От Куликова поля до реки Угры *XIV–XV века*

Малолетство Дмитрия Иоанновича, великого князя московского от 1359 до 1362 года

Мне не нужно говорить вам, мои читатели, что храбрость — врожденное качество Русского народа: нельзя перечислить, сколько раз доказали это наши воины во все века и при всех государях; но, кроме того, бывали примеры в России, когда и дети ходили в настоящие сражения и побеждали своих неприятелей с такой же славой, как и взрослые люди! Вы удивляетесь и вам очень хочется узнать об этих детях? Хорошо, я не заставлю вас долго ждать и скорее приступлю к делу.

В 1359 году скончался великий князь Иоанн II Иоаннович, названный Кротким. У него остались два сына: старший Дмитрий, о котором вы уже слышали, девяти лет, младший Иоанн, семи лет, и еще племянник, сын брата Андрея Иоанновича, Владимир, шести лет. Этим трем малюткам Иоанн II отказал в такой же духовной, какую писал и их дед, Иоанн Калита, свое наследственное Московское княжество со всеми принадлежавшими ему городами и деревнями, но ни одного из них не назначил великим князем, потому что это назначение зависело от Татарского царя.

В это время в Орде происходили ужасные беспорядки, ссоры, убийства. Ханы постоянно сменялись, истребляя друг друга. Один из них, Темирхожа, был ханом только шесть дней: на седьмой Татары взбунтовались; простой темник Мамай был начальником этого бунта, убил Темирхожу и отдал ханство какому-то Авдулу, который во всем ему повиновался.

Но не все хотели иметь своим ханом Авдулу: многие Татарские вельможи остались в Сарае с ханом Марутом, другие овладели Болгарской землей, третьи — Мордовской. Так, Кипчакское царство разделялось, ослабевало и готовилось к своему падению. Но это падение еще не так скоро случится. Имейте терпение, друзья мои.

Можете себе представить, что во время таких беспорядков было трудно Русским князьям узнать от ханов, кто будет великим князем после Иоанна И. Они почти все поехали в Орду, даже маленький Дмитрий. Урус, бывший в то время ханом, вздумал без особой причины сделать великим князем Дмитрия Константиновича Суздальского, сына князя Ростовского, никакими особенными достоинствами и делами не заслужившего столь важное отличие. Все Русские удивились этому: все знали, что ни дед, ни отец Дмитрия Константиновича никогда не были великими князьями, что это достоинство принадлежало Московским князьям.

Маленький Дмитрий Иоаннович обиделся таким распоряжением и выехал из Орды с непременным намерением отнять у Дмитрия Константиновича не принадлежавшее ему достоинство и заслужить его славными делами и победами. Эта мысль очень твердо поселилась в детском уме смелого мальчика. Его мать, великая княгиня Александра, митрополит Алексий и все верные бояре, любившие Отечество и предвидевшие его славу от величия Московских князей, старались поддержать эту внушенную Богом мысль маленького героя, и через два года он стал так неустрашим, что объявил себя великим князем и звал Дмитрия Константиновича, жившего во время своего княжения в прежней столице России, Владимире, на суд к хану. Это было в то самое время, когда несколько ханов царствовали в Кипчакской Орде, но Русские считали законным того из них, который жил в Сарае. Итак, Московские бояре отправились к Муруту. Напуганный, притесненный мятежником Мамаем, Мурут обрадовался чести, которую оказали ему Москвитяне, и согласился признать двенадцатилетнего Дмитрия великим князем Русских.

Но слабый хан Мурут не мог дать дополнительного войска новому великому князю, и потому Дмитрий Константинович не уважал его суда и не выезжал ни из Владимира, ни из Переяславля-Залесского. Тогда-то Русские дети показали свою храбрость! Не только Дмитрий, но и его младший брат Иоанн и даже восьмилетний Владимир пошли вместе с Московскими полками усмирять непокорного Суздальского князя. Конечно, их не только благословил на этот поход, но даже и поехал вместе с ними святой митрополит Алексий; их окружали умные и храбрые воеводы, все воины своей грудью защищали их от опасностей, но все-таки нельзя не удивляться их смелости, нельзя не восхищаться их неустрашимостью. Дмитрий Константинович, зная, что Московским князем был почти младенец, никак не ожидал, что Москвитяне осмелятся идти против него, и, не приготовясь к сражению, вынужден был бежать из Переяславля и уступить великокняжеский престол своему маленькому сопернику. Русские государи короновались тогда еще не в Москве, а в прежней столице — Владимире. Дмитрий Иоаннович поехал также туда, прожил там несколько дней после коронования и возвратился в Москву, не желая преследовать неприятеля, который остался княжить в своем наследственном уделе.

Так, благодетельная для нас мысль Андрея Боголюбского, Иоанна Калиты и Симеона Гордого, мысль о том, чтобы всех удельных князей привести под власть одного государя, по Божьему промыслу стала также и мыслью Дмитрия. Мы скоро увидим, что Дмитрий имел еще другую славную цель всей своей жизни: он хотел освободить свое Отечество от власти Татар. Как же велика должна быть наша благодарность к этому храброму князю!

Донское сражение, или Куликовская битва от 1362 до 1380 года

Много забот, трудов, беспокойств и огорчений ожидало Дмитрия Иоанновича на великокняжеском престоле! Сначала ему надо было несколько раз усмирять Дмитрия Константиновича, который все еще стремился стать великим князем. Наконец, видя, что все старания его напрасны, Дмитрий Константинович отказался от своего желания и не только помирился с Дмитрием Иоанновичем, но даже через пять лет после этого отдал за него свою дочь, Евдокию.

После мира со своим главным врагом Дмитрий должен был утешать бедных Московских жителей в случившихся несчастьях: сначала от большого Всехсвятского пожара, который начался в церкви Всех Святых и истребил почти всю Москву, потом — от возвратившейся в нее ужасной черной смерти.

Но эти несчастья Москвы не были так важны, как те, которые навлек на нее гордый и честолюбивый Тверской князь Михаил, сын Александра Михайловича. Он видел намерение Дмитрия подчинить удельных князей своей власти и, больше заботясь о собственной выгоде, чем о пользе Отечества, решил всеми силами противиться трудному, великому делу Дмитрия. К несчастью, Михаил имел большие возможности, чтобы творить зло: знаменитый Ольгерд, Литовский князь, в то время со своим братом Кестутием наводивший страх на всех своих соседей, был женат на сестре Михаила, Тверской княжне Иулиании Александровне. При всякой небольшой неудаче в России Михаил уезжал к зятю в Литву и возвращался оттуда с Литовским войском, которое не меньше Татарского разоряло наше Отечество! Так, в 1368 году он пришел вместе с самим Ольгердом, который три дня грабил, жег, опустошал Москву.

Великий князь, его брат Владимир Андреевич, митрополит Алексий и все самые знатные бояре едва спаслись в Кремле. (После Всехсвятского пожара Дмитрий, видя, что деревянные укрепления ненадежны, построил каменный Кремль и в нем-то спасся от Ольгерда.) Злой Ольгерд, выходя из Москвы, еще хвастал тем, что Русские долго не забудут его. Впрочем, это нашествие Литовцев не принесло никакой пользы Михаилу: Дмитрий остался на великокняжеском престоле. Тогда недостойный Тверской князь решил просить помощи у Мамая, который в это время был уже так силен, что силой соединил Волжскую Орду вместе с Золотой, или Сарайской и, сделав ханом Мамант-Салтана, повелевал им, как хотел. Михаил Александрович умел угодить гордому Татарину, и Мамай дал ему грамоту на великое княжество и ханского посла, чтобы возвести его на престол.

Но прошло то время, когда Русские князья, не рассуждая, повиновались Татарам: Михаил с ханской грамотой едва смог убежать от Московских полков в Вильну. Вы помните, что это была столица Литовского князя. Старый Ольгерд ласково принял зятя и опять согласился идти с ним на Русских.

Кремль во второй раз спас великого князя и все его семейство. Пока Литовцы стояли перед этой славной крепостью, рассуждая о том, начинать ли приступ, брат Дмитрия, Владимир Андреевич, и князь Пронский пришли с сильными полками из Перемышля и Рязани. Ольгерд, увидев, что со всех сторон его окружали Русские, испугался и начал просить мира, уверяя, что он вечно будет другом Русских. Чтобы доказать свою искренность, он предложил даже выдать свою дочь Елену за умного и храброго князя Владимира Андреевича. Наши добрые предки поверили ему: Литовская княжна стала Русской княгиней, но ссоры с Ольгердом от этого не уменьшились, и до самой своей смерти он разорял наше Отечество в угоду своему зятю, который только в 1375 году был полностью усмирен великим князем. В договорной грамоте Михаил поклялся при митрополите Алексии почитать Московского князя старшим и никогда не искать великокняжеского престола. Молодой Дмитрий Иоаннович был так добр, что не только не отнял наследственного княжества у своего смертельного врага (что он по справедливости заслуживал), но даже позволил ему называться великим Тверским князем. Впрочем, одно это название не было важно: так часто называли сами себя и другие князья, например Рязанские и Смоленские.

