Полосатая спинка. Софья Радзиевская

Прошла зима. Опять ласково засветило солнце, зашумели ручьи и понесли талую мутную воду в реки. Запели птицы. Весна…

В песчаной стенке неглубокого оврага что-то зашевелилось. Посыпалась земля, листья, закрывавшие вход в норку, и из неё, как из окошечка, выглянула чья-то рыженькая заспанная мордочка.

Бурундук. Он похож на свою родственницу — белочку. Только ростом поменьше и хвостик не такой пышный, а на рыжей спинке пять чёрных полосок — точно нарисованные.

— Зима прошла! — пропела ему маленькая птичка на ветке ивы над самой норкой. Зверёк не учился птичьему языку, но сразу понял, что это значит. Осторожно разминая затёкшие лапки, он выбрался наверх, на старый пень, погрел на солнце один бок, другой и снова юркнул в норку. Ему показалось, что солнце светит весело, но греет не так, чтобы очень, да ещё он и не проснулся как следует.

Однако весеннее беспокойство уже не дало ему заснуть по-настоящему. Всё чаще вылезал он из норки, грелся, чистил смятую шёрстку и, наконец, как-то утром опять выбрался, осмотрелся и осторожно спустился вниз, к ручейку, что бежал по дну оврага. Здесь весенняя вода нанесла ровную площадку золотистого песка и солнце уже успело его высушить. Бурундук хлопотливо обежал площадку, понюхал песок, лапкой потрогал какой-то камешек и вдруг быстро вскарабкался вверх и снова исчез в норке.

На этот раз он долго не появлялся: бурундук запасливый хозяин и любит повозиться в своём хозяйстве. До чего же всё у него хорошо устроено! В уютном гнёздышке под землёй мягкая подстилка из сухих листьев и отдельно склад для припасов. Жёлуди, семена, орехи разложены аккуратно, даже листиками отделены, чтобы не перемешались. Бурундук и зимой иной раз проснётся, закусит чем ему вздумается и опять спать. И сейчас ещё почти полная кладовая. Но от этого новая забота: за зиму припасы отсырели, надо просушить, чтобы не испортились.

А вот и он. Опять вылез. Только что же с ним случилось? Уж не зубы ли разболелись у малыша? Щёки раздулись, острый носик торчит между щёк, точно из неуклюжего мехового воротника. Наверное, и бегать ему трудно. Но бурундук всё же выбрался из норки довольно быстро. Он сбежал вниз на песчаную площадку, открыл рот и маленькими лапками, как ручками, стиснул раздутые щёки. На песок высыпалась целая кучка еловых семян. Зверёк аккуратно разровнял их и заторопился обратно в норку. Не очень-то удобно таскать запасы в защёчных мешках. Но что же делать? Других карманов у бурундука не имеется. Так он и бегал, пока все остатки зимних запасов не вытащил и рассыпал на тёплом песке, чтобы солнце хорошенько их просушило.

Всё! Устал!

Пожалуй, теперь можно и отдохнуть. Но дремать, конечно, не приходится: найдётся немало охотников поживиться чужим добром. И бурундук сердито цыкнул на маленькую серую птичку. Та будто в его сторону и не смотрит, а сама боком-боком всё ближе подскакивает…

Птичка пискнула и метнулась в сторону. Для неё бурундук — большой и сильный зверь, лучше поискать каких-нибудь зёрнышек подальше. Но бурундук недолго сидел на пеньке: умылся, расчесал коготками шубку, так что она заблестела на солнце, и проворно нырнул под ореховый кустик неподалёку. Чем так сидеть, можно к запасам ещё чего-нибудь прибавить.

Ему сразу повезло: подобрал четыре крупных чудесных ореха. Два за щеками, один на языке и один в зубах — больше, как ни старался, захватить не удалось.

Он выглянул из-за кустика и весь так и распушился от злости. Подумайте: у входа в норку, в его норку, сидит белка. Засунула любопытный нос и спокойно, по-хозяйски, вынюхивает, что там спрятано вкусного.

