— Итак, значит, вам, с какого конца ни считай, двенадцать лет, — сказал начальник, тщетно пытаясь нахмуриться, хотя его разбирало желание потормошить ребят, — год рождения, следовательно, 1929. Очень хорошо. И фамилия одного из вас Курохтин, звать Юрий. Так?
— Так, — отвечал, глядя в пол, коренастый мальчик в низко нахлобученной на брови заячьей ушанке и с самодельным рюкзаком на плечах.
— А тот, следовательно, будет Штырь Женя? Не ошибся?
Ответа не последовало. На начальника печально смотрели большие серые глаза, ресницы которых слипались от слез. Отнекиваться было бесполезно.
Их задержали на-днях у одной подмосковной станции. Москва была уже совсем близко. Прошел бы час-полтора, не больше, и из-за горизонта поднялись бы трубы, крыши, шпили, вышки и звезды столицы.
Юрик Курохтин хорошо знал Москву. Здесь он родился. Здесь, на Покровском бульваре, в одном из переулочков, он впервые пошел в школу и сейчас был уже четвероклассником. Но теперь он учился не в Москве. В начале войны он вместе с матерью уехал в далекий сибирский город, где и познакомился с Женей. Теперь они уехали оттуда тайком. Все это придумал Юрик. Он уговорил Женю отправиться вместе с ним, чтобы участвовать в сражениях под Москвой и защищать столицу от фашистов. Они ехали без билетов, их то и дело высаживали, они снова пролезали в вагон, прятались.
И всю дорогу Юрий шопотом рассказывал Жене про Москву. Он рассказывал, как отец взял его однажды 7 ноября на Красную площадь и с белокаменных гостевых трибун он хорошо видел парад Красной армии и праздничное шествие трудовой Москвы. И потом отец поднял его на руки, и он увидел Сталина, который стоял наверху мавзолея, облокотившись на гранитный барьер, и дружелюбно махал рукой шагавшим мимо него сотням тысяч людей. О своем чудесном городе, о Москве своей, всю дорогу шептал маленький москвич Юрий Курохтин Жене Штырь. И перед глазами Жени вставал огромный многолюдный город, никогда не виданный Женей наяву, но не раз побывавший в Жениных снах и мечтах. И давно уже стали знакомыми и родными для Жени островерхие башни Кремля, и кудрявая зелень парков, и огромный зоопарк с дикими зверями, и планетарий с его ручными звездами, и матовая гладь асфальтированных улиц, и бегущие лестницы метро, и свежесть волжских струй, вливавшихся в город, и московские люди, торопливые и деловые, но радушные и приветливые, горячо любящие свой великий город.
А теперь фашисты что было сил лезли на Москву. Юрик похудел от тревоги за свой город. Тревога вскоре захватила и Женю. И они решили отправиться на защиту столицы. Их задержали уже недалеко от Москвы по телеграммам, которые были посланы родителями вдогонку беглецам. Теперь они стояли в кабинете военного коменданта вокзала.
— А чего же вы все-таки приехали? — допытывался начальник и никак не мог справиться со своими бровями, которые ни за что не хотели хмуриться.
— Мы ехали на подкрепление… — отвечал Юрик Курохтин и решительно добавил: — чтобы преградить Гитлеру дорогу к Москве.
Начальник издал какой-то странный звук, словно чихнул про себя, но опять стал серьезным и строгим.
— Ну, а ты, мальчик? — обратился он к Жене.
— Я не мальчик совсем. Я совсем сестра…
Начальник изумился:
— Чья сестра?
— Ничья… Просто медицинская… Для раненых.
— Стоп, стоп, стоп, — пробормотал начальник, беря со стола телеграмму. — Тут ясно указано: «Двое детей-школьников двенадцати лет. Юрий Курохтин и Женя Штырь». А ты говоришь — сестра.
Юрий пришел на помощь Жене:
— Она девочка, только замаскировалась под мальчика, чтобы ее в Красную армию взяли, а потом бы она все сказала и стала бы сестрой. А я хотел пулеметчикам патроны подносить.
Начальник встал и внимательно посмотрел на обоих.
— Эх, торопыги! — сказал он. — Не дело это вы затеяли. Для вас еще придет срок. А сейчас езжайте-ка домой и бросьте эти штуки. Вот вы считаете, верно, себя большими героями: из дому удрали, школу бросили. А ведь если говорить с вами по-военному, то вы просто-таки нарушители порядка — и всё. Куда ж это годится? Какая же это дисциплина? Кто же в школах учиться будет, а? Я вас спрашиваю.
Начальник замолчал. Он оглядел всех, кто был в кабинете. Подняли голову и ребята. Строгие военные люди стояли вокруг них.
А потом ребят усадили в вагон поезда, который шел из Москвы, и поручили их попечению пожилой проводницы. И ребята поехали обратно.
— Ничего, — утешала неудачливых беглецов проводница, — и без вас там справятся. Вон, гляди, какая сила на подмогу идет.
Поезд остановился у разъезда. Проводница взяла зеленый флажок и вышла. Юрик и Женя, спрыгнув с полки, подбежали к окну. Навстречу к Москве шел воинский эшелон. Поезд долго стоял на разъезде, пропуская состав за составом. И все шли и шли к Москве воинские составы, длинные поезда, на платформах которых ехало что-то тяжелое, покрытое брезентом, а на подножках стояли бойцы охраны, запахнувшись в теплые косматые тулупы, с винтовками в руках. Потом поезд пошел дальше. И сколько ни шел он — день, два, три, неделю — Женя и Юра видели везде людей в шлемах, в теплых шапках с красными звездами. Их было очень много. Тысячи, а может быть, и миллионы… Уже хорошо сладившимися голосами они пели песню о великом победном походе, срок которому скоро придет.