Русское войско почти не отдыхало в славное княжение Дмитрия: едва окончилась продолжительная война с Тверским князем, как Московские полки уже шли в Камскую Болгарию. Великий князь, постоянно думая о том, как освободить свое милое Отечество от власти Татар, искал любую возможность навредить им. Камская Болгария тогда принадлежала Татарам: этого было довольно, чтобы заставить Дмитрия овладеть ей. Эта страна уже называлась в то время не Камской, а Казанской Болгарией, потому что в ней уже был известный в нашей истории город Казань. Его основал один из Татарских ханов по имени Саин, который, решил завоевывать Россию, но был тут встречен многими Русскими князьями. Боясь Татар, как огня, они пришли к ним с покорностью и принесли богатые дары. Саин сжалился над ними и не пошел в тот раз дальше. Место ему понравилось по его красивому положению, по изобилию всего, особенно пчел и зеленых лугов, и Саин вздумал основать тут городок для того, чтобы Татарские баскаки, посылаемые для сбора дани с русских, могли в нем отдыхать. Он населил городок Болгарами, Черемисами, Вотяками, Мордвою и назвал Казанью. Казань значит по-татарски «котел», или «золотое дно».

При Дмитрии Иоанновиче Казань была уже не городком, а богатым городом. Жители, думая испугать Русское войско, посланное Дмитрием, выехали ему навстречу на верблюдах! Русские бросились на них так быстро и неустрашимо, что верблюды едва успели повернуться и побежать назад к городу. Два владетеля Болгарские Осан и Махмат-Солтан покорились великому князю и дали ему 2000 рублей, а на его воинов 3000 рублей и обязались и впредь быть данниками Московского князя.

Дмитрий очень досадил Татарам покорением области, им принадлежавшей, но потом через два года, в 1378 году, он досадил им еще больше: он победил в Рязанской области, на берегах реки Вожи, их сильное войско, посланное Мамаем наказать дерзкого Русского князя. Эта первая с 1223 года одержанная над Татарами победа привела в ужасный гнев Мамая и показала ему, что Русские уже не те покорные рабы, какими были прежде. С нетерпением желал он отомстить храброму Дмитрию и, чтобы вернее сделать это, набрал страшное войско из Татар, Половцев, Турок, Черкесов, Яссов, Жидов Кавказских и Армян. Но всего этого войска казалось Мамаю недостаточно для усмирения Русских: он пригласил на помощь еще Литовского князя. Тогда Ольгерда уже не было на свете. Его наследником был его любимый сын, Ягайло, который начал свое правление тем, что убил дядю Кестутия и вынудил его сына, молодого Витовта, убежать в Пруссию.

Мамай, слыша о таких злых делах Ягайлы, подумал: «Это будет мне славный помощник!» И не ошибся. Литовский князь обрадовался его предложению и условился с ним полностью разорить Русскую землю, сжечь все города, селения и христианские церкви. К этим двум безбожным врагам нашего Отечества присоединился еще и третий. Кажется, он был еще хуже их; верно, вы согласитесь с этим, милые читатели, когда узнаете, что он был Русский! Да, грустно говорить, но это был Рязанский князь Олег! Будучи жесток, хитер, лукав, он умел скрывать свои пороки и всегда показывал столько почтения и любви к великому князю, что добрый Дмитрий считал его своим истинным другом. И после этого он не постыдился изменить ему: сам предложил Мамаю и Ягайле свою помощь и тайно согласился их ждать на берегах Оки. Мамай обещал за это разделить между обоими своими союзниками завоеванное великое княжество. Эта награда была с самого начала причиной измены Олега; он думал, что соединенные Татарские и Литовские войска совсем разорят Русские княжества, и надеялся в это время не только сохранить свое, но даже увеличить его.

В то время как бессовестный Олег рассуждал таким образом, в то время как Мамай и Ягайло уже мысленно считали звонкое Русское золото, которым хотели обогатиться, в Москве все было в тревоге. Но эта тревога происходила не от страха; напротив, начиная с самых храбрых и неустрашимых воинов до женщин и детей, все были оживлены какой-то смелостью, все как будто думали, что уже настало время освобождения от власти Татар, как будто предчувствовали, что Бог, сжалясь над страданиями Русских, наконец, поможет им победить своих притеснителей.

Так смело и храбро думали во время княжения Дмитрия Иоанновича, и пример этой смелости и надежды на Бога подавал всем Московским жителям сам государь.

Как только Дмитрий узнал о намерении Мамая и Ягайлы, первой его мыслью было идти в церковь и молить Бога о помощи. Усердная молитва укрепила еще больше и без того храбрый его дух. Почти в тот же час он разослал гонцов во все области великого княжества, чтобы собирать войско и вести его прямо в Москву. Все усердно спешили исполнить повеление государя, и через несколько дней почти целые города были готовы идти против неприятелей Отечества. Каждый день приходили в Москву новые полки под начальством своих князей и бояр. Это были князья Ростовские, Белозерские, Ярославские со своими дружинами; бояре Владимирские, Суздальские, Переяславские, Костромские, Муромские, Дмитровские, Можайские, Звенигородские, Углицкие, Серпуховские с боярскими дружинами. Все эти дружины составили многочисленное войско, которое нетерпеливо желало выступить в поход. Но Дмитрий до этого выступления хотел со своим неразлучным другом и — после ранней кончины родного брата Иоанна — единственным братом и товарищем, князем Владимиром Андреевичем, и со всеми главными воеводами съездить в уединенный Троицкий монастырь и там принять благословение игумена Сергия, о благочестии которого читатели уже слышали. Этот святой старец уже давно отказался от мира, но пламенно любил свое Отечество. Он обрадовался, неожиданно увидев его храбрых защитников в своем тихом монастыре; обрадовался смирению, с которым они желали получить через него Божье благословение, потому что это смирение предвещало им небесную помощь и победу. Он упросил великого князя отобедать в монастыре, окропил святой водой его и всех бывших с ним военачальников и отпустил разделить с ними опасности войны двух монахов — Александра Пересвета и Ослябя. Дмитрий, выезжая из Троицкого монастыря, еще больше надеялся одержать победу.

В церкви Михаила Архангела над гробницей своих предков, Московских государей, великий князь еще раз помолился Богу и простился с печальной супругой. Горько плакала она, отпуская своего друга на сражение с бесчеловечными Татарами. Невольно приходила ей в голову мысль о всех князьях, уже убитых ими. И сам ее мужественный супруг едва удержал слезы, когда в последний раз обнял ее и сказал: «Бог наш заступник!» Далеко за городские ворота провожали Московские жители доброго государя и его войско и только к вечеру возвратились в тихую столицу, где остались почти одни старики, женщины и дети.

В 94 верстах от Москвы, в городе Коломне, соединились с Дмитрием два его союзника, сыновья Ольгерда, князья Полоцкий и Брянский, обиженные своим братом Ягайлом и поклявшиеся отомстить ему.

Здесь великий князь осмотрел все свое войско. Никогда еще оно не было так многочисленно: более ста пятидесяти тысяч конных и пеших воинов стояло в рядах! Любуясь этими прекрасными, так много обещавшими рядами, Дмитрий был спокоен и тверд: его огорчала только измена Олега и огорчала не потому, что он боялся ее, а потому, что ему горестно было обнаружить изменника в прежнем друге. Между тем Олег страдал от своей измены гораздо больше. Узнав, что великий князь не побоялся войны и уже перешел за Оку в его собственную Рязанскую землю, он не знал, что делать и к кому пристать: боялся и Мамая, и Дмитрия, раскаивался в измене и дрожал при одной мысли о том, что будет с ним впоследствии.

Мамай уже со всей Ордой стоял за Доном и ждал Ягайла. Наше войско подошло к этой реке, и долго рассуждали князья и бояре: переходить ли ее или ожидать Татар здесь? На общем совете было решено перейти, чтобы не дать Мамаю соединиться с Литовским князем, и на другой день рано поутру все Русское войско уже стояло на другой стороне Дона, на берегах реки Непрядвы. Здесь Дмитрий Иоаннович еще раз взглянул с высокого холма на свои многолюдные полки. Мысль, что, может быть, через несколько часов все эти храбрые воины погибнут под ударами жестоких Татар, так тронула его доброе сердце, что он упал на колени и, смотря на золотой образ Спасителя на черном великокняжеском знамени, молился за свой народ. Потом он объехал все полки, говорил с каждым из них, называл воинов милыми братьями, обещал им славу в здешнем мире и в будущем.

