебе синий.

— Фигушки! Я так не согласна. Я про объявления придумала? Я.

— А кто про самокат придумал? Ты, что ли?

— Ну ладно, — сказала Люська. — Вот что мы сделаем. Купим два красных самоката — тебе и мне. Согласна?

На том мы и порешили.

МЫ ИЩЕМ УРАНА

Как хорошо всё складывается!

Мы находим Урана и получаем тысячу рублей. Мы идём в магазин и покупаем два красных самоката. После этого начинается прекрасная, замечательная жизнь. Мы ездим на самокатах. Все говорят:

«Ах, как чудесно они ездят на самокатах! Как Павлик Иванов! Нет, лучше. В сто раз лучше. Или даже — в тысячу!»

…Для начала мы огляделись по сторонам.

Урана нигде не оказалось.

Бегала какая-то собака, но мы сразу догадались, что это не Уран. Потому что она была вся чёрная и гладкая.

Тогда мы вернулись в наш двор и обыскали его. В нашем дворе собак вообще не оказалось. Были одни кошки.

Тогда мы обшарили все соседние дворы. В одном дворе человек в полосатой рубашке чинил матрас. Но Урана не было и там.

Мы стали спрашивать старушек на лавочках: не видали ли они коричневую, лохматую, с белым ухом собаку? Одна старушка сказала, что видела.

— Она влево побегла, — сказала старушка. — Худющая, как скелет.

Мы пошли влево и наткнулись на высокую каменную стенку, возле которой росли одуванчики.

Да, оказывается, не так-то просто получить приличное вознаграждение!

ЗАМЕЧАНИЕ В ДНЕВНИКЕ

На следующий день первый урок был математика. Вера Евстигнеевна что-то объясняла у доски. А я сидела за партой и смотрела в окно. Там вдалеке, между деревьями, бегала какая-то рыжая собака. Я никак не могла разглядеть, есть у неё на спине чёрное пятно или нет.

— Синицына, — сказала вдруг Вера Евстигнеевна, — куда ты смотришь? Повтори, что я сейчас сказала!

— Вы сказали: Синицына, куда ты смотришь?

Все засмеялись. Вера Евстигнеевна нахмурилась.

— Интересно, — сказала она, — что в этом смешного, если ученик не слушает урок и ещё при этом дерзит учителю?! Синицына, если я ещё раз замечу, что ты меня не слушаешь, я напишу тебе замечание в дневник. Садись!

Я села и стала слушать. Я слушала изо всех сил. Мне вовсе не хотелось получать замечание в дневник. Я не сводила глаз с Веры Евстигнеевны. Я даже шевелила губами, повторяя про себя её объяснения…

А Вера Евстигнеевна стояла у доски и говорила:

— Возьмём икс и игрек. Если мы сложим икс и игрек, то у нас получится…

Получится… У нас получится… Ну ещё бы! У нас, конечно, получится! Мы обязательно его найдём! Да он наверняка где-нибудь тут поблизости ходит. Такой коричневенький весь, симпатичный, одно ухо белое!.. Может быть, даже он сидит сейчас вот под этим окном…

И вдруг за окном кто-то залаял!

Я подскочила на месте и толкнула Люську локтем в бок.

— Ой! — на весь класс завопила Люська. — Ты что, с ума сошла?

— Косицына, в чём дело? — медленно и раздельно сказала Вера Евстигнеевна.

Я согнулась над тетрадкой и замерла.

— Наври чего-нибудь, — тихонечко, сквозь зубы пробормотала я.

А Люська уже вставала за партой, охая и держась обеими руками за левый бок, как будто там была огромная рана, из которой текла кровь.

— Сама толкается, а сама говорит, чтобы я врала, — растягивая слова, плаксиво говорила Люська. — Пусть сама врёт, если хочет…

— Так, — сказала Вера Евстигнеевна. — Значит, опять Синицына? Ну, на сегодня хватит. Дай-ка, Синицына, сюда свой дневник! Скорее, скорее.

И через минуту в моём дневнике на чистой зелёной странице, разлинованной в полосочку, появилась размашистая запись:

«Т. родители! Ввиду безобразного поведения вашей дочери на уроках прошу вас зайти в школу для разговора».

ПОИСКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Мы стояли на тротуаре перед большим серым домом. Светило солнце. Было жарко. Сегодня мы уже два часа шатались по улице — искали Урана.

Перед нами была дверь. Она вела в подъезд. Дверь была открыта. Из подъезда тянуло прохладой.

— Зайдём в подъезд, — сказала Люська. — Я знаю, собаки любят прятаться в подъездах.

Мы зашли. В подъезде сидела сонная лифтёрша.

— Чего вам, девочки?

— Скажите, пожалуйста, тут не проходила собака?

— Собака?!

Лифтёрша сразу оживилась. Она даже выпрямилась на стуле. И глаза у неё стали какие-то вредные.

— А куда это, интересно, ваша собака должна проходить?

— Туда, — показала Люська.

— Туда никакая собака не проходила.

— А обратно?

— И обратно не проходила. А вы сами откуда будете?

— Из дома номер шесть.

— А здесь вам чего нужно?

— Собаку ищем.

Лифтёрша возмущённо всплеснула руками.

— Тут вам не собачья площадка! — закричала лифтёрша. — Тут люди живут, а не собаки.

…В других подъездах лифтёрш не оказалось. Целый час мы лазили по лестницам, спускались в подвалы и поднимались на чердаки.

Когда мы с шумом спускались по грязным, пыльным лестницам чёрных ходов, перед нами неслись целые стада кошек всех кошачьих цветов. Но Урана нигде не было.