Бурундук быстро присел на задние лапки. Кулачками стиснул щёки, вытолкнул драгоценные орехи, чтобы не мешали драться.

Орехи покатились по земле в разные стороны. Белка вытащила нос из норки, и тут бурундук налетел на неё. Он вопил, цыкал и свистел в ярости так отчаянно, что белка даже смутилась немного и попятилась. Бурундук не зевал: проскочил в нору и быстро повернулся в ней. Теперь вход загораживала его оскаленная мордочка. Белка рассчитывала своровать кое-что втихомолку, а драться с хозяином, не собиралась. Хоть ростом он от неё и отстал, и мордочка маленькая, но зубы-то… Она ещё попятилась, повернулась и вдруг заметила три орешка, подкатившиеся к самой норе. Что же? И это годится! Белка схватила орехи и в два прыжка оказалась на ёлке. Бурундук сердито поцыкал ей вслед, — уноси, мол, ноги подальше, — осторожно вылез из норки и осмотрелся.

Хорошо, что она припасов на песке у ручья не заметила. А вот четвёртый орех. Хоть он не достался нахалке. Бурундук, очень довольный, подобрал его, тут же разгрыз и съел, держа в передних лапках, как белка. Ведь воровка приходится ему близкой роднёй. Что ж, родичи тоже бывают разные…

Орех был такой вкусный, что бурундук совсем было утешился и успокоился, принялся опять чистить и разглаживать блестящую шёрстку. Но вдруг поднялся на задние лапки, прислушался и тихо свистнул, точно сам себя спрашивал: что это такое? Чёрные глазки его так и загорелись: ведь бурундук — самая любопытная зверушка на свете. Он даже о своих запасах забыл.

Вот рыженький его хвостик мелькнул, в траве. Бурундук метнулся на соседнюю высокую ёлку. Обежал вокруг ствола, выглянул из-за него… Вот так штука! На поляне стоит пень, старый и очень знакомый. А вот на пне — кто-то совсем незнакомый. И не шевелится, будто не живой.

У бурундука даже зубки заныли от любопытства. Он присел на ветке и передними лапками почистил их, как делают его родственники — крысы, когда волнуются.

Рыженький зверёк быстро сбежал с ёлки вниз головой. Потихоньку подобрался к самому пню. Не шевелится!. Может, и правда не живой?

Чёрные глазки-бусинки так и бегали, пока чёрный носик старательно обнюхивал высокий сапог. Пахнет странно, но не страшно. Скок! Одним прыжком бурундук оказался на колене незнакомца, стал на дыбки, лапками потрогал блестящую пуговицу на гимнастёрке, попробовал куснуть её — не поддаётся. И тут чёрные глазки встретились с голубыми, которые весело наблюдали за проделками зверька. А, так оно живое! Обман!

Бурундук с визгом свалился на землю, стрелой взметнулся на высокую ёлку и яростно принялся оттуда браниться. Он прятался за ствол, опять выглядывал, свистел и цыкал на все лады и так распушился от злости, что сделался чуть не вдвое больше ростом. Но вдруг остановился поражённый: «А это что такое?»

Бурундук был совсем молоденький: родился прошлой весной. Он никогда не слышал, как люди смеются и потому испугался ещё сильнее. Он свалился в траву, молнией взлетел обратно на ёлку и опять принялся браниться, сколько хватало сил. Однако лесник дед Максим его нисколечко не испугался. Посмеялся, встал, сказал весело:

— Прощай, малышок, не расстраивайся! — и пошёл по тропинке к дому.

Бурундуку очень хотелось запрыгать по деревьям ему вслед. Разузнать, куда этот незнакомый пойдёт? Так бурундуки часто делают. Да вспомнил про белку и живо назад к своим запасам кинулся: не доглядишь — и последнее разворуют. Он не знал, что беда от него была совсем близко.