Это было 8 сентября 1380 года. В шестом часу дня наше войско дошло до поля Куликова, которое простиралось больше чем на десять верст. Здесь русские увидели неприятелей. Татар было больше, чем наших. Дмитрий, несмотря на просьбы князей и бояр, которые умоляли его не подвергать опасности свою жизнь, сражался в передовом полку. Он первый ударил по врагу; его место было в рядах простых воинов. Три часа продолжалась страшная битва, кровь лилась на всем обширном поле, но все еще нельзя было понять, кто станет победителем. В одном месте Русские теснили Татар, в другом Татары — Русских. Однако уже большие, или княжеские знамена едва были спасены из рук Мамая; уже некоторые из Московских полков хотели было бежать, как вдруг князь Владимир Андреевич, начальник засадного полка, выступил из рощи, которая скрывала его ото всех, и быстро, неустрашимо бросился на Татар. Это смелое движение храброго князя решило судьбу сражения: удивленные и изнуренные неприятели не могли уже противиться свежему войску, и все побежали! Мамай, увидев это бегство, вскричал с тоской отчаяния: «Велик Бог христианский!» — и также побежал за своими воинами. Русские гнали их до реки Мечи, убивали и топили без счета и взяли в добычу множество лошадей и верблюдов, навьюченных разными драгоценностями.

Радость и счастье победителей были неописуемы! Первого героя этого знаменитого в нашей истории дня, великого князя Дмитрия Иоанновича, назвали Донским; второго, князя Владимира Андреевича, — Храбрым. Они вместе со всеми оставшимися в живых князьями и боярами объезжали поле Куликово: много было убито Русских, но вчетверо больше Татар; всего же, по уверению некоторых историков, было до 200 000 тел. В числе убитых были также два инока Троицкого монастыря — Александр Пересвет и Ослябя. Великий князь плакал над всеми ними и в знак благодарности к храбрым защитникам Отечества приказал вечно праздновать их память в Дмитриевскую субботу, которая бывает между 18 и 26 октября.

Ягайло в день Донского сражения был уже в 30 верстах от Мамая и, узнав, чем оно окончилось, испугался и побежал назад в Литву так быстро, что Русские не могли его догнать. Так счастливо Дмитрию удалось в один день избавить Русь от двух сильных неприятелей! Известие о его победе восхитило не только жителей Москвы и областей великого княжества, но и всех других княжеств. Народ везде смотрел на Донского, как на ангела-хранителя, везде встречали его с неизъяснимым восторгом, как освободителя Отечества от жестокой власти варваров; все думали, что это освобождение уже произошло, что слава и счастье нашего Отечества уже навсегда вернулись, что Татары после Куликовской битвы никогда уже не осмелятся идти на Русских!

Новое бедствие Москвы и разбои новгородцев от 1380 до 1388 года

Наши бедные предки обманулись в своих ожиданиях: не прошло и двух лет после славного Донского сражения, а Москва была опять в руках Татар, и опять она терпела все те ужасы, которые происходили в ней во времена Батыя! Терпела от нового мучителя, то есть нового Татарского хана, не Мамая, которого уже не было на свете, а от его смертельного неприятеля — хана Тохтамыша, одного из потомков Чингисхана. Во время беспорядков, происходивших в Кипчакской Орде около 1360 года, Тохтамыш был изгнан оттуда ханом У русом и убежал в Бухару к Монголам Чагатайским. Там он умел войти в милость к главному эмиру101или князю, Тамерлану. Тамерлан очень походил на страшного Чингисхана и так же, как он, хотел завоевать весь мир. Читатели мои, верно, очень хорошо помнят этого злодея, который бросал людей в котлы. Вот второй Чингисхан, Тамерлан, жалея об участи Тохтамыша, изгнанного из Отечества, дал ему войско, чтобы отнять свой наследственный престол у Мамая, который в это время печально возвращался с остатками своих полков с поля Куликова. Мамая разбили окончательно. Тохтамыш стал царем в Орде и послал к великому князю требовать, чтобы все наши князья как подданные Татар немедленно явились к нему. Русские удивились, но не встревожились; напротив, они даже проявили так много ненависти к Татарам, что ханский посол не посмел ехать дальше Нижнего Новгорода и возвратился в Сарай. Дмитрий, слишком надеясь на слабость Орды, вовсе не думал ни о новом хане, ни о том, чтобы приготовиться к защите.

Тохтамыш молчал около года, и вдруг в Москве услышали страшную весть о том, что он идет на Россию и что бесчестный Олег, несмотря на благодеяния великого князя, простившего его прежнюю измену, опять отдал Отечество в жертву варварам и дружески встретил их на границах своего Рязанского княжества. Эта весть была ужасна для всех Русских, совсем не готовых к ней; но если бы все князья одинаково любили свое Отечество и объединили свои войска, можно было бы ручаться, что еще одно такое сражение, как Донское, и Россия навсегда освободилась бы от своих притеснителей. Но вместо этого спасительного согласия все князья бросили Дмитрия в жертву Тохтамышу, шедшему прямо на Москву. Даже его тесть, Нижегородский князь, не хотел ему помочь, а, напротив, послал к хану двух своих сыновей с дарами. Великий князь в унынии потерял твердость духа и, не имея надежды победить Тохтамыша с одним только своим верным помощником, братом Владимиром Андреевичем, подумал, что лучше защищаться в крепости, чем выйти навстречу неприятелю, и удалился в Кострому со всем своим семейством. Тогдашний митрополит Киприан, родом Грек, также выехал в Тверь, и народ Московский, оставленный государем и митрополитом, шумел и спорил с боярами: то приходил в отчаяние, то храбро защищался и, наконец, 16 августа 1382 года сдал столицу Тохтамышу. Жестокий хан принудил его к тому хитростью: он обещал жителям не разорять Москву и тотчас уйти из нее, если они сдадутся добровольно. Москвитяне поверили и дорого заплатили за легковерие: Татары злодействовали в Москве со своим обычным зверством, убивали всех, кого встречали; грабили все, что находили в церквах, дворцах, домах и погребах; наконец, выходя, зажгли весь город.

Такая же участь выпала и другим городам великого княжества: Владимиру, Звенигороду, Юрьеву, Можайску, Дмитрову. Не спаслась и Рязанская область, несмотря на измену ее князя: Татары и там поступили, как в неприятельской земле, и доказали Олегу, как ненадежна милость, купленная бесчестьем.

С горечью возвратился в Москву великий князь и увидел все несчастья своей столицы: на одних улицах нашли 24 000 мертвых тел, не считая сгоревших и утонувших. Дмитрий, понимая, что бесполезно для людей унывать в беде, собрал все силы своей огорченной души и принялся вместе с братом Владимиром Андреевичем восстанавливать красоту Москвы, о которой с восхищением говорили историки того времени. На следующий год для спокойствия своих подданных он уже с честью принял ханского посла, отпустил с ним в Орду своего старшего сына Василия и заплатил большую дань Тохтамышу, который хоть и был страшен в гневе, но любил миловать показывающих раскаяние и покорность, и поэтому великий князь не боялся за жизнь сына: хан принял его очень ласково.

Но Дмитрию Иоанновичу, видно, не суждено было жить спокойно: едва начал он забывать ужасное нашествие Тохтамыша, как уже новые огорчения, новые беспокойства готовились для его доброй души. Эти огорчения, эти беспокойства причиняли ему его своевольные подданные, Новгородцы. Они не только отдали без его согласия два своих города — Ладогу и Русу — и Нарвский берег одному из Литовских князей, Патрикию Наримантовичу, но в последние годы, когда великий князь был занят подготовкой к Донскому сражению и восстановлением Москвы после нашествия Тохтамыша, Новгородцы, заскучав в тиши своей области, вздумали заниматься разбоями и называли это ужасное ремесло удальством, или молодечеством. Они собирались большими толпами, выбирали себе начальника, которого называли атаманом, и отправлялись грабить деревни и города по рекам Волге, Каме, Вятке. В 1371 году они завладели таким образом Ярославлем; в 1375 году — Костромой и целую неделю злодействовали в ней: брали в неволю людей, грабили дома, лавки, бросали в реку то, чего не могли взять с собой. Оттуда они отправились дальше вниз по Волге и, не боясь никого, разорили все береговые селения до самого Хазитораканя, или нынешней Астрахани. Правда, эти разбойники были там все убиты Татарским князем Сальчеем, но у Новгородцев была не одна такая шайка. С каждым годом их число увеличивалось, и, наконец, дерзость Новгородцев дошла до того, что их правительство начало захватывать даже великокняжеские доходы, а духовенство не захотело повиноваться Московскому митрополиту.