В эту ночь мне снились каменные лестницы и мусорные вёдра. На вёдрах сидели кошки и орали:

«Самокат, самокат!..»

ПРОИСШЕСТВИЕ В СКВЕРЕ

Ура! Сегодня уроков не будет! Сегодня уроки отменили. Вера Евстигнеевна заболела. Ура-а!!!

Мы вышли из школы. Торопиться нам было некуда. День был замечательный. И мы решили сначала посидеть на лавочке в сквере, а потом опять искать Урана.

Мы сидели, ели кислый гранат и глазели по сторонам. Ох, и хорошо было просто так сидеть на лавочке! Не писать диктанты, не решать задачи, а болтать ногами, есть кислый гранат и на всех смотреть.

— Люсь, гляди, какая тётка смешнецкая! Целый дом на голову надела.

— Ой, умора! Помереть со смеху можно!

— Да куда ты смотришь? Я ж тебе не туда показываю. Ну и бестолковая ты!

— А ты сама толковая?

— Конечно, толковая!

— Ой, держите меня, толковая! Да что в тебе толкового? У тебя веснушки на всём лице. Даже на ушах.

Я уже хотела рассердиться, но тут к нам подбежал маленький, рыжий, ужасно весёлый щенок. Одно ухо у него было белое. А на боку было круглое чёрное пятнышко.

— Люська, Уран! — закричали мы в один голос и бросились к щенку.

Щенок отпрыгнул в сторону. Мы подскочили к нему, но он снова отпрыгнул, пригнулся к земле и завилял хвостом. Он, видно, думал, что мы с ним играем.

Тогда я вспомнила про гранат.

— Уран, Уран, на-на-на… Возьми гранатик! Вкусный гранатик! Вкусненький гранатик!

Уран подошёл ко мне и стал нюхать гранат.

— Люська, окружай! — зашептала я.

Люська медленно обошла Урана сзади и схватила его за хвост.

Уран взвизгнул и цапнул Люську за палец.

Люська выпустила Уранов хвост и заорала так, как будто Уран ей руку откусил.

И тогда я подкралась к Урану, схватила его, крепко прижала к себе и сказала:

— Люська, пошли!

Но тут раздался чей-то пронзительный крик.

— Зита, Зита! — вопила какая-то тощая гражданка, подбегая к нам.

Она выхватила у меня щенка и, не переставая кричать: «Зита! Зита! Что они с тобой сделали!» — стала целовать его прямо в морду. Щенок отворачивался. Наверно, ему было неприятно.

А эта гражданка всё целовала его и говорила:

— Зиточка! Бедненькая! Как ты переволновалась! Девочка моя! — Потом она стала кричать: — Хулиганки! Хулиганки!

Вокруг нас стали останавливаться люди. А женщина тыкала в нас пальцем и кричала:

— Они хотели украсть мою Зиту!

Я не знала, куда деваться от стыда. Чтобы не смотреть по сторонам, я стала выковыривать зёрнышки из граната.

— Как будто их и не касается, — покачала головой женщина в платочке. — А ещё с портфелями! Чему их только в школе учат!

— Выдрать их надо, — сказал гражданин в кепке. — Сразу бы поумнели!

— Вы не правы, — сказал гражданин в шляпе. — Вот меня, знаете, родители никогда не били, и я, знаете…

— Да что вы к ним пристали?! Это же дети! Что уж им, и поиграть нельзя?.. А вы, гражданка, сами виноваты. Нечего тут собак распускать.

— Это уж точно! Развели собак. Людям посидеть негде! Безобразие!

Вокруг нас уже стояла целая толпа.

— В чём дело, граждане? — раздался вдруг строгий голос, и мы увидели, что сквозь толпу протискивается милиционер.

— Товарищ милиционер! Товарищ милиционер! — затараторила тощая гражданка. — Вот эти девицы хотели украсть мою собаку!

— Мы не украсть… Мы просто взять хотели, — пролепетала я.

— Ага! Взять! Вы слышали? Слышали?

— Вы хотели взять чужую собаку?! — Милиционер посмотрел на нас и грозно нахмурил белые брови. — Постойте, постойте, — вдруг сказал он. — Что-то мне ваши лица знакомы… Кажется, мы уже с вами встречались.

Я взглянула на милиционера, и у меня похолодело в груди.

Я вспомнила…

ИСТОРИЯ С ТРУБОЙ

В тот ясный, солнечный день наша школа с самого утра собирала металлолом.

Мы с Люськой явились на школьный двор раньше всех.

Люська, конечно, опоздала бы, если бы я за ней не зашла.

Она, кажется, вообще хотела прикинуться больной и никуда не идти. Но я стала ей рассказывать, как это интересно — собирать металлолом, и как мы с ней соберём больше всех металлолома, и как нас сфотографируют для школьной стенгазеты и даже потом пошлют наши фотографии в «Пионерскую правду».

— И все будут разглядывать наши фотографии. И скажут: «Да, вот эта девочка очень красивая, просто настоящая красавица! А вот у этой девочки хоть и не очень красивое лицо, но зато очень умное!»

— Ничего у тебя не умное лицо! — проворчала Люська и нехотя стала надевать ботинки.

— Скорее, скорее… — торопила я Люську. — Вчера Коля Лыков просил меня прийти пораньше.

Через десять минут мы уже стояли в школьном дворе рядом с Колей Лыковым, а через пятнадцать — ходили по подъездам, стучались во все квартиры подряд и спрашивали:

— Скажите, пожалуйста, у вас есть металлолом?