Медведь просыпается от зимнего сна в одно время с бурундуками. Выглянул из норки бурундук — лезет и медведь из берлоги. Только бурундук проснулся сытый и ещё на солнышке остатки зимних припасов сушит, а медведь голодный шатается по лесу, смотрит, чем бы закусить, что плохо лежит.

Вот такой медведь и шёл как раз по лесу. Старый, огромный, но шёл так тихо, что под лапой ни сучок не хрустнет, ни листик не зашуршит: у медведей уж повадка такая. Потому бурундук и не расслышал, как медведь пробрался сквозь густой ивняк, как раз у отмели, где бедный зверёк разложил свои запасы. Спасибо, заметила сорока: крикнула тревожно. Бурундук не стал разглядывать как и что, тут же метнулся на старую ёлку. Выскользнул из-под самой медвежьей лапы, которая собралась его пришлёпнуть, да чуть-чуть опоздала.

Медведь поднял голову, рявкнул на сороку: дескать, не лезь не в своё дело, негодница! Но та только ещё крикнула задорно и дальше отправилась лесные новости на хвосте разносить: «берегитесь, медведь бродит по лесу голодный, никому спуску не даст!»

Не удалось бурундуком закусить, так медведь и от его запасов не отказался: жёлуди, орехи, ягоды сушёные — в голодном животе всему место нашлось. А бурундук, сидя на еловой ветке, охватил себя лапками за голову, раскачивался и жалобно кричал. Ещё бы: медведь глотнул раза два и покончил со всеми его сбережениями.

Вздохнул медведь, понюхал вход в норку, подумал верно: плохая у бурундука привычка — испугается, так бежит не в нору, а на дерево. В норе-то я бы живо до него докопался! Мишка видит — тут больше поживиться нечем, покачал головой и побрёл обратно в заросли ивы.

Сорока улетела, примолкли испуганные пичужки. Один маленький бурундук ещё долго, сидя на ёлке, плакал о потерянных запасах.

Дед Максим в это время уже был далеко, не услышал, как медведь с бурундуком бранился, не узнал, что старый знакомый опять к нему в заповедник пожаловал и бедного малыша обидел. Шёл он, посмеивался, бурундука вспоминал. Только вдруг посмотрел на солнце и заторопился.

Вот и избушка его за поворотом дороги показалась. На столе в садике самовар кипит. А около стола одетый по-городскому мальчик стоит и внучка Анюта.

— Так, так, — тихонько сказал дед Максим, остановился у калитки, прислушался, о чём говорят.

— А в футбол я с кем тут играть буду? — сказал мальчик. Сам отвернулся и камешек ногой подкинул, точно ему только камешек этот и интересен. Взглянул на девочку и опять камешком занялся.

У Анюты от обиды губы дрогнули, но тут калитка скрипнула и отворилась.

— Дедушка, — радостно крикнула девочка и договорила жалобно: — Ну чего он такой? Что мы с ним делать будем?

— Вот бабка нас сейчас чаем напоит с пирогами, а там и разберётесь — кто с кем что делать будет. — Дед сказал это спокойно, словно ничего не заметил, а сам в бороду чуть усмехнулся: познакомятся, мол, и обживутся.

— Она девчонка, — неохотно произнёс мальчик, — с ней как в войну играть?

— Другие игры придумаете. Ну, бабка, вижу, я тебе заботу из города привёз. Гляди, как бы эти ежи друг друга не покололи. — Дед Максим хлопнул мальчика по плечу и подмигнул бабке.

— Насилу дождалась, — заворчала бабка вместо ответа. — Самовар уж которую песню допевает, я уголья подсыпать уморилась. Небось ты из некипящего пить не станешь.

— Не стану, — весело согласился дед Максим и с удовольствием присел на скамейку у стола. — Какой в чае вкус, коли самовар при том песни не поёт?

Мальчик сердито отвернулся, но Анюта обиды не помнила, проворно схватила его за руку.