Великий князь сначала старался и кротостью, и угрозами напомнить им об их обязанностях к государю, но когда увидел, что все это напрасно и что Новгородцы хотят непременно быть не зависимыми от великого княжества, решился усмирить их оружием. Он собрал войско со своих двадцати шести областей; кроме того, присоединились к нему даже некоторые подданные Новгорода: жители Вологды, Бежецка, Торжка, недовольные беспорядками своевольного правительства. С этими страшными силами великий князь расположился лагерем в 30 верстах от Новгорода. Тут его встретил архиепископ Новгородский, умоляя простить вину Новгорода, который готов был заплатить ему 8000 рублей за дерзости своих разбойников. Добрый Дмитрий, милостивый и для непокорных подданных, согласился на мир с условием, чтобы Новгород всегда повиновался ему как своему государю, платил каждый год черный бор, или дань, собираемую с черного народа102, и внес бы 8000 рублей за разбойников. Кроме того, они должны были взять у Литовского князя Русу и Ладогу.

Так Новгородская гордость смирилась перед Донским героем! Мне остается только рассказать вам, милые дети, еще об одном знаменитом деле; оно во многом облегчило судьбу нашего Отечества и поэтому заслуживает особого внимания.

Великодушие князя Владимира Храброго 1389 год

Это славное государственное дело заключалось в новом порядке наследования престола. Вы помните, что до этого времени наследником Русского государя всегда был не сын его, а брат, как старший в роду. Вы помните также, сколько споров и разногласий было по этому поводу в княжеских семействах. Как часто сын, воспитанный на глазах своего отца, великого князя, обученный на его примере трудной науке управлять государством, должен был уступить свои законные права дяде, может быть, никогда не выезжавшему из своего маленького удельного городка, не знакомому с теми знаниями, какие были у его племянника. Как часто народ терял в этом случае свое счастье или проливал кровь в междоусобной войне неуступчивых наследников. Наши бедные предки чувствовали всю несправедливость такого порядка, установленного их первыми государями, но, уважая их память, не смели явно противиться ему. Владимир Мономах, Юрий (Георгий) Долгорукий, Андрей Боголюбский были первыми из князей, кто громко заговорил о невыгодах такого порядка в наследстве, но они не имели еще столько силы и смелости, чтобы отменить древний закон своих отцов и ввести новый. Исполнением этого трудного дела мы обязаны Дмитрию Иоанновичу Донскому и доброму, великодушному Владимиру Андреевичу. Будучи старшим в роду, как двоюродный брат великого князя, он был законным наследником Московского престола после смерти Дмитрия. Но любя свое Отечество больше всех выгод, которые только могло дать ему великое княжество, Владимир добровольно отказался от своих прав и согласился на предложение Дмитрия установить новый закон о наследстве. В договорной грамоте, которая была написана у них по этому случаю, сказано, что Владимир Андреевич признает Дмитрия отцом, сына его Василия — старшим братом, Георгия — равным, а меньших сыновей великого князя младшими братьями; всех же вообще — наследниками великого княжества после смерти Дмитрия.

Не правда ли, любезные мои читатели, как благородно, как великодушно поступил добрый Владимир Андреевич! Подписывая эту договорную грамоту, он сравнялся заслугами перед Отечеством с нашими самыми знаменитыми государями: с этого времени кончились кровопролитные ссоры дядей и племянников, и навсегда утвердился лучший порядок в наследовании престола.

1389 год был несчастливым для России: она лишилась своего любимого государя, Дмитрия Иоанновича, в то время как ему исполнилось только сорок лет! Его болезнь началась внезапно и продолжалась несколько дней. Перед смертью он представил боярам своего семнадцатилетнего сына Василия как их будущего государя и выбрал ему девять советников из опытных вельмож. С удивительной твердостью говорил он с ними еще за несколько минут до кончины; просил их служить верно его семейству и Отечеству; обнял свою нежную супругу; благословил каждого из сыновей. Последние слова его были: «Бог мира да будет с нами!»

Трудно описать горе, которое чувствовал народ по поводу кончины Дмитрия. Никого из своих государей, исключая Мономаха и Александра Невского, не любил он так, как Донского! Дмитрий в полной мере заслуживал эту любовь.

Кроме храбрости, которая дала ему имя первого победителя Татар, у него были все достоинства превосходного государя, и только по своему добродушию он не присоединил Рязань и Тверь к Москве в то время, когда мог это сделать. Вы помните, читатели мои, Олега Рязанского и Михаила Тверского? Они принесли столько зла своему Отечеству, что можно было бы порадоваться, если бы Дмитрий Донской был не настолько совестлив и отнял бы у них их княжества.

Они, право, стоили того.

В двадцатишестилетнее княжение Дмитрия случилось еще много примечательных происшествий помимо тех, о которых мы уже говорили. В числе самых важных было крещение в христианскую веру Пермян и Литовцев. Пермью называлась обширная страна северной России от реки Двины до Уральских гор. Жители ее, Пермяне и Зыряне, давно уже платили дань Русским, которые, получая от них много серебра и мехов, не принуждали их креститься. В это время один молодой монах, Стефан, сын церковника в городе Устюге, пошел на подвиг — просветить этих идолопоклонников. Он выучил Пермский язык, выдумал для него особенные буквы, перевел главные церковные книги со Славянского языка и отправился к дикарям проповедовать Евангелие. Бог благословил его усердие. Пермяне поняли истину его учения, начали сами истреблять своих золотых или каменных идолов, изображающих старуху с двумя детьми, и шли целыми толпами к Стефану, чтобы креститься. Московский митрополит сделал его первым епископом Пермским. В течение всей своей жизни Стефан был покровителем народа, им просвещенного. Его нетленное тело, прославленное святостью, погребено в Кремле, в Преображенской церкви.

Но крещение Литовцев проходило совсем иначе. Их не просвещал кроткий служитель Божий, а крестил волей и неволей их князь, сердитый Ягайло. Может быть, читатели мои удивятся, как этот Ягайло — сам идолопоклонник — вздумал крестить свой народ? Вот как. В 1382 году умер Польский король Людовик. У него не осталось сына, но осталась одна пятнадцатилетняя дочь, прекрасная, добрая, благочестивая Гедвига. Польские вельможи, управлявшие государством, искали для своей молодой королевы такого супруга, который мог бы защитить ее владения от нападений чужеземных врагов. Из всех князей, соседних с Польшей, не было сильнее Ягайла. Итак, его избрали супругом прекрасной Польской королевны, с тем условием, однако, чтобы он принял христианскую веру. Вот для того, чтобы жениться на Гедвиге и стать через это Польским королем, Ягайло согласился сам креститься и потом крестить весь свой народ. И как же он крестил его? Он учил не так, как учил святой Стефан и другие проповедники веры Христовой, а только ставил Литовцев в ряды целыми полками и заставлял их читать Символ веры. В это время священники кропили их святой водой и давали им христианские имена, но, чтобы не терять времени, выдумывая разные имена, в одном полку называли всех людей Петрами, в другом Павлами, в третьем Иванами и так далее. Надо сказать, что вера Поляков, принятая и Ягайло, была не наша, Греческая, а Латинская, или католическая. От этого и пошли новые беды для тех Русских областей (Галицкого и Волынского княжеств), которые были под властью Литвы и Польши, объединенных теперь в одно государство. Ягайло, усердный католик, не любил Греческих христиан и всячески старался их притеснять.

В княжение Дмитрия Донского наши предки перестали употреблять куны, или кожаные деньги, и начали делать кроме рублей мелкую серебряную монету по образцу татарской. Татары называли свою серебряную монету таньгою*, а медную — пулой*. И русские назвали так же свою. Это название несколько изменилось потом из-за произношения: из таньги сделали деньги*, а из пулы — полушки*. И теперь еще у любителей древностей можно найти эти серебряные монеты. Каждая из них весит 1/4 золотника. На них изображена фигура человека, сидящего на лошади.

В последний же год княжения Дмитрия появилось у нас огнестрельное оружие, выписанное нашими предками из Немецкой земли. Здесь кстати сказать вам, что порох изобрел в XIV столетии Францисканский монах Бертольд Шварц.

Великий князь Василий Дмитриевич от 1389 до 1425 года

Счастлив тот человек, который горячо любит Бога, искренне боится прогневить Его и в горести твердо надеется на Его помощь. Никакие опасности для него не страшны: он всегда может быть уверен, что, усердно помолясь Богу, будет услышан Им и избавлен от беды! Это испытали наши предки. Послушайте, как чудесно Он показал им однажды, что молитвы людей доступны светлому престолу Его.