Но ни у кого почему-то не было никакого металлолома. Только одна бабушка дала нам облезлую зелёную кружку. Так мы и ходили с одной этой кружкой, а другие ребята на наших глазах тащили железные кровати, кастрюли и вёдра.

И вот, когда мы с Люськой уже совсем отчаялись найти что-нибудь подходящее, мы вдруг наткнулись возле какого-то дома на обломок старой, ржавой трубы.

Это было как раз то, что нужно. Мы схватили эту трубу и понесли. Но она оказалась ужас какая тяжёлая! Через три минуты мы были совершенно мокрые и пыхтели как паровозы.

Тогда нам в голову пришла замечательная мысль. Мы решили прокатить трубу по земле метров пять, а потом выйти с трубой в Горбатый переулок и пустить её вниз по переулку.

Так мы и сделали.

Наша труба как будто только этого и ждала.

Она тут же покатилась. Она катилась всё быстрее и быстрее, и вот она со страшным грохотом, подпрыгивая на камнях и пугая прохожих, понеслась по самой середине переулка.

Мы мчались за трубой. Из окон высовывались люди. Кошки и голуби шарахались во все стороны. А труба громыхала уже где-то в конце переулка, почти рядом со школой…

И вдруг в переулок въехал грузовик.

Труба со всего размаха ударилась об его колёса, стукнула грузовик по фаре, перевернулась в воздухе и стала как вкопанная.

Грузовик тоже стал.

Мне больше не хотелось мчаться за трубой. Больше всего на свете я хотела бы сейчас остановиться и побежать обратно, вверх по переулку, но мы обе так разбежались под горку, что остановиться было просто невозможно.

Из грузовика выскочил здоровенный шофёр. Он согнулся, широко растопырил руки… и через секунду мы обе уже трепыхались у него в руках, как будто пойманные рыбы.

— Ой! — отчаянно отбиваясь, пищали мы. — Пустите нас! Пустите! Это не мы! Мы не нарочно!

— В милиции разберутся, что к чему, — говорил шофёр. — Я вам покажу, как грузовики ломать!

Так мы оказались в милиции.

За столом сидел молодой милиционер с розовым круглым лицом, со смешным толстым носом и совершенно белыми бровями. Лицо у него было совсем не строгое, и он всё время хмурил белые брови, чтобы выглядеть построже.

— Так, — сказал он, когда сердитый шофёр ушёл. — Значит, хулиганим?

— Что вы, товарищ милиционер! — закричали мы наперебой. — Мы не хулиганим! Мы металлолом собирали! И ничего мы не нарочно! Это он сам нарочно. Чуть нашу трубу не раздавил. Она себе катилась, никому не мешала…

— Катилась, значит? — сказал милиционер. — Ну что ж, придётся в школу сообщить!

И тут мы не на шутку перепугались. Мы заныли в один голос:

— Товарищ милиционер, мы больше не будем! Не говорите в школе. Мы правда-правда больше не будем! Вот честное слово! Честное пионерское!

И слёзы у нас закапали. И не понарошку, а по-правдашнему.

Милиционер опять посмотрел на нас, грозно нахмурился и вдруг сказал:

— Ладно, что с вами делать! Прощу на первый раз. Но только смотрите: если ещё что натворите, приму меры. — И он поднял карандаш и ещё раз строго повторил: — Приму меры.

Так окончилась тогда наша история с трубой и милиционером. Но сейчас…

ЧТО БЫЛО ПОТОМ

— Ну конечно же, старые знакомые! — сказал милиционер. — Так-то вы своё слово держите? Красиво, нечего сказать! А ну ведите-ка меня к себе домой! Придётся мне познакомиться с вашими родителями!

Мы шли домой с милиционером. Я шла красная как рак, а Люська — белая как мел.

Все на нас смотрели.

Я шла и думала:

«Дарья Семёновна, миленькая, уйдите, пожалуйста, на рынок. Или в магазин. Или в гости. Но только дома не сидите. Дома вредно сидеть. Пойдите погуляйте, какая погода хорошая! Или засните крепко-крепко и дверь никому не открывайте. Ну пожалуйста, не открывайте никому дверь! Мало ли какие воры ходят!»

Мы поднялись по лестнице. Милиционер позвонил один раз. И сразу же за дверью зашаркали шаги Люськиной бабушки Дарьи Семёновны. Всё пропало!

Дарья Семёновна открыла дверь и схватилась за сердце. Мы вошли.

…Милиционер не уходил долго. Мы сидели в соседней комнате и ждали. Потом мы услышали, как хлопнула входная дверь, и Люськина бабушка мрачнее тучи вошла в нашу комнату.

— Марш за уроки! — приказала она Люське. — Всё доложу родителям! А ты ступай домой, — кивнула она в мою сторону. — Когда мать с работы приходит?

— В шесть, — сказала я и поплелась домой.

Я долго ковыряла ключом в двери… Скажет Дарья Семёновна моей маме? Скажет или не скажет?

Я места себе не находила. Чтобы ни о чём больше не думать, я легла на диван и заснула.

МАМА СЕРДИТСЯ

Когда я проснулась, мама уже была дома.

Мы сели ужинать вдвоём. Папы с нами не было. Он уехал в командировку.

Есть мне не хотелось. Я ковыряла в тарелке еду и всё думала: «Скажет Дарья Семёновна или не скажет?»

Мама поглядывала на меня так, как будто происходит что-то очень интересное. Потом она вдруг спросила:

— Ну и как, ничего?

— Что «ничего»?

— Да то, что ты ешь?