— Федя, садись, — сказала она торопливо. — Дедушка из лесу всегда сказку в кармане приносит. Сейчас достанет. Правда, дедушка?

— Правда, — улыбнулся дед Максим. — Вот в этом. С соседом одним я в лесу разговорился. Налей-ка, бабка, горяченького, а я тем часом про соседа и расскажу.

Рассказ про соседа вышел до того интересный — на четыре стакана чая хватило. Ребята слушали не дыша, даже под столом ногами толкаться перестали.

— Он только по глазам меня и понял, — кончил дед Максим к допил с блюдечка чай. — Я на него глазами повёл, а он с моей коленки бух в траву, да на ёлку. Уж и кричал на меня, и бранился, чуть живот не надорвал. Крепко напугался и оттого на меня же рассердился.

— А ты чего ж не стрелял? — живо спросил мальчуган и даже со скамейки вскочил, так разгорячился.

— Зачем его стрелять? Он живой мне душу веселит, — улыбнулся дед.

— А я бы выстрелил. Обязательно. Вот когда вырасту. Ты зачем сам ружьё носишь, а сам не стреляешь?

Дед Максим поставил чашку на стол, он уже не улыбался.

— Я ружьё ношу затем, чтобы в лесу порядок наблюдать, от лихих людей, которые зверя обидеть желают. А по-твоему, что на глаза попадётся — сам валяй-бей? — сурово проговорил он. — Старые люди говорят: бурундук человеку криком знать даёт, если медведь близко ходит. Вроде он человека от беды уберечь хочет. Вот он каков. А ты, Федя, один денёчек у нас гостишь, живое любить ещё не научился. Погоди — научишься.

Но мальчик уставился глазами в землю и упрямо молчал. Дед чуть заметно покачал головой.

— Наш лес не простой, — сказал он, — заповедный. Смотри на него и радуйся. Это и звери понимают, вольно живут, из других мест сюда сходятся. Разные звери. Вот только медведь — один такой был, Лохмач я его прозвал, ему что-то у нас не понравилось, ушёл, и куда — следов не оставил. А покуда жил — никому от него обиды не было. Даром что зверь.

Дед Максим пристально посмотрел на мальчика и встал.

— Ладно, бегите. А у меня ещё дома дела. Да смотрите, не баловаться.

— Не будем, — торопливо пообещала девочка и незаметно потянула мальчика за рукав. — Идём же, ну… На бурундука посмотрим. Тихонько. Пока бабушка не услыхала.

— Куда вы? — высунулась было из двери бабка, да только рукой махнула: разве за озорниками поспеешь?

Лесниковой сторожки за первым же поворотом тропинки не стало видно. Теперь дети уже не бежали, а шли скорым шагом. Мальчик шёл молча, упрямо подняв голову, точно говорил: что хочу, то и делаю. Анюта, маленькая, синеглазая, торопливо топотала около него, заглядывала ему в лицо, повторяла просительно:

— Федя, ну чего ты придумал? Ну не надо ловить, слышишь?

— Отстань, — отвечал мальчик и сердито толкался локтем. — Чего за руку хватаешь. Что ты в охоте понимаешь! Я его петлёй. Враз! Знаешь, какая у бурундука шкурка красивая! Дед же сам говорил.

— Я не знала, что ты его поймать хочешь, а то дорогу не показала бы. Дедушка рассердится, вот увидишь.

— А он откуда узнает? Ты, что ли, наябедишь? Сама, небось, трусиха. Девчонки всего боятся. И ревут. У, плакса-вакса…

— Неправда, — рассердилась Анюта и даже топнула босой ногой. — А ты хвастун!

В этом месте тропинка свернула из старого леса под горку в молодой. Густые кусты орешника протянули друг другу ветки через тропинку, будто здоровались. Идти рядом стало тесно, и мальчик пошёл впереди.

— Сейчас я прут вырежу, — сказал он и засунул руку в карман штанишек. — А петлю из лески на конце привяжу. Петлю ему на шею тихонько накину, дёрну — и готово. У нас так мальчишки ловили. Он вовсе дурак, ничего не боится.