Уже прошло больше пяти лет с тех пор, как молодой сын и наследник Донского, великий князь Василий I Дмитриевич, вступил без всякого спора на великокняжеский престол; уже успел он показать своим подданным, что во многом походил на своего знаменитого отца: твердость духа, ум, намерения, желания — все было у них одинаково. Василий так же, как и Дмитрий, понимал, что счастье России требует усиления великого княжества, и уже в первые годы своего княжения сумел сделать то, о чем не смел еще думать его отец: он присоединил к Москве, с согласия хана, сильные княжества Суздальское и Нижегородское и, кроме того, получил от него города: Мещеру, Городец, Тарусу и Муром.

Увеличив таким образом великое княжество, усмирив новый бунт своих беспокойных подданных, Новгородцев, Василий весело праздновал свою свадьбу с Софией, дочерью Литовского князя Витовта, как вдруг разнеслась страшная весть, что новый Батый, Чагатайский хан Тамерлан идет на Россию! Читатели мои уже немного слышали об этом бесстрашном Татарском государе, хотевшем завоевать целый свет. Вы помните, что он помог Тохтамышу победить Мамая и завладеть Золотой Ордой.

Но благодарности не знают полудикие народы. Тохтамыш забыл все, чем обязан был Тамерлану, и осмелился идти войной на этого государя, уже повелителя двадцати шести царств в трех частях мира! Он послал свое войско разорять северную Персию. Тамерлан, узнав о такой дерзости, пошел сам наказать его, и между реками Тереком и Курой, в Черкесской земле, встретились жестокие враги. Тохтамыш был совершенно разбит и бежал за Волгу. Ужасный завоеватель Востока пошел к северу вслед за бегущим Тохтамышем, перешел Волгу, Саратовские степи и взял один Русский город, Елец. Все встревожились и тотчас вообразили, что настало опять то время, какое было 160 лет назад. Один великий князь не пришел в уныние и доказал, что был достоин своего отца: не теряя времени, собрал он многочисленное войско, в котором еще можно было видеть стариков, сражавшихся на Куликовом поле, и, поручив Москву своему храброму дяде, Владимиру Андреевичу, сам выступил с полками на берега Оки.

Отпуская своего молодого государя на опасную войну с Татарами, Московские жители показали столько уныния, что Василий, желая утешить и ободрить свой добрый народ, писал из Коломны Московскому митрополиту, чтобы он послал во Владимир за образом Божьей Матери Пирогощей, привезенным Андреем Боголюбским из Киева. Вы помните, милые читатели, то странное происшествие, которое случилось с Андреем в то время, когда он подъезжал с этим образом к Владимиру. Многие другие случаи, и особенно победа Андрея над Болгарами, приписанная также помощи этого образа, внушили нашим предкам глубокое уважение к нему. Молитва перед Святой Девой, на нем изображенной, успокаивала их надеждой верной помощи в бедствии. Поэтому вы можете судить, как обрадовались Москвитяне, когда услышали, что к ним принесут чудотворный Владимирский образ! Но зато Владимирцы горько плакали о нем! Далеко по дороге провожали они свою святую Защитницу. Между тем в Москве все с восхищением готовились к Ее принятию, и митрополит, все духовенство, князь Владимир Андреевич, семейство великого князя, бояре и народ встретили образ за городом, на Кучковом поле, где теперь Сретенский монастырь. Увидев образ издали, все упали на колени и со слезами говорили: «Матерь Божья! Спаси Русскую землю!» Но все, говоря это, проливая слезы, были спокойны: у всех уже было сладостное предчувствие, что Господь не оставит надеющихся на Него.

И это предчувствие было так справедливо, что все удивились и не знали, как благодарить Бога за свое чудесное спасение! Представьте себе, что Тамерлан уже шел по берегам Дона, разоряя все селения и города. По всему было заметно, что он хотел идти к Москве, но вдруг остановился, целые две недели пробыл в одном месте и потом 26 августа 1395 года, в тот самый день и час, когда жители Москвы с такой истинной верой встретили образ Божьей Матери на Кучковом поле, поворотил к югу и вышел из Русской земли! Это было удивительно, непонятно для человеческого ума, но легко и возможно для всемогущего Бога! Великий князь и все войско, радуясь избавлению Отечества от самого ужасного завоевателя, спешили возвратиться в Москву и усердными молитвами перед спасительным образом благодарили за чудесную помощь Божью! Великий князь построил каменную церковь Пресвятой Богородицы и монастырь на Кучковом поле и постановил с того времени праздновать Сретение Богоматери 26 августа.

Между тем Тамерлан заставил несчастный город Азов, землю Черкесскую и Ясскую, Астрахань и Сарай вытерпеть все то, что готовил для Москвы: все эти области были разорены и выжжены. Кипчакская Орда после его нашествия осталась в самом жалком положении: три хана присваивали ее себе — Тохтамыш, Кайричак и Тимур-Кутлук.

Враги великого князя

Бог любит наше Отечество, милые дети! Вы, верно, и сами видите это, читая нашу историю. Сколько бед и несчастий оно вынесло! И страшные чужеземные завоеватели, и собственные русские князья разоряли, жгли, опустошали его! Его благородные, великодушные государи должны были преклонять колена перед дикими варварами, должны были больше двухсот лет постоянно дрожать за жизнь не только своих подданных, но и за свою собственную!

Кроме Татар, этих ужасных, бесчеловечных мучителей России, сколько еще других врагов желали погубить ее! Сначала Печенеги и Половцы, потом Шведы, Датчане, Немцы, Литовцы, Поляки, Венгры — все в свою очередь нападали на Русских и истребляли их. Среди таких опасностей что другое, кроме любви и Божьей помощи, могло спасти их? И как мудро посылалась им эта небесная помощь! Когда в Орде царствовал хан, больше других любивший войну и кровопролитие, тогда и России Бог посылал храброго князя, который умел противиться злому Татарину; когда, наоборот, Татарский царь больше любил спокойную и веселую жизнь в Сарае и деньги, на которые можно было покупать все, что веселило его, тогда на Русском престоле был щедрый и миролюбивый князь, который радовался, что деньгами, а не кровью он мог покупать спокойствие своих подданных. Когда соседней Литвой управлял злой, жестокий, жадный Ольгерд, тогда у нас был умный, неустрашимый Дмитрий Донской. Когда Литовским князем стал храбрый и хитрый Витовт, племянник Ольгерда, тогда великим князем Московским был не меньше его хитрый сын Донского Василий I. Больше двадцати лет продолжались ссоры этих двух князей, несмотря на то, что дочь Витовта, София, была замужем за Василием Дмитриевичем. Они оба были примечательными людьми своего времени, и поэтому читатели мои, верно, захотят узнать несколько подробнее их историю.

Витовт был одним из самых жестоких и сильных завоевателей. Король Ягайло, став супругом наследницы Польского престола, Гедвиги, уже не думал о войне и, не заботясь о Литовском княжестве, не выезжал из своей Польской столицы, Кракова. Витовт, пользуясь этим, овладел Литвой, а через некоторое время и Волынью.

Но все это казалось мало ненасытному: в 1395 году он завладел Смоленском, так что уже кроме Литовских земель ему принадлежала вся старинная земля Вятичей, то есть нынешние Орловские земли с частью Калужских и Тульских, множество удельных городов Черниговских князей; одним словом, Витовт был государем всей южной России и замышлял отнять у Василия Дмитриевича и последние, оставшиеся у него области, где сохранялась жизнь и будущее величие Русских. Сколько надо было Василию иметь мужества, благоразумия, осторожности и даже хитрости, чтобы не допустить исполнения намерения злого Витовта! Ему это полностью удалось, и Витовт, видя твердость Русского князя, отказался от своих замыслов и в последние годы княжения Василия жил уже в мире с ним. Его гордость была во многом усмирена Татарами. Чрезвычайная страсть повелевать другими и отнимать чужие владения внушила ему однажды мысль победить сначала Сарайского хана, Тимура-Кутлука, а потом и его покровителя, самого Тамерлана. Чтобы затеять ссору с Кутлуком, он призвал к себе изгнанного из Орды хана Тохтамыша и обещал возвратить ему опять Татарский престол. Тохтамыш обрадовался такому счастью: Литовский князь уже давно славился своей силой и храбростью, и на его помощь можно было надеяться.

Вот они и отправились на Татар. Витовт приглашал в этот поход и своего зятя, Василия Дмитриевича; но умный великий князь, видя на примере южной России, что для Русских Литовская власть еще хуже Татарской, и зная, что после победы над Татарами уже все должны будут покориться Витовту, сумел отговориться от приглашения тестя и не дал ему вспомогательного войска.

