Здравствуй! Вот я и добрался. Теперь не страшны дальние расстояния. От Москвы до Петрозаводска летел три часа. А от Петрозаводска до места назначения еще два, уже на вертолете. Здесь вертолеты в большом ходу — поселки от города расположены далеко и женщины по воскресеньям даже на базар летают на вертолетах…
Летел я, летел и залетел в лесные края. Завод стоит на вырубке, а дома — прямо в лесу, тесным кольцом. Улицы — лесные тропинки. Электрические лампочки висят на деревьях.
Людей мало, а снегу много. Поэтому все ходят на лыжах. Мальчишки и девчонки. Учителя и строители. Школьные нянечки тоже на лыжах. И я хожу на лыжах. А если без лыж, можно провалиться в снег по самую макушку.
Все. На первый раз достаточно. Передай привет маме.
Твой папка.
* * *
Сегодня я злой. Узнал, что рабочий поселок решили строить на старом месте, вокруг завода. Раньше тут завод был небольшой, но теперь неподалеку открыли новые залежи железной руды и начали строить завод-гигант. И получится, что заводские корпуса подойдут вплотную к жилым домам.
Я, как узнал, сразу пошел к начальнику строительства.
— Ну, знаете, это сложнейшее дело, сложнейшее. — Начальник был важный и усталый. От усталости он часто закрывал глаза. — Мы, прежде чем решить этот вопрос, комиссию создавали. Я сам был во главе этой комиссии. На новом месте нужно все заново осваивать, а здесь все готово. Дешевле.
— Нет. Здесь строить нельзя, — сказал я. — Жить в лесу, а дышать заводским дымом. Смешно!
— Но план строительства жилых домов составили, и точка. Переделывать его мы не собираемся.
Начальник снова закрыл глаза, и я еле удержался, чтобы не толкнуть его ногой под столом.
— Нужно переделать, — сказали.
— Что вы! — Начальник даже улыбнулся. — Это несерьезно, план экономный — и вдруг переделывать.
Начальник здесь тоже человек новый. Его прислали из Петрозаводска. Он там работал в какой-то конторе. Он всю жизнь работал в конторах. Бывают, правда, и в конторах хорошие люди. Но этот — настоящая конторская крыса. Бумажка для него была важнее человека.
— Экономия? Во вред человеку!
— Не понимаю, чего вы так горячитесь? Вам-то здесь не вечно жить.
— А вам здесь жить? — спросил я.
— Нет.
— Ах, нет, — сказал я. — Ну, тогда я постараюсь, чтобы вы отсюда уехали раньше меня. Можете не посылать свой план на утверждение, все равно не утвердят.
Я не слышал, что мне ответил этот сонуля. Я повернулся и так хлопнул дверью, чуть с петель не сорвал.
Я был злой и сказал вслух, чтобы все, кто сидел в приемной, слышали:
— Где его нашли, такого начальника? Ископаемое! Бюрократ!
После теплого кабинета начальника на улице я чертовски замерз. Пока я возился с лыжными креплениями, у меня пальцы на руках заледенели и перестали гнуться. Но, несмотря на холод, на пустыре, где будут строить новые заводские цеха, работали проектировщики. Они измеряли поле.
Проектировщики работали в толстых варежках, и поэтому рулетка часто выпадала у них из рук. Для того чтобы ее достать, им каждый раз приходилось снимать варежку и опускать руку в снег.
«Пальцы у них, вероятно, превратились в деревяшки, хуже, чем у меня, — подумал я. — А они работают!»
Разозлился я и решил: утром выйду, наплюю на мороз и на начальника и поеду искать новое место для поселка. А там повоюем!
Твой «морозостойкий» отец.
* * *
Здравствуй. Давно тебе не писал. И два первых письма не успел отправить, потому что у меня неудача. Ну, а если говорить прямо, то лежит твой папка пластом на больничной койке. Разбился.
Сам-то я лежу, а моя левая нога висит — в пяточной кости провернута дырочка, сквозь нее протянута железная спица, на спице груз.
Все это придумали доктора для того, чтобы сломанная нога, когда будет срастаться, не стала короче.
Ну конечно, сейчас мама скажет, что я зря поехал сюда. Но в Москве я рассматривал чужие проекты новых городов и заводов, а здесь я буду строить сам. Теперь я всю жизнь буду ездить по новым местам и строить дома для людей. А когда состарюсь, вернусь в Москву и каждое утро буду открывать географическую карту и искать те места, где я строил.