— А-а… Ничего.

— Люсь, да ты что?

— А что?

— Да ведь это шампиньоны в сметане!

— Ну и что?

— Люсь, ты нездорова. А ну, давай сюда лоб!

Она встала и притронулась губами к моему лбу.

— Странно, температуры нет. А ну, покажи горло!

Я открыла рот и высунула язык.

— И горло нормальное. Странно. Очень странно.

В это время зазвонил звонок.

Я вскочила как ужаленная и побежала открывать.

«Скажу, что мамы нет дома», — решила я. Но за дверью никого не оказалось. Когда я вернулась в комнату, мама клала на рычаг телефонную трубку.

— Ошиблись номером, — сказала мама. — Да, ты ведёшь себя очень странно. А ну-ка, скажи, как у тебя дела в школе?

— Всё хорошо. Сегодня уроков не было. И завтра не будет: Вера Евстигнеевна заболела.

— Так что же с тобой делается?

— Ничего не делается. Мам, а тебе не хотелось бы пойти в кино?

— Что-о?!

— Ты пойди. Ну пойди, пожалуйста, очень тебя прошу! А я тут одна побуду. Ты, главное, не волнуйся. Я люблю одна по вечерам дома сидеть.

— Что-то мне всё это не нравится, — сказала мама. — А ну, покажи-ка мне свой дневник!

Я рылась в портфеле полчаса — делала вид, что никак не могу разыскать свой дневник. Но всё-таки мне пришлось его вытащить. Я нехотя протянула дневник маме.

— Ну вот, теперь всё понятно, — сказала мама. — Как же я сразу не догадалась! Ведь от тебя, кроме безобразного поведения, ничего не дождёшься. В кого ты только такая уродилась?! Возмутительно! Никакой ответственности! Брала бы пример со своей подруги — и милая, и аккуратная, и послушная, и в школе у неё всё в порядке, и бабушка ею не нахвалится…

И вдруг опять зазвонил звонок. Теперь уже точно в двери. Я вскочила.

— Сиди! — приказала мне мама. — Я ещё не всё тебе сказала! — И она пошла открывать дверь.

МАМА УЖАСНО СЕРДИТСЯ

Щёлкнул замок. Так и есть. Дарья Семёновна. Она заговорила прямо с порога и без остановки:

— Здрасте, Лидия Сергеевна. Ваша-то хороша, нечего сказать! Нашу так и подбивает, так и подбивает! Пользуется, что старшая. И как ей только не стыдно!

— В чём дело, Дарья Семёновна? — растерялась мама. — Я что-то не понимаю!

— Участковый Милюков приходил, вот что. Обеих за шкирку привёл. Дожили. А всё ваша! Так и подбивает, так и подбивает!

— Да на что подбивает?! — уже чуть не плача проговорила мама. — Я вас не понимаю, Дарья Семёновна!

— Как на что? — подбоченилась Люськина бабушка. — То по помойкам ходить, то чужих собак подбирать!..

— Этого не может быть, — прошептала мама. — Тут какое-то недоразумение! Я знаю свою дочь… Боже мой, какие помойки? Какие чужие собаки? Люсенька, в чём дело? Скажи, что это не так!

— Да нет… — сказала я.

— Вот видите? — обрадовалась мама.

— Да нет, — сказала я, — по помойкам ходить, это, правда, я придумала, но зато про собак…

— Вот видите? — перебила меня Люськина бабушка. — Эх, балуете вы дочку, Лидия Сергеевна! А с ними построже надо! Построже!

Они ещё о чём-то говорили. Я уже не слушала. Я поняла главное: Люська всё свалила на меня.

Что было потом, мне даже рассказывать неохота.

— Какой ужас! Какой кошмар! — твердила мама. — Ты бегаешь по улицам, ты шатаешься неизвестно где! Ты хватаешь чужих собак! Тебя приводят домой с милиционером!.. Какой позор! И это моя дочь! Со всех сторон на тебя сыплются жалобы! Ты совершенно не жалеешь свою мать! Ты пользуешься тем, что отец в командировке! Ты совсем разболталась! Поведение твоё действительно безобразно!..

Так она ругалась, и ругалась, и ругалась…

Ну неужели говорить столько всяких слов легче, чем просто немножко помолчать и спокойно выслушать другого человека?

Но молчала я, а мама всё говорила и говорила. Я знала, что, когда она так сердится, спорить с ней невозможно.

МЕНЯ ЗАПЕРЛИ

Я проснулась, когда мамы уже не было. Я быстро поела и хотела выйти во двор. Но дверь оказалась закрытой на два замка.

Итак, меня заперли. Прекрасно! Замечательно! Изумительно! Человеку десять лет, а его заперли. Ну прямо как кролика. Как мышку какую-нибудь… Человек в третьем классе учится! В третьем классе! Всё папе расскажу. Всё! Он бы никогда меня не запер! Ни за что на свете! Я ведь не разбойник. И не вор. Откуда я знала, что собака чужая?.. А милиционер этот — тоже хорош. Сразу жаловаться! Ни за что маме не прощу! Вот она придёт с работы, откроет дверь, а я как выскочу! Как запру её! И уеду к папе в командировку. А мама так и останется запертая.

И Люську тоже запру… И почему так бывает? На одних все шишки валятся, а другим хоть бы хны. Меня заперли, а она гуляет. Её все любят — и мама, и папа, и бабушка, а меня — только папа. Даже бабушки у меня нет!.. И вообще, она такая милая, такая аккуратная и ещё какая-то… А я просто чудовище! Вот меня даже в клетку заперли!..