Гордый Витовт оставил без внимания отказ Василия: он надеялся, что и без помощи Русских справится с Татарами, но ошибся. У Тимура-Кутлука был хоть и старый, но умный и храбрый воевода Едигей. Ему суждено было наказать дерзкого Литовского князя, который в первом же сражении был так разбит Татарами, что едва мог спасти третью часть своего войска. Хан Тимур-Кутлук гнал его до самого Днепра, взял с Киева 3000 рублей Литовского серебра, оставил в этом городе своих баскаков и разорил области Витовта до самого Луцка. Так всегда бывают наказаны гордые!

Старика Едигея помнили и в северной России: в 1408 году он приходил разорять ее за то, что великим князем было дано позволение сыновьям Тохтамыша жить в России. Это нашествие Татар было так же ужасно, как и прежние. Все места от реки Дон до Белого Озера и Костромского Галича были разорены. Только Москва благодаря храбрости князя Владимира Андреевича спаслась. Впрочем, этот поход Едигея не принес большой пользы Татарам; новые беспорядки в Орде заставили его быстрее возвратиться туда, а Русским дали возможность не слушать приказаний ханов. Хотите ли, дети, прочитать письмо, которое старый Едигей написал с дороги великому князю? Оно очень любопытно, потому что покажет вам, как думали и писали тогда наши гордые повелители и как уже мало повиновался им великий Русский князь!

Вот это замечательное письмо:

«От Едигея поклон к Василию, после думы с царевичами и нашими князьями. Великий хан послал меня на тебя с войском, потому что слышали мы, что у тебя укрываются дети Тохтамыша. Да еще слышали мы, что у тебя в Московском княжестве не право делается: вы осмеиваете и всячески притесняете не только купцов наших, но даже и послов царских. Так ли бывало прежде? Спроси у стариков: земля Русская была нашим верным улусом103, держала страх, платила дань, почитала послов и гостей Ордынских. Ты не хочешь знать того и что же делаешь? Когда Тимур сел на царство, ты не видал его в глаза, не присылал к нему ни князя, ни боярина. Прошло царство Тимура; Шадибек восемь лет был ханом, ты не был у него! Теперь царствует Булат уже третий год, ты, самый старший князь в улусе Русском, не являешься в Орде! Все дела твои недобры. Были у вас нравы и дела добрые, когда жил боярин Федор Кошка и напоминал тебе о ханских благодеяниях. Ныне ты думы старцев не слушаешь. Что же вышло? Разорение твоему улусу! Хочешь ли княжить мирно? Призови на совет бояр старейших: Илью Иоанновича, Петра Константиновича и других, согласных с ними в доброй думе; пришли к нам одного из них со старинными оброками, какие вы платили царю Джанибеку, чтобы не погибло совсем твое царство. Все, что ты писал к хану о бедности народа Русского, несправедливо: мы теперь сами видели твой улус и узнали, что ты собираешь в нем по рублю с двух сох104. Куда же идет серебро? Земля христианская осталась бы цела, когда бы ты исправно платил дань; а теперь бегаешь, как раб!.. Размысли и научися!..»

Но Василий Дмитриевич не испугался этого грозного письма, не исполнил ни приказаний, ни советов Едигея и вообще в течение своего тридцатишестилетнего княжения меньше всех прежних великих князей платил дань татарам и меньше всех признавал их власть над собой. Это видно и из его духовного завещания, в котором он уже явно, не ожидая согласия Орды, объявляет наследником великого княжества своего малолетнего сына, Василия.

Боясь, чтобы его честолюбивые братья по прежнему праву дядей не лишили малютку престола, Василий Дмитриевич поручил его покровительству своего тестя, прежнего врага, но потом помирившегося с ним Литовского государя. И здесь виден хитрый ум Василия: такое лестное доверие не могло не внушить гордому Витовту желания оправдать его перед глазами света.

Если же в голове Литовского князя еще оставалась какая-нибудь мысль о завоевании Московского государства, то и на этот случай Василий Дмитриевич умел распорядиться: он дал великокняжескому совету, который состоял из бояр-пестунов маленького государя, письменные наставления о том, в какой мере нужно принимать покровительство Витовта и до чего не допускать его.

В княжение Василия Дмитриевича начали показываться в России разные искусства: Москва славилась хорошими живописцами, которые прекрасно расписывали церкви; были также в ней и литейные мастера, а в 1404 году один монах, Лазарь, родом из Сербии, устроил первые боевые часы, которые были поставлены на великокняжеском дворе за церковью Благовещения и стоили 150 рублей серебром. Народ удивлялся этим часам, как чуду, и при каждом бое толпами сходился смотреть и слушать их.

У наших предков при Василии Дмитриевиче были также и рыцарские игры, или карусели и турниры. Они называли это: игрушками. Однако на этих игрушках молодые люди иногда I наносили друг другу смертельные раны.

Ссора на свадьбе великого князя Василия II от 1425 до 1433 года

27 февраля 1425 года скончался Василий Дмитриевич. Все его братья, бывшие в Москве, обещали ему почитать своим государем его десятилетнего сына Василия. Один только Юрий Дмитриевич, князь Звенигородский, не давал этого обещания и, как только узнал о смерти брата, отправил посла с угрозами в Москву. Но маленький князь не испугался дяди: у него была умная мать, был сильный опекун, его дед, Витовт Литовский, были усердные советники и пестуны, среди которых самым искусным, самым красноречивым и самым хитрым был боярин Иван Дмитриевич. Все эти защитники малолетнего государя, посоветовавшись между собой, отправили от его имени к Юрию Дмитриевичу митрополита Фотия.

Убеждения служителя Божьего подействовали на Юрия: он согласился, хоть и не совсем, отказаться от великого княжества, но по крайней мере не искать его до тех пор, пока царь Татарский решит, кому оно принадлежит.

В то время, когда шли переговоры об этом с Ордой, Новгородские области терпели много горя от жадности Витовта к завоеваниям, которая не уменьшилась в нем и в глубокой старости. Ему давно хотелось завладеть сильным Новгородом, все области которого были богаты и велики. Первое место среди них занимал Псков — знаменитая родина святой Ольги. Новгородцы были так довольны услугами Псковитян, всегда защищавших их от Ливонцев и Литовцев, что в 1348 году сняли с Пскова верховную власть свою и назвали его братом Новгорода. С тех пор Псковитяне имели во всем одинаковые с Новгородцами права, имели такое же вече, какое было на дворе Ярослава; но со времен Калиты это вече уже немного значило и в Новгороде, и во Пскове: великие князья Московские не позволяли им иметь особенных князей и посылали к ним только своих наместников. Новгородцы, привыкшие всегда сами выбирать и по своей дерзкой воле сменять князей своих, не любили Москвы и при каждом случае показывали эту нелюбовь. Витовт умел пользоваться этим расположением и старался еще больше разжигать ссоры Новгорода с Москвой, надеясь, что эти ссоры, отнимая мало-помалу силы у обоих врагов, помогут ему овладеть первым. Такие намерения, вредные для нашего Отечества, верно, исполнились бы, если бы Витовт был моложе или наследники его имели столько же ума и страсти к завоеваниям, как он. Но, к счастью для России, слава Литовского народа началась и кончилась с Витовтом. Он умер в 1430 году и умер от досады! Вы удивляетесь этому, читатели мои? Точно, от досады. Послушайте.

Витовту очень хотелось называться королем Литовским. Ягайло, король Польский и настоящий владетель Литвы, был согласен на это, Папа Римский также. Но паны, или вельможи Польские, не желая видеть отделения Литвы от Польши, тайно старались переделать все это, а между тем не мешали Витовту звать гостей на свое коронование и готовить для них пышные праздники. Гости съехались. Это были Русские и Польские князья, Татарские ханы, господа Валахии105, послы Греческого императора, ландмаршал Ливонский, король Ягайло, великий князь Василий Васильевич, внук Витовта. Молодого Русского государя провожал митрополит Фотий.

Историки того времени говорят, что этот торжественный съезд такого множества знаменитых князей представлял собой необыкновенную, прекрасную картину! Седой, восьмидесятилетний хозяин, окруженный первыми Литовскими вельможами, угощал своих посетителей так пышно, что во всей Европе с удивлением рассказывали о его праздниках. Вообразите себе, дети, что из княжеских погребов отпускалось каждый день 700 бочек меду, кроме вина и пива, а на кухню привозили 700 быков, 1400 баранов, 100 зубров, столько же лосей и кабанов! Около семи недель продолжались эти пиры в Вильне и Троках. Витовт с каждым днем ожидал, что посол Римский приедет короновать его; но вместо короны он привез от папы отказ на просьбы князя Литовского! Гордый старик так огорчился этим, что заболел, распрощался с гостями, которые спешили разъехаться, и через несколько дней скончался. После его смерти Литвой владел сначала его двоюродный брат Свидригайло, потом родной брат Сигизмунд, наконец, сын Ягайла Польского, Казимир. Все эти государи уже совсем не походили на храброго, неустрашимого, хитрого Витовта.