Буду жить воспоминаниями. Потому что у всех в жизни надежды, мечты, работа, а у стариков только воспоминания. И, если им нечего вспоминать, значит, они плохо прожили свою жизнь. Скучно.
Значит, я поехал не зря. И, если бы заранее знал, что сломаю ногу, все равно бы поехал.
Зато какое место я нашел для заводского поселка! На берегу озера, среди могучих столетних деревьев. Придется начальнику строительства отказаться от старого места.
Идет доктор. Она запретила мне писать. В следующий раз я расскажу тебе, что со мной произошло.
Папа.
* * *
По утрам к нам в палату входит доктор. Она останавливается около каждого больного и внимательно выслушивает его. Когда подходит моя очередь, я медленно начинаю расстегивать рубашку на груди. Я не тороплюсь, мне некуда торопиться. Доктор слушает мое сердце и говорит ровным голосом: «Не дышите… Вдохните глубоко… Задержите дыхание».
У доктора черные волосы и серые, немного печальные глаза, как у нашей мамки и у тебя. Хорошо, что около меня серые глаза. Они напоминают далекий дом. И тишину наших комнат. На секунду даже кажется, что у меня не болят ноги. Я хочу, чтобы доктор посидела со мной подольше, рассказала про жизнь за окнами больницы. Но я не решаюсь просить ее об этом и говорю одни и те же слова:
— Как мои дела?
— Пока по-старому, — отвечает доктор.
Она поворачивается и идет дальше, и ее белый, туго накрахмаленный халат шуршит на ходу.
А сегодня я узнал, нянечка Ефимовна сказала, что нашему доктору всего двадцать три года. Неужели через десять лет ты будешь тоже такая серьезная?
…Ночь. В палате все спят. Дежурит Ефимовна, и она разрешила мне зажечь ночничок у кровати.
Итак, сейчас я расскажу тебе, что случилось со мной…
Я ваял лыжи и пошел искать новое место для поселка. Шел долго, час или два, петлял, как заяц. Кругом лес, деревья старые, высоченные. Чтобы такое место под поселок расчистить, много надо труда и денег затратить.
Мне стало жарко. Я расстегнул куртку и сдвинул шапку со лба. И тут я впервые пожалел, что не взял с собой проводника. «Трудно, — подумал, — будет возвращаться». Но все равно пошел дальше. И задвигал ногами: левая вперед, правая вперед, левая, правая. А лес все бежал и бежал, и не видно было ему конца.
Вдруг он совсем неожиданно кончился. Сразу.
Я вышел на большую поляну. Она тянулась с километр, а потом падала куда-то вниз. Это было как раз то, что я искал. Никто не мог разделить со мной радость, но все равно я закричал: «Ура! Ура!» — и замахал руками. Чертовски весело стало на душе! Такого веселья у меня давно не было. Может быть, только в школе, когда получал пятерки. Не простые пятерки. Знаешь, бывают такие случайные: списал контрольную или бодренько протараторил стихи. А заслуженную пятерку. Решил задачу своим способом, и учитель это оценил. В общем, весело мне было. Я оттолкнулся палками и медленно покатил вперед. На краю поляны увидел лесное озеро подо льдом. В одном месте чернела широкая полынья. Это быстрая порожистая речка впадала в озеро.
«Вот какая удача, — подумал я, — и вода для водопровода, и быстрая речка для электростанции». Я повернулся спиной к озеру и стал изучать свою снежную пустыню. Но она для меня уже не была пустыней. Нет. Дома стояли один к одному, красивые улицы пролегли, и уже люди шли, ребята бегали… И тут я увидел, что действительно кто-то приближался ко мне.
Это был лось. Тяжелый, могучий. Он шел, низко опустив голову, весь серебристо-белый от мороза. Из его ноздрей вырывались струйки пара.
«Вот он, мой первый горожанин», — подумал я и решил даже в его честь назвать одну улицу поселка улицей Белого Лося.
Белый Лось увидел меня, задрал голову с широкими, крепкими рогами, пошевелил ноздрями и нехотя свернул в сторону. Сухой валежник щелкнул у него под копытами…
Тушу свет: кто-то идет по коридору.
* * *
Здравствуй еще раз! Пишу письма в толстую тетрадь, но пока не отправляю. Жду лучших времен.