— Не надо, — повторила Анюта и всхлипнула. — Я не плачу, — спохватилась она, — это я кашляю… И зачем ты к нам приехал. Ой!

Рыженький зверёк вдруг молнией метнулся с куста орешника через тропинку на другой куст. Он резко свистнул, взмахнул рыжим хвостиком и тут же прыгнул обратно, уже позади девочки.

— Леска, леска-то где? — мальчуган торопливо сунул руку в карман. — Я сейчас…

— Не смей! — крикнула девочка. — Он, может, так играет, а ты его…

Зверёк и правда вёл себя очень странно: свистнул, опять перебежал тропинку и прыгнул на куст с другой стороны.

— Не пускает нас. Может, укусить хочет? — И девочка опасливо взглянула на свои ноги.

Бурундук засвистел ещё громче, зацокал и с куста взлетел на ветку липы. Тут куст орешника шевельнулся и его заслонила огромная бурая туша.

Медведь был, наверное, очень старый, шерсть на боках висела клочьями, хоть время линьки уже прошло. Он не удивился встрече: его уши издалека доложили ему, кто тут на тропе расшумелся. Но сворачивать с дороги не собирался: стоял неподвижно, склонив голову набок. Только на минуту отвёл глаза — досадливо покосился на бурундука, отчаянно свистевшего над самой его головой. Тот один только и шумел. Дети молчали, и медведь молчал.

Пальцы мальчика разжались, леска выскользнула и упала на землю. Он тихо вскрикнул и попятился, так что девочка оказалась впереди, перед лобастой головой медведя. Маленькие хитрые глазки его смотрели будто бы мимо, в сторону, но это только так казалось: медведь всё видел и замечал. Бурундук ещё раз свистнул и опять перебежал тропинку у самых ног девочки. Она тихонько вздохнула и…

— Медведь, — сказала она дрожащим голосом. — Пожалуйста, позволь нам уйти. Нам очень хочется домой…

Медведю, наверное, в первый раз в жизни пришлось так близко видеть ребёнка. Чуть заметно он опять склонил голову набок, будто смотрит куда-то в сторону, но сам не сводил с девочки хитрых глаз.

— Очень хочется домой, — повторила она ещё тише.

Медведь медленно переступил с ноги на ногу, вздохнул, качнул головой и… повернулся к детям спиной. Ветви орешника раздвинулись и снова сомкнулись. Всё! Исчез, словно его тут и не было.

Дети не шевелились. Неожиданно опять раздался резкий свист бурундука. Рыжий зверёк промчался через тропинку, прыгнул на ветку липы и взволнованно зацокал. Девочка подняла голову и, уткнувшись лицом в плечо мальчика, горько расплакалась. Тот стоял неподвижно, не сводя глаз с ветки, которая ещё тихонько покачивалась.

— Цик, цик, — повторил бурундук, чёрные бусинки-глаза так и блестели на любопытной мордочке. Что же они? Заснули, что ли?

Мальчик, наконец, очнулся и осторожно взял девочку за руку.

— Чего ж ты. Пойдём, — проговорил он. Ни насмешки, ни хвастовства в его голосе теперь не слышалось.

Так, крепко держась за руки, они молча прошли всю дорогу до самого дома.

У крыльца мальчик остановился и отпустил руку девочки. Несколько раз он собирался что-то сказать, но только шевелил губами. Девочка не сводила с него глаз.

— Анюта, — заговорил он наконец, не поднимая головы. — Ведь это он нам про медведя свистел, чтобы мы туда не ходили. Я — я их никогда теперь ловить не буду. Ладно?

Губы девочки немного вздрагивали. Она серьёзно кивнула головой и тоже тихонько сказала:

— Ладно.

Она уже сделала шаг к крыльцу, но мальчик опять остановил её:

— И я никогда больше дразниться не буду, что мальчики храбрее девочек.