Тут у меня защипало в глазах и потекло из носа. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я открыла окно и села на подоконник. Люська увидела меня и сразу закричала:

— Люсь, выходи гулять!

— Я с предателями не гуляю!

— Это я предатель? Бессовестная! В чём я тебя предавала?

— Предавала, и всё. Не хочу с тобой разговаривать.

— Ну и не надо! Подумаешь какая! Я сама первая с тобой не хочу разговаривать.

И она закричала:

— Павлик, выходи!

Павлик вышел, конечно, с самокатом. Я стала за ними наблюдать. Люська подошла к Павлику и так нежненько сказала:

— Павлик, ну до чего же ты замечательно катаешься на самокате!

— Правда? — обрадовался Павлик.

— Провалиться мне на этом месте! Я бы так, как ты, ни за что не смогла бы прокатиться!

— Ну, может быть, и смогла бы, — сказал Павлик.

— Что ты, Павлик, ты даже не представляешь, какая я неспособная, — тяжело вздыхая, сказала Люська.

— Да ты сначала попробуй! — сказал Павлик.

И Люська стала кататься на красном самокате.

Она целых шесть раз обогнула двор и села на лавочку отдыхать.

Вся раскрасневшаяся, она обмахивала себя рукой и как будто хотела мне сказать:

«Вот посмотри, полюбуйся, какая я умная и хитрая! Захочу — ещё сто раз прокачусь!.. А ты так и будешь всю жизнь сидеть взаперти! Потому что ты — самая настоящая балда. И так балдой на всю жизнь и останешься!»

Я так разозлилась, что стала нарочно с грохотом закрывать своё окно. И вдруг совершенно случайно я увидела, что под лавочкой, на которой сидела Люська, спит, свернувшись калачиком, какая-то собака.

Я всмотрелась внимательнее. Нет, я не ошиблась, это был Уран! Самый настоящий Уран! Никакой не щенок. Взрослая хорошая собака.

— Люська! — закричала я и показала пальцем под лавку.

Люська посмотрела под лавку и сразу всё поняла. Она нагнулась и стала гладить Урана. Уран потянулся, зевнул и вылез из-под лавки.

Тогда Люська спокойненько вынула из косы длинную розовую ленточку и обвязала её вокруг Урановой шеи. Потом она взялась за кончик ленты и помахала мне рукой: мол, выходи.

Я НАХОЖУ ВЫХОД

Я заметалась по комнате. Что же делать? Может, выпрыгнуть из окна? Нет, всё-таки второй этаж. А может, вылезти из окна по верёвке? А потом обратно? Мама ничего не узнает. Она придёт, а я уже дома.

Я бросилась в кладовую и вытащила оттуда толстенную белую верёвку. За одну минуту я привязала её к батарее и залезла на подоконник. Подумаешь, второй этаж! Да я лучше всех в классе лазаю по канату!

Через пять минут я была на земле. Люська и Павлик смотрели на меня вытаращенными глазами…

Уран встретил меня радостно. Он был ужасно лохматый и добродушный. Да, это был самый настоящий Уран. Одно ухо у него было белое. И другое тоже было белое. Шерсть на спине у него была коричневая.

— Люська, а где же чёрное пятно?

Чёрного пятна почему-то не было. Мы с Люськой посмотрели друг на друга.

— Придётся красить, — быстро решила Люська.

Она сбегала домой и принесла пузырёк с чёрными чернилами и кисточку. Мы зашли с Ураном в подъезд.

Пока Люська кормила Урана пирожком, я быстро нарисовала на его спине чёрное пятно. Пятно получилось красивое. Ровное и круглое, как тарелка.

Уран посмотрел себе на спину, цапнул за пятно зубами и остался доволен.

РАЗБИТАЯ КОЛЕНКА И ДОБРАЯ ГАЗИРОВЩИЦА

Улица Симагина была недалеко. Мы почти бежали. Уран так рвался вперёд, что я еле-еле удерживала его за ленточку. Нам осталось пройти всего три дома. И вдруг прямо перед нашим носом пробежала толстая белая кошка. Уран рванулся и помчался за кошкой. Я кувырком полетела на землю.

— Люська, держи Урана! — заорала я.

Люська уже гналась за Ураном…

Я поднялась с земли. Правое колено у меня было в крови. Что же теперь делать? Возвращаться домой?

— А ну-ка, девочка, иди сюда, — позвала меня загорелая газировщица на табуретке. — Обмой коленку, а то заражение будет. — И она протянула мне стакан холодной чистой газировки.

Я обмыла коленку. Грязь и кровь смылись. Осталась одна большая красная царапина. Я поблагодарила газировщицу и вдруг увидела Люську. Она вела Урана.

Уран подскочил ко мне и лизнул меня прямо в лицо. Вот и попробуй на него сердиться!

Мы двинулись дальше.

ЗАПИСКА НА ДВЕРИ

Теперь мы шли друг за другом. Впереди бежал Уран. За ним шла Люська. Она вела его за ленточку. За Люськой тащилась я.

Так мы дошли до дома № 8.

Лифт не работал.

Я не согласилась, чтобы Люська одна получала приличное вознаграждение, и стала карабкаться следом за ней на седьмой этаж.

На двери висела табличка «Е. И. Сидоров». Под ней была приколота белая бумажка. На бумажке было от руки написано:

Дорогой

Степан Аркадьевич, извините, что Вас не дождался. Дочка заболела и просила меня приехать. Я пробуду у неё, пока она не поправится. Её адрес: Печорская, 13, кв. 12. Сделайте милость, зайдите ко мне туда. Буду Вам рад.