Продолжаю свой рассказ…
Попрощался я с Белым Лосем и отправился в обратный путь. Плавно скользили лыжи по сыпучему мерзлому снегу…
Больше я ничего пока вспомнить не могу. Очнулся в палате. Белые стены, белые лица у больных, белые халаты на врачах и сестрах. За окном белый снег. И лежать как-то неудобно. Только на спине. День, два, три. И, говорят, еще неизвестно, сколько времени. Посмотрел на ноги — одна, вижу, висит. Пошевелил другой — вроде не шевелится.
— Что у меня с ногой?
— Сильно обморожена, — ответила Ефимовна.
Закрыл глаза… Вижу Белого Лося, прямо на меня идет. Открыл — доктор. Обмороженную ногу смотрит и качает головой. Ушла.
Стал я припоминать. Помню поляну, Белого Лося. А дальше, что было дальше? А тут еще нога «висячая» болит. В горле пересохло. Протянул руку к лицу — зарос, борода колючая. «Эх, — думаю, — давно лежу, если успел так обрасти. Как бы там без меня не начали поселок строить на старом месте».
Задремал. Вдруг слышу голос: «Дяденька, что с вами случилось? И валенок один потеряли. Вы же замерзнете».
Открыл глаза — снова никого. Ефимовна около сидит и так жалобно смотрит. И даже это мне вспоминать мешает.
Пришла медицинская сестра. Будет делать мне укол. Витамин с новокаином. А потом глюкозу. Это все для восстановления моего здоровья. А потом — пенициллин, чтобы поправлялась обмороженная нога.
Смотрю на сестру. Она берет ампулы с лекарством и стукает их об руку — проверяет, нет ли трещины. Если в стекле трещина, значит, лекарство испортилось. Потом она надпиливает ампулы и ловко обламывает. Набирает лекарство в шприц, выпускает из шприца воздух. Воздух опасен для жизни человека.
Бросаю писать, буду колоться. Целую тебя и маму.
Ваш папка.
* * *
Меня перевели в отдельную палату. Лежу, как сыч, один. Сегодня попросил, чтобы побрили.
Лежал, лежал и вдруг, представь себе, все вспомнил…
Вспомнил, как упал со всего ходу в снежную яму и острую боль в ноге. Очнулся, посмотрел: одна лыжа переломилась, другая целая. Попробовал встать, но тут же упал от боли. В глазах потемнело: снег стал темным, деревья черными. Тогда, чтобы не потерять сознания, я закричал. На мой крик никто не ответил. Думаю: если не вылезу из ямы, то замерзну. Снял уцелевшую лыжу с ноги, повернулся на живот и пополз. Трудно было ползти. Снег набивался в рукава куртки и холодил лицо. А потом появился мальчик. У него были узкие глаза и крепко сжатые губы. Рядом с ним стоял лось. Он склонил ко мне морду, шлепал большими толстыми губами, и струйки пара из его ноздрей грели мне лицо.
— Вам нельзя спать, — сказал мальчик. — А я сейчас.
Мальчик скоро вернулся, в руках у него был валенок.
— Это ваш. Я вам его надену, а то померзнете. Я знаю вас, вы со стройки.
Он снял свои лыжи, связал с моей и осторожно перевернул меня на них. Пробирались мы медленно.
Мальчик все время проваливался глубоко и снег. Он был весь белый от снега: от ног до шапки. Снег примерз к нему. На воротнике от дыхания у него выросли сосульки, и, когда он делал резкое движение, сосульки отрывались и неслышно падали.
— Ты иди, — сказал я ему, — а я подожду.
Мальчик ничего не ответил, или я просто не слышал, что он ответил…
Я спросил у Ефимовны, кто меня привез в больницу. Она ответила — рабочий на санях. И стал я подумывать, что про мальчика мне приснилось. Ну как мог, на самом деле, мальчик протащить дядю в восемьдесят килограммов столько километров!
— Чего ты там строчишь? — перебила меня Ефимовна. — Ты лучше о себе подумай. Одна нога переломана, другая обморожена. Докторша из-за тебя совсем извелась, она ведь неопытная.
В крепкую переделку я попал, как видно, и скоро мне не подняться. Болеть плохо и всегда не вовремя.
* * *
Не писал четыре дня. Но сегодня у меня радость, и я после этого на свои несчастные ноги не обращаю внимания.
Пришла Ефимовна и сказала:
— Гость к вам. Разрешили на десять минут.
