Я не знаю, где их подожгли.
На Кубани, быть может…
Иль за Доном
Погибли носители русской брони,
Был недолог их век,
Но он славно и яростно прожит.
И, уже запылав,
Шли,
Стреляли,
Давили они.
Немцы их захватили.
Огонь вырывался со свистом.
Даже к мертвым машинам
С опаской сползались враги.
Там, под люками,
Черные руки сгоревших танкистов
Крепкой хваткой сжимали
Оторванные рычаги.
Чтобы скрыть
Свой провал и позор своего отступленья,
Чтоб забыть, как гремит
Между Волгой и Доном метель,
Повезли их в Европу —
Показывать для устрашенья,
Так сгоревшие танки
Приехали в старый Брюссель.
Их на площадь поставили.
Хрипло смеялись убийцы,
А советские танки
Стояли угрюмой стеной.
И в глубоком безмолвье
Смотрели на башни
Бельгийцы.
И, пока не стемнело,
Старались пройти стороной.
Ночь настала.
Уснул грустный город немецкого плена.
Груды стали уральской
Мерцали под фландрской луной.
Там, где шел Уленшпигель,
Шагали захватчики в шлемах.
Ночь пугала их всем:
Темнотою, луной, тишиной.
Рассвело.
Что случилось?
Нет башен стахановской сварки.
Все покрыто цветами —
Кровавыми сгустками роз,
И гирлянды тюльпанов
Горят непреклонно и ярко,
И роса в лепестках,
Словно капли искрящихся слез.
Это были «КВ»
Или верные «тридцатьчетверки»,
И казалось брюссельцам —
Сейчас их броня оживет
И над башней поднимется
Парень
В простой гимнастерке
И на битву с врагами
Бельгийский народ позовет.
1943