Ваш Е. И.

Мы потоптались на площадке. Молча спустились вниз. Люська на меня не смотрела.

— Ну, я пойду, — сказала Люська. — Мне ещё хлеба купить надо.

— Люсь, а как же я? Мне тоже домой пора.

— Ну, тогда пойдём вместе.

— Люсь, а как же Уран?

— Ну и что — Уран? Подумаешь, Уран! Что же нам теперь, с ним до самой ночи ходить, что ли?

— А что же нам с ним делать?

— Я же сказала — отпустим.

— И что с ним станет?

— Откуда я знаю, что с ним станет? Какое мне дело?

— Люсь, да ведь он же от голода умрёт! Ему без хозяев нельзя!

— Ну, мне пора, — сказала Люська. — Пока. — И она повернулась и пошла.

А я осталась. Что мне было делать? Не бросать же Урана на улице? К тому же — самокат…

И я решила ехать на Печорскую.

МЫ ЕДЕМ НА ПЕЧОРСКУЮ

— Скажите, пожалуйста, где улица Печорская?.. На пятом трамвае?.. Восьмая остановка?.. Спасибо.

Подошёл, громыхая, пустой трамвай, и мы влезли на площадку. Мы сели у окна и стали смотреть на дома, на витрины, на прохожих.

— Освободите салон, — сказал водитель. — С собаками в трамвае ехать не положено.

— Вы не волнуйтесь, — сказала я. — Он не кусается. Он дрессированный.

— Я понимаю, что дрессированный, — сказал водитель. — А всё равно нельзя. Закон такой.

Пришлось нам с Ураном вылезать из трамвая.

— Скажите, пожалуйста, какая это улица?.. Какая-какая?.. Электрическая? — Я такой даже не слышала. Как колено болит, прямо ужас! И есть хочется. — Уранчик, что же делать? Может, бросить тебя? Может, ты сам своего хозяина найдёшь?

Уран радостно завилял хвостом, и я поняла, что никого он не найдёт. Так и будет беспризорный бегать по улицам.

Я спросила, как пройти на Печорскую, и мы двинулись дальше. Вокруг потемнело.

Стал накрапывать какой-то противный мелкий дождик. Колено моё ныло ужасно. Я не могла быстро идти. А Уран изо всех сил тянул меня вперёд. Тогда я выпустила из рук ленточку.

Уран помчался вприпрыжку. Неужели убежит? Нет, вернулся. Вернулся, миленький. Потом снова убежал, потом снова прибежал. Так мы и шли. Уран возвращался и смотрел на меня. Он как будто не мог понять, чего это я так медленно иду.

А я шла и думала:

«Удивительно, почему собаки не устают? Может, потому, что у них четыре ноги? Вот было бы у меня сейчас четыре ноги! Одна бы хромала, а три другие шли. На трёх ногах не так трудно идти, как на одной! Уранчик, всё-таки жалко нас, правда?»

Я погладила Урана, и ладонь моя вдруг стала чёрной.

— Уран, где это ты так испачкался?

И вдруг я вспомнила. Чернила. Подъезд. Чёрное пятно.

Я сжала ладонь в кулак и сунула руку в карман.

ДВА УРАНА

Еле волоча ноги, вся вымокшая, я поднялась на второй этаж маленького деревянного дома и позвонила в дверь.

За дверью залаяли собаки. Наверно, сразу штук сто. Уран зарычал, и шерсть у него поднялась дыбом.

Дверь открылась. На пороге стоял старичок. За его спиной, в тёмном коридоре, оглушительно лаяли собаки.

— Цыц! — прикрикнул старичок, и собаки замолчали.

Они выскочили на площадку и стали обнюхиваться с Ураном. Их оказалось всего две.

— Чего тебе, девочка? — ласково спросил старичок.

Я не ответила… Я не могла ответить. Я смотрела на собак. Обе они были лохматые и коричневые. У обеих было по белому уху. А у одной на спине было большое чёрное пятно.

Наверно, у меня был очень несчастный вид. Старичок вдруг посмотрел на меня внимательно и сказал:

— А ну-ка, девочка, заходи в дом. Чего на лестнице стоять?

Мы вошли в коридор. В коридоре было тепло и пахло лекарством. Собаки вбежали следом за нами.

— Так в чём дело, девочка? Ты кого-нибудь ищешь? — спросил старичок.

— Да, — промямлила я. — Я ищу… Здесь живёт… э-э…

И вдруг дверь из комнаты открылась и в коридор вышла… Вера Евстигнеевна.

В ГОСТЯХ У ВЕРЫ ЕВСТИГНЕЕВНЫ

Я оцепенела. Я, наверное, даже рот открыла. Вера Евстигнеевна тоже открыла рот, но тут же его закрыла.

— Синицына… — вымолвила Вера Евстигнеевна. — Люся… Папа, это моя ученица Люся Синицына!

— Очень приятно, — сказал старичок. — Очень, очень приятно! Будем знакомы. Меня зовут Евстигней Иванович. — И он протянул мне руку.

Что было делать? Пришлось мне в его открытую ладонь сунуть свой сжатый кулак.

— У тебя, Люсенька, рука болит? — поинтересовался Евстигней Иванович.

— Да нет… Просто… просто… жук у меня там.

— Ах, жук?! Это похвально. Значит, природой интересуешься, — сказал Евстигней Иванович. — Что же ты в дверях стоишь? Заходи. Молодец, что учительницу пришла проведать!