«Ну, — думаю, — кто-нибудь со строительства приехал». Обрадовался.
Дверь тихонько открылась, и в дверной щели появилась мальчишеская голова, коротко остриженная, с узким разрезом глаз.
Мальчик остановился и не знает, что делать. Я ему руку протянул и крепко сжал. Ладошка у него маленькая, но крепкая и мозолистая.
— Спасибо, что выручил из беды.
Он ничего не ответил, покраснел и подал мне письма, мамины и твои. Мне даже жарко стало, так я обрадовался, когда увидел ваши письма. Но все же отложил их.
— Прости, — сказал я. — Как тебя зовут?
— Петя.
— А меня Алексеем Павловичем. — Я ему это говорю, а он встал — и к дверям. — Ты куда?
— Сейчас, — ответил Петя.
Высунулся за дверь и вернулся с небольшим ведерком:
— Это вам от нашего отряда, — и поднял бумагу, которой было прикрыто ведерко.
В ведерке лежала брусника. Свежая. Крепкая. Похожая на сорочий глаз. На меня лесом пахнуло.
— Под снегом собирали, — сказал Петя. — Врач велел, она для больных полезна.
— А как же вы ее нашли?
— Силач помог. Лось. Он чует, где она. Разгребет снег копытом, поест немного и уходит дальше. А мы остатки собираем.
— Лось?
— Да. Мы его Силачом зовем. Вы разве не помните? Когда я вас тащил, он рядом шел. Он ручной, я его подкармливаю. Людей совсем не боится. И умный-умный. Все понимает. Он меня провожал до больницы. Сахар любит, сладкоежка.
Дверь открылась, и появилась доктор. Она внимательно посмотрела на Петю и сказала:
— Гостю пора уходить.
— Доктор, еще пять минут, — попросил я. — Мне надо написать несколько слов на работу.
— Хорошо, — ответила она. — Я вам пока помассирую ногу.
Длинные мягкие пальцы доктора забегали по ноге, сначала неясно-нежно, еле прикасаясь. Потом сильнее, сильнее, и затекшие места стали оживать, и тысячи мелких иголок вонзились в мою ногу.
— Готово ваше письмо?
— Готово, — ответил я. — Вот, Петя, передай на строительство. Выручи еще разок.
Доктор и Петя ушли. А у меня в комнате еще несколько минут пахло брусникой, морозным воздухом и какими-то незнакомыми духами доктора. А потом пришла медицинская сестра делать мне уколы, и сразу снова запахло лекарствами.
* * *
Сегодня опять приходил Петя. Отличный он парень! Чтобы прийти ко мне, ему надо отмахать десять километров. Петя принес хорошие новости.
Во-первых, начальника строительства со всеми планами вызвали в Петрозаводск. Все ждали, когда же он вернется, а он не вернулся. Вместо него приехал новый. Во-вторых, Петин отец, он работает прорабом на строительстве, передал мое письмо о рабочем поселке новому начальнику. И тот уже назначил группу разведчиков. Они поедут осматривать участок, который я нашел в лесу. Ясно тебе?
Теперь все будет нормально. Только начнут без меня. Скоро весна, и нужно начинать строить.
* * *
Здравствуйте, мои дорогие и далекие! Обмороженная нога все время болит. Ночь и день. Кашляну — отдается в ногу, пошевельну рукой — отдается в ногу. Кто-нибудь хлопнет дверью посильнее — тоже отдается в ногу.
Только что у меня была доктор. Она сказала, что завтра меня будут оперировать.
— Операция несложная, я ее сама хорошо сделаю. Нечего вызывать хирурга из города.
Я посмотрел в окно. На улице был снежный буран. Третий день я не вижу неба. «Вот почему операция простая и можно не вызывать хирурга, — подумал я. — Разве в такую погоду прилетишь!»
Мне захотелось сказать доктору, что я все понимаю. Понимаю, что у меня гангрена и мне отнимут ступню на правой ноге. Понимаю, что операция сложная. Понимаю, что она еще никогда не делала такой операции и нечего ей меня обманывать.
Я взглянул на доктора. Она стояла, крепко сжав кулаки. Костяшки пальцев у нее от этого побелели. «Совсем девочка, — подумал я. — А как далеко она заехала! Уехала из дому, и никто ей сейчас не поможет. Как же она будет делать операцию?»
«Спокойно, — сказал я себе. — Спокойно. Держись, как в бою». А вслух ответил:
— Хорошо, доктор, оперируйте! А то мне надоела боль, и я хочу быть здоровым.