Верно, князь Юрий Дмитриевич боялся этого страшного опекуна молодого великого князя: при жизни его он не напоминал Василию Васильевичу об их условии просить суда ханского, но тотчас после смерти Витовта объявил опять о своих притязаниях на великокняжеский престол, и вот дядя и племянник поехали в Орду к царю Махмету. При отъезде великого князя из Москвы народ впервые столкнулся с его слабым нравом: он боялся одной мысли ехать к Татарам и плакал не от печали по матери и Отечеству, а от страха погибнуть в Орде так же, как погибли там многие Русские князья. Его ободрял и утешал на протяжении всего пути боярин Иван Дмитриевич. Редко кто умел так красноречиво говорить, как этот хитрый советник великого князя. К тому же у него была хорошенькая дочка, которую ему очень хотелось видеть великой княгиней. Он уже несколько раз намекал об этом своему воспитаннику, и молодой Василий Васильевич не отговаривался: гордому Ивану Дмитриевичу казалось даже, что великий князь с удовольствием слушает его предложение, что он уже согласен назвать его дочь своей невестой; мы обычно охотно верим тому, что желаем!

Вот Иван Дмитриевич с новым жаром принимается за дело своего будущего зятя; ласковыми словами и богатыми подарками склоняет всех ханских вельмож в пользу молодого князя и, наконец, с полной надеждой на успех является с ним в назначенный день суда к хану Махмету. Хан уже знал, что Василий доказывал свое право на престол новым законом Московских государей, по которому сын после отца, а не брат после брата был наследником. Дядя же его считал этот закон несправедливым и хотел быть великим князем по прежнему установлению. Когда князь Юрий кончил свою жаркую речь, боярин Иван Дмитриевич, сделав низкий поклон, стал перед Махметом и сказал: «Царь верховный! Позволь мне, смиренному холопу107, говорить за моего молодого князя. Юрий ищет великого княжества по старинным грамотам Русским, а государь наш, по твоей милости зная, что оно в твоей воле: отдашь его, кому хочешь. Один требует, другой просит. Что значат все грамоты против твоей воли? Шесть лет уже Василий Васильевич на престоле: ты не свергнул его, стало быть, сам признавал государем законным». Эта льстивая, хитрая речь так понравилась хану, что он тут же обнял молодого Василия, признал его великим князем и приказал Юрию вести под ним коня; этот азиатский обычай означал власть верховного государя над князем, зависящим от него. Но Василий Васильевич не допустил дядю до такого унижения, и, возвратясь в Отечество, они, казалось, уже забыли свои разногласия и жили спокойно, каждый в своем владении, как вдруг совсем неожиданно вспыхнула между ними новая, кровопролитная ссора и вот по какой причине.

Боярин Иван Дмитриевич, приехав из Орды, с нетерпением ожидал, когда великий князь, многим ему обязанный, назначит день своей свадьбы с его дочерью. Но, к удивлению, через несколько месяцев заговорили о свадьбе государя и невестой объявили не дочь Ивана Дмитриевича, а княжну Марию Ярославну, внучку знаменитого и очень любимого народом князя Владимира Андреевича Храброго! Трудно представить себе, как рассердился на это гордый Иван Дмитриевич! Он поклялся отомстить за эту обиду великому князю и тотчас же, не дожидаясь окончания свадьбы, уехал в Костромской Галич к своему дяде, Юрию Дмитриевичу, и предложил ему свои услуги — погубить Василия.

В то время как эти два жестокие врага князя выдумывали способ отомстить за себя, новая ссора в Москве предоставила им еще двух усердных помощников.

Два сына Юрия Дмитриевича, Василий Косой и Дмитрий Шемяка, остались в Москве пировать на свадьбе молодого государя и своего двоюродного брата. Косой был в это время сговорен на внучке боярина Ивана Дмитриевича. Дедушка невесты в день сговора подарил жениху золотой пояс с цепями, осыпанный драгоценными каменьями. Зная богатство Ивана Дмитриевича, Косой не спрашивал, откуда достался ему этот прекрасный пояс, а только любовался его чудесной отделкой, блеском изумрудов и рубинов, красотой искусно сделанных цепочек. С нетерпением ждал он случая обновить дорогой подарок на каком-нибудь празднике, и скоро такой случай представился. 8 февраля 1433 года назначена была свадьба великого князя. Весело отправился во дворец Василий Юрьевич в своем золотом поясе и уже заранее восхищался тем, как он удивит всех гостей своим богатым нарядом. Он, конечно, удивил, но зато и сам был удивлен. Когда молодые уже приехали из церкви и все гости сидели с ними за пышным столом, один из бояр Ростовских начал всматриваться в драгоценный пояс Косого и как будто припоминать что-то знакомое. Наконец, оборотясь к матери великого князя, княгине Софии, боярин тихо сказал ей: «Государыня! Видишь ты пояс на князе Василии Юрьевиче; он не простой, он из кладовых великокняжеских. Этот пояс подарен князем Дмитрием Константиновичем Суздальским его зятю, нашему незабвенному государю Дмитрию Донскому. В день его свадьбы он затерялся: говорили, будто бы один из самых близких к великому князю бояр подменил его, но до сих пор было неизвестно, кто именно. Я удивляюсь, как мог этот драгоценный для всех нас пояс попасть к молодому Василию Юрьевичу!»

Пылкая, гордая София, у которой была причина не любить семейство Юрия Дмитриевича, обрадовалась и дорогой находке, и случаю доставить неприятность сыну своего врага. Поспешно подошла она к Василию Юрьевичу, надменно спросила, где он взял свой богатый пояс, и, не дождавшись ответа, собственными руками сорвала его! Удивление и гнев молодого князя были неописуемы! Не имея понятия о том, что пояс достался боярину Ивану Дмитриевичу потому, что был подменен одним из его предков, Василий Юрьевич видел в нем только подарок деда своей невесты и не хотел его лишиться. Его брат, Дмитрий Шемяка, держал его сторону, но спорить было нельзя: пояс был уже в руках Софии Витовтовны, которая приказывала молчать сыновьям Юрия!

Кровь кипела в молодых князьях от такой жестокой обиды: в бешенстве выбежали они оба из дворца и в тот же час отправились в Галич, к отцу. Там их давно ожидали два старика, ненавидевшие великого князя. Рассказ о новой обиде еще больше усилил их злобу, и вы представьте, милые дети, сколько новых несчастий вытерпели предки наши за свадьбу государя своего с княжной Марией Ярославной и за пояс Василия Косого!

Дмитрий Шемяка от 1433 до 1446 года

Из всех врагов, восставших против великого князя в день его свадьбы, самым жестоким был Дмитрий Шемяка. Ни дядя Юрий, ни сын его Василий Косой, ни даже мстительный боярин Иван Дмитриевич не причинили столько зла великому князю, как этот двоюродный брат его. Правду сказать, и он сам не всегда был справедлив и очень часто заслуживал те несчастья, какие терпел. Именно Шемяка был, кажется, назначен Богом, чтобы показать великому князю, что еще и в здешнем мире зло бывает наказано.

Свадебные праздники Василия Васильевича были, кажется, последними приятными днями для этого несчастного государя: не прошло и месяца после них, как Юрий Дмитриевич со своими сыновьями уже изгнал его из Москвы и, из милости дав ему в удел город Коломну, объявил себя великим князем. Правда, княжение его продолжалось только несколько месяцев, и Василий опять возвратился в Москву, но Юрий мог бы стать для него опасным, если бы вскоре потом не умер. Однако с ним не умерли все враги Василия, и сыновья его Косой и Шемяка имели точно такие же честолюбивые намерения, как и отец их. Косой как старший первым объявил свое право на великокняжеский престол и, наняв Вятчан, уже пошел с ними к Москве; но великий князь с верными Москвитянами, чрезвычайно любившими его, победил своего гордого брата и тогда же обесславил себя ужасным злодейством, напоминавшим России XII век и несчастного Василька Ростиславича: приказал ослепить Василия Косого!

Такой жестокий поступок уменьшил любовь Русских к великому князю и извинил несколько все зло, каким впоследствии отомстил ему Шемяка за несчастье брата. Сначала этот хитрый князь не показывал Василию своей ненависти и даже вместе с ним называл врагом Отечества бедного слепца; но все это было только для того, чтобы получить в свое владение те богатые уделы, которыми великий князь хотел вознаградить его за несчастье Косого. Как только новые области были ему отданы, он начал думать о мщении и недолго искал подходящего случая: в России, окруженной со всех сторон врагами, такие случаи были нередки.