— Вот видишь, папа, какие у меня заботливые ученики! — засмеялась Вера Евстигнеевна. — С такими не пропадёшь!.. Но ты извини, Люсенька. Я всё-таки никак не ожидала от тебя такого подвига! Как иногда приятно ошибаться в людях!

И она обняла меня за плечи и повела в комнату.

…Потом мы обедали. Вера Евстигнеевна в постели, а мы с Евстигнеем Ивановичем за столом. Вера Евстигнеевна вместе с нами ела суп. Оказывается, учительницы тоже любят суп. И котлеты едят самые обыкновенные. С самой обыкновенной жареной картошкой. Завтра всем в классе об этом расскажу.

Дома Вера Евстигнеевна была совсем не такая, как в школе. Дома она была весёлая и разговорчивая. И рассказала мне, что она в постели потому, что у неё болит сердце.

Мне было очень стыдно. И я представить себе не могла, что у Веры Евстигнеевны может болеть сердце. И никто в классе этого не знает. Завтра же всем расскажу, и мы будем навещать Веру Евстигнеевну каждый день.

Пока я ела, Уран сидел рядом и смотрел на меня голодными глазами. Раза два я незаметно сунула ему под стол хлеб. Но он всё равно на меня смотрел. Тогда я спросила:

— А можно, я дам Урану полкотлеты?

— Да мы ему сейчас супу нальём, — сказал Евстигней Иванович. — Пошли, Люсенька, кормить твою собаку.

И мы пошли на кухню. Собаки побежали за нами.

— Прости, Люсенька, меня, старика, — сказал Евстигней Иванович. — Должно быть, я ослышался. Но мне показалось, что твою собаку зовут Уран. Это верно?

— Да, верно.

— Неужели Уран? Какое совпадение! — воскликнул Евстигней Иванович. — Такая редкая кличка! Ведь моего тоже зовут Уран.

Он погладил своего Урана с чёрным пятном и сказал:

— У нас тут с Ураном неприятность вышла. Потерялся он недели две назад. Насилу его нашли. Соседи где-то увидели и привели. Мы с Верочкой очень тогда переволновались. Мы ведь к ним так привыкли: Уран — мой, Чика — Верочкина. Чика и Уран — брат и сестра. Оба редкой, ценной породы.

— Мой Уран тоже ценной породы, — сказала я.

— Хорошая у тебя собачка, — сказал Евстигней Иванович. — Я в породах не очень-то разбираюсь. Но сразу видно — хорошая собачка. Душевная.

Тут он наклонился и хотел погладить Урана, но я вспомнила про чёрное пятно и закричала:

— Ой! Не надо! Он кусается!

Евстигней Иванович отдёрнул руку.

— Вот и хорошо, что чужих не подпускает, — сказал он.

…За окном всё темнело. Я вдруг вспомнила про маму, про открытое окно, про верёвку — и мне стало страшно.

Я заторопилась и стала прощаться. Евстигней Иванович провожал меня до самых дверей.

ХУЛИГАНЫ

Когда мы вышли, был настоящий вечер.

Мы медленно шли по улице. Колено у меня снова ужасно разболелось. Как же я с таким коленом залезу обратно по верёвке?.. Просто идти невозможно. Посидеть на лавочке, что ли? Может, пройдёт?

Мы зашли в какой-то двор. Я села на лавочку и стала дуть на колено. Оно распухло, как подушка.

Вдруг Уран заворчал. Я подняла голову и увидела, что из тёмного подъезда ко мне направляются два довольно взрослых парня в кепках.

— Это что за драный цыплёнок? — спрашивает один другого.

— Сейчас выясним, — отвечает ему другой.

Я оглянулась. Во дворе больше никого не было. Значит, драный цыплёнок — это я. Это было неприятно. Я встала и хотела уйти. Но тут оба парня подошли совсем близко. Я сделала шаг вправо — они шаг вправо. Я — влево, они — влево. Уран заворчал сильнее.

— А это ещё что за крокодил?! — удивился один из них. — А ну, цыц!

Уран испугался и прижался ко мне. Он даже ворчать перестал. Тогда другой хулиган протянул ко мне руку, схватил меня за шапку, прямо за круглый помпончик на макушке, рванул и оторвал его.

— Ой! — вскрикнула я.

И тут Уран как залает, как кинется на этого парня! И этот парень как отскочит!.. Но тот, другой парень пошарил по земле, схватил здоровенный камень и нацелился прямо в Урана. Бедный Уран прижался к земле. Он даже глаза закрыл.

— Не смей! — закричала я. — Не трогай его! Он тебе ничего не сделал! — И я вдруг, сама того не ожидая, изо всех сил пихнула обеими руками этого парня прямо в живот.

— Ах ты!.. — Парень угрожающе двинулся на меня.

— Да ладно, — сказал вдруг другой. — Чего с мелюзгой связался? Сейчас мамаша прибежит — визг подымет…

И они вдруг ушли. Скрылись, как будто их и не было. Я совсем про свою коленку забыла. И про приличное вознаграждение забыла. Про всё на свете…

— Уранчик, миленький! — говорила я. — Мы их прогнали! Прогнали! Здорово мы их, а?!

И Уран вертел хвостом и прыгал мне на грудь. Пока мы шли домой, я всю дорогу с ним разговаривала.

— Ты не думай, — говорила я Урану. — Да если бы он тебя только тронул, я бы знаешь что с ним сделала? Прямо убила бы его, честное слово! Я ведь ужас какая смелая! Ты прямо даже не представляешь! Ты же видел, как я его пихнула, а?! Он прямо вверх тормашками полетел! Да если бы они не ушли, я бы их обоих излупила… А ты тоже молодец! Как ты залаешь тогда, как он отскочит!.. Молодец, молодец…

И мы останавливались, и я гладила его по голове и по спине с нарисованным пятном.