Писать больше не о чем.
* * *
Меня привезли в операционную и положили на стол. Белый и высокий. По сторонам мне смотреть было неудобно — я лежал на столе без подушки и смотрел в потолок.
Прямо над столом висела большая электрическая лампа с блестящим абажуром. Потом я увидел доктора. Я не сразу узнал ее в марлевой повязке на лице, из-под которой видны были лишь глаза, в резиновых перчатках и в длинном, не по росту, клеенчатом переднике. Она была здесь самая маленькая и самая худенькая среди всех.
— Маску больному, — сказала она.
Мне поднесли ко рту какую-то трубку и попросили:
— Вдохните, смелее.
Я потянул и почувствовал во рту сладковатый привкус.
«Сейчас начнется», — подумал я. И больше ничего не услышал, заснул от наркоза.
Проснулся уже после операции. Меня сильно тошнило, и кружилась голова. Открыл глаза и увидел доктора.
— Как вы себя чувствуете?
— Почти здоров.
А теперь я действительно здоров, потому что то, о чем я только что писал тебе, было десять дней назад. Вчера восстановилась летная погода, и ко мне прилетел хирург из города. Осмотрел мою ногу, сказал, что скоро я смогу танцевать, и похвалил доктора за хорошую операцию. А сегодня ко мне пришла доктор. Смотрю, а она какая-то не такая. Не могу понять, в чем дело.
Она засмеялась и говорит:
— Я себе челку выстригла. Вчера, когда хирург похвалил меня за операцию, я от счастья прямо не знала, что делать. Вот взяла и выстригла челку. Ничего? Идет мне? — спросила она. — Ох, если бы увидел папа, он бы мне такой нагоняй дал!
— Хорошая челка, — сказал я. — Очень хорошая челка!
— Правда? Ефимовна говорит, что я всю строгость своего лица нарушила. А я ей сказала, что мне строгость совсем не нужна.
Вошла Ефимовна и позвала доктора. Снова я остался один, но теперь уже ненадолго.
* * *
Добрый день, москвичи! Мне осталось написать в тетрадь всего две странички, и она закончится. Но эти две странички долго ждали своего часа — несколько месяцев. А сейчас я могу их написать, потому что история со строительством нового поселка подходит к концу.
Я живу в городке строителей, на берегу озера. Мы здесь живем в палатках. Рядом со мной разместились Петя с отцом.
Петю хотели отправить на лето в пионерский лагерь, но он отпросился на строительство. Он мой главный помощник — мои глаза и ноги. Я еще плохо хожу, а он целыми днями носится по стройке с моими поручениями.
Каждое утро я просыпаюсь раньше всех в городке. Меня будит первый наш горожанин — Белый Лось. Делает он это по простой причине: я кормлю его сахаром. Он просовывает морду в палатку, я просыпаюсь, выхожу. Тихо. В лесу поют птицы. Над кухней-палаткой вьется дым.
Белый Лось берет у меня с ладони сахар, и ладонь становится влажной. Морда у лося мокрая, он уже успел умыться утренней холодной росой.
В мглистом предутреннем воздухе фундаменты будущих домов кажутся мне крепостными стенами, а котлованы — рвами, наполненными водой. Но тут выходит повар и начинает изо всех сил колотить палкой в старый таз. Он зовет строителей завтракать.
Белый Лось вздрагивает, крутит мордой, чтобы отделаться от назойливого трезвона, убегает в лес. День начался…
Пришел Петя и сказал:
— Алексей Павлович, вертолет прилетел.
Вертолет прилетел за мной. Я лечу в город по делам строительства.
Петя волнуется, поэтому его узкие глаза становятся еще уже, а губы сжимаются еще крепче. Я знаю, почему волнуется Петя. Он хочет, чтобы я взял его в город. А просить не хочет. Он никогда ничего не просит. Мужчина.
Обычно я хожу, опираясь на две палки. А когда со мной Петя, я беру одну палку, а второй рукой опираюсь на его плечо. Сейчас я ему скажу, чтобы он мне подал одну палку. И мы пойдем к вертолету. Удивительно крепкое плечо у этого мальчика, на него можно спокойно опереться.
…Мы сели в вертолет. Машина поднялась ввысь, и ее винт со звоном разрезал голубое летнее небо. А внизу, под нами, пролегала моя трудная дорога сюда.