— Сейчас мы придём домой, — объясняла я ему, — и я уговорю маму, чтобы она разрешила тебе остаться у нас жить. У меня мама добрая. Она хорошая. Я её вообще-то люблю. Она знаешь какая? Она ругается, ругается, а потом сама переживает. Она очень даже хорошая. Я её очень даже люблю. И папа у меня хороший. Он только сейчас в командировке. Но зато, когда он вернётся, знаешь, как он обрадуется, что у нас в доме собака?! Да ещё не простая, а редкой, ценной породы! И не нужно мне приличное вознаграждение! Зачем оно мне? И самокат мне не нужен. Я и без него обойдусь.

Мы шли по тёмной улице. О том, что делается дома, я старалась не думать.

Вдруг рядом со мной резко затормозил мотоцикл. Из него выскочил милиционер. Он бросился ко мне и схватил меня за руку:

— Люся, это ты?

Я узнала участкового Милюкова.

— Быстро садись в коляску, — сказал участковый Милюков. — Тебя разыскивают.

И он, не говоря больше ни слова, подхватил меня под мышки и сунул в коляску. Уран заскулил.

— Я без Урана не поеду, — сказала я.

Участковый немного подумал и сунул Урана ко мне.

Мотоцикл затарахтел. Мы куда-то поехали. Может быть, в милицию, а может, в тюрьму. Я так устала, что мне уже было всё равно.

Я ДОМА

Через пять минут мотоцикл затормозил возле нашего дома.

Мама встретила меня вся в слезах! Но она не ругала меня. Нет-нет! Наоборот, она без конца целовала и обнимала меня. Просто не давала мне вздохнуть.

— Я виновата перед тобой, — твердила мама. — Я не должна была тебя запирать! Я весь день на работе места себе не находила! Прибегаю домой, открываю дверь, а вместо тебя стоит в комнате этот мальчишка — Иванов, кажется, фамилия — и ест жареную картошку прямо из сковородки. Я чуть с ума не сошла! Спрашиваю: как ты сюда попал? А он подводит меня к окну, показывает мне на верёвку и начинает что-то объяснять про какую-то там собаку. Я ничего не могу понять. Бросаюсь к телефону. Звоню Люсе. Та же самая история. Те же разговоры. Какой-то Уран, какое-то вознаграждение. Чушь какая-то! Какое счастье, что мне товарищ участковый помог! Я уже думала, что никогда тебя не увижу!

Тут она снова начала всхлипывать, и мне стало так её жалко, что я сразу поняла: нет, никогда в жизни она не будет меня запирать.

Бедная моя мама! Хорошая моя мама!

Она была так рада, что я нашлась, что даже не заметила сначала Урана. Она не заметила его и наступила ему на хвост. Уран взвизгнул. Мама так и подскочила.

— Что это? — закричала мама. — Боже мой, Люсенька, что это?

— Мамочка, это Уран, — сказала я.

— Сейчас же выставь за дверь это животное! — рассердилась мама. — Мало того что ты шляешься бог знает где! Нет, это уже слишком! Я этого не вынесу!

Она как будто уже забыла, что минуту назад плакала и целовала меня.

— Мама, но я обещала Урану, что он будет у нас жить.

— Ни за что на свете! — воскликнула мама. — Ни за что на свете! Товарищ участковый, вы видели когда-нибудь подобное чудовище?!

— Да вообще-то пёс неплохой, — сказал вдруг участковый. — Даже довольно симпатичный пёс.

— Вы находите? — огорчилась мама. — А по-моему, ничего симпатичного. И потом, я ведь уже решила купить ей самокат. Нет, этот ребёнок меня в гроб вгонит!

— Пусть тогда сама и выбирает — самокат или собаку, — посоветовал участковый.

— А чего тут выбирать? — сказала я. — Самокат — это, конечно, здорово. Да ведь Уран меня из беды выручил! Уран мне знаете какой друг! Получше Люськи!

Мама ещё немного поспорила для виду и сдалась.

— Имей в виду, — сказала она, — ухаживать за своим другом будешь сама.

Уран сразу всё понял. Он подошёл к маме и дал ей лапу, хоть она его и не просила. Пришлось маме пожать рыжую Уранову лапу. После этого Уран лизнул маму прямо в лицо.

— Фу, гадость какая! — отшатнулась мама. — Нет, вы видали таких нахалов?!

КОНЕЦ ИСТОРИИ

Когда мы с мамой мыли Урана в тазу, был уже поздний вечер.

Мама мылила Урана и всё не могла наудивляться, почему мыльная пена на нём сразу становится чёрной.

— Какое-то таинственное четвероногое! — говорила мама, выливая пятый таз чёрной как дёготь воды. — Наверно, он притворяется, что рыжий, а на самом деле он сделан из ваксы!

И тогда я ей всё рассказала.

И про чёрное пятно, и про приличное вознаграждение, и про Веру Евстигнеевну, и про Евстигнея Ивановича, и про всё, всё, всё.

Мама то смеялась, то плакала, то просто качала головой.

А когда я уже засыпала, приехал из командировки папа. Он вошёл в комнату и сказал:

— Что я вижу?! В нашем доме появилась собака! И не простая, а редкой, ценной породы! Да, теперь у нас начнётся прекрасная, замечательная жизнь!..

Но, может быть, он так и не говорил. Может быть, мне это уже снилось.