В 1437 году Татарский хан Махмет был изгнан из Орды своим братом Кичимом. Сделав в царствование свое много добра для Василия Васильевича, он надеялся спокойно жить в нашем Отечестве и приехал в один из Русских городов. Но Василий не помнил благодеяний и, узнав о приезде Махмета, тотчас приказал ему удалиться за пределы России. Хан, обиженный такой неблагодарностью и привыкший видеть в великом князе своего данника, не хотел его слушаться, имея у себя 3000 воинов. Василий послал на него войско под начальством Шемяки. Заранее радовался Шемяка приятному случаю досадить брату: все селения, мимо которых проходил он, были разграблены, а у стен того маленького городка, где жил Махмет, Русское войско вместе со своим начальником пришло в такой страх, что, почти не начиная сражения, пустилось бежать назад. Татары удивились и, поскакав за беглецами, почти всех изрубили.

Злой умысел Шемяки в этом деле был явный, но совесть все еще мучила великого князя за ослепление Косого, и, не смея наказывать брата его, он оставил его спокойно княжить в данных ему уделах.

Между тем хан Махмет, зная, что ему нельзя долго жить в России и спорить с Василием, пошел через Мордовскую землю в Болгарию к тому месту, где была Казань, разоренная Русскими в 1399 году. Это прекрасное, изобильное место, любимое Татарами Батыя, понравилось и потомкам их, и изгнанный Кипчакский хан стал возобновителем знаменитого Казанского царства, которое потом около ста лет было страшно для Русских. Слух о ласковости и добродушии Махмета, о выгодах, какие доставлял он всем желавшим поселиться в Казани, привлекал к нему новых жителей со всех сторон. Кроме Болгар, Черемисов, Татар, к нему приезжали целые семейства из Золотой Орды, из Астрахани, Азова, так что Казань через несколько месяцев наполнилась людьми. Через год Махмет уже ходил грабить Московское княжество, и в 1445 году наши историки говорят о настоящем нашествии на Россию того же царя Казанского. Он взял Нижний Новгород, а двух сыновей своих послал к Суздалю. Это нападение было так неожиданно, что великий князь не успел собрать всех своих защитников, а Шемяка опять обманул его: сам не поехал к нему на помощь и не прислал обещанного войска.

Этот обман дорого стоил великому князю: имея только 1500 воинов, он не только был разбит Татарами при Суздале, но даже и взят в плен с простреленной рукой, с тринадцатью ранами на голове и без нескольких отсеченных пальцев.

Как радовался Шемяка несчастью Василия, особенно когда Махмет прислал к нему с дружескими предложениями своего мурзу108, или вельможу! Он уже не сомневался, что добьется для себя у Махмета великокняжеского престола, а для Василия — вечной неволи, как вдруг все переменилось: в то время, как Казанский царь праздновал в Нижнем Новгороде свои победы, какой-то Татарский князь овладел Казанью. Махмет, желая скорее возвратиться в свою столицу, не стал дожидаться возвращения посла своего к Шемяке и ласково отпустил великого князя в Москву, взяв с него только выкуп.

Неожиданное возвращение обрадовало печальное семейство Василия Васильевича и весь его народ, но в то же время встревожило новой досадой сердце Дмитрия. С этой минуты он опять поклялся погубить своего врага и уже решился не ждать подходящего случая, а изменой и заговором скорее кончить дело.

Для этого ему нужны были помощники, а так как дурных людей везде много, то он скоро нашел их. Главным из них, кроме многих бояр, купцов, дворян и даже монахов, был двоюродный брат Василия и Дмитрия Шемяки — князь Иоанн Андреевич Можайский. Заговорщики условились овладеть столицей и схватить великого князя.

Они выбрали то время, когда Василий поехал в Троицкий монастырь благодарить Бога и святого Сергия за свое избавление из плена. Это было в 1446 году. 12 февраля ночью злодеи вошли в Кремль и без труда овладели этой крепостью, где все спали, а потом и всей Москвой. В ту же ночь Шемяка отправил в Троицкий монастырь своего верного друга Иоанна Можайского, чтобы схватить там великого князя. Несчастный государь, вовсе не ожидая такой жестокой судьбы, усердно молился в церкви в ту самую минуту, когда злодеи вошли и взяли его перед самой гробницей святого Сергия! Без всякой жалости они бросили бедного князя в голые сани и привезли в Москву прямо на двор к Шемяке. Напрасно умолял он отпустить его, обещая постричься в монахи, напрасно плакал перед своим врагом: Шемяка был неумолим и, чтобы заставить Василия испытать все те страдания, какие терпел от него Василий Косой, приказал ослепить его и потом сослал в Углич.

Тогда же он объявил себя великим князем и во время своего непродолжительного правления показал столько бессмысленности, столько несправедливости, столько неуважения к прежним законам, что с тех пор появилась в народе пословица о Шемякином суде. И теперь еще всякое несправедливое и бестолковое разбирательство какой-нибудь ссоры или дела называют иногда «Шемякин суд».

Последние годы княжения Василия Темного от 1446 до 1462 года

Василия II со времени ослепления называли Темным, или Слепым. Это несчастье — одно из самых горестных для человека — было полезно для него. Оно заставило его раскаяться в прежних несправедливых поступках, примирило его совесть с Богом, сделало его опять таким же любимым всеми, каким он был до ослепления Василия Косого. Не прошло года, и эта общая любовь народа возвратила ему великокняжеский престол. С христианской кротостью он простил Шемяку, взяв с него торжественную клятву при епископах никогда не думать о великом княжестве.

Но для злого человека, который не боится Бога, клятва немного значит: в 1450 году Шемяка уже опять пришел с войском на великого князя, и 27 января между ними произошло жестокое сражение у Галича, особенно примечательное тем, что это было последнее сражение в междоусобных ссорах князей: величие России было уже близко, и отдельные несогласия удельных князей скоро стали утихать под хранительным могуществом одного государя. Шемяка был совершенно разбит Москвитянами и, потеряв свой наследственный удел, Галич, убежал в Устюг — город и теперь существующий в Вологодской земле.

Более двух лет Василий Темный не тревожил этого мятежника в Устюге; наконец, в 1453 году, собрав войско, он пошел наказать его. Еще раз побежденный Шемяка убежал в Новгород и там умер от яда. Неизвестно, кто отравил его, но эта смерть обрадовала многих, в том числе и великого князя.

Избавясь от врага, жестокость которого двадцать лет тревожила наше Отечество, Василий Темный спокойнее принялся за государственные дела. В 1456 году он так усмирил Новгородцев, как еще ни один из князей не усмирял их, а в 1459 году покорил Вятку, которая, хотя и принадлежала к области Костромского Галича, присоединенного к Московскому княжеству еще при жизни Шемяки, но долго не хотела повиноваться Василию.

В последние годы своей жизни великий князь почти не платил никакой дани Татарам и счастливо побеждал их, когда они иногда приходили разорять наши области. При нем стала известна еще новая Орда, составленная старым Едигеем из Черноморских Татар. Она называлась Крымской и находилась на Крымском полуострове. Едигей, незадолго до смерти оставляя эту Орду своим сыновьям, просил их не делиться и жить в дружбе между собой, но они не послушали его, разделились и погибли! Тогда Крымские Татары выбрали себе в ханы молодого Азы, потомка Чингисхана, спасенного от смерти и воспитанного каким-то земледельцем Гиреем. Из благодарности к своему благодетелю молодой Азы принял его имя и назвался Азы-Гиреем. С того времени все Крымские ханы всегда назывались Гиреями. Эта новая Орда притеснителей нашего Отечества долго тревожила его.

За несколько лет до смерти Василия Темного Греческая империя была завоевана Османскими Турками. Это несчастье знаменитого государства помнят и наши историки, потому что русские со времени принятия Христианской веры привыкли почитать Грецию, как будто свое второе Отечество; привыкли любить греков и принимать участие во всем, что их касалось. В то время у нас говорили о Константинополе точно так же, как теперь говорят о Париже или Лондоне. Строение церквей, домов, даже обычаи и нравы — все мы перенимали у Греков. Это пристрастие к ним спасло нас от несчастья слишком сблизиться с нашими жестокими врагами — Татарами. Были примеры в истории разных государств, когда побежденные народы, перенимая обычаи своих победителей, смешивались с ними так, что впоследствии составляли один народ; но мы избавились от такого унижения и должны благодарить за это Греков. Обычаи Татар, которые были прежде идолопоклонниками, потом Магометанами, были так неприятны для наших предков, что они называли их погаными и оттого еще больше любили все то, что было Греческое. С другими государствами Европы мы еще не имели никакого сообщения, кроме торговли Новгородцев с Немецкими городами.

Великий князь ИОАНН III И греческая царевна София от 1462 до 1472 года

Наконец, мы дошли до самого знаменитого из наших старинных государей, до великого князя Иоанна III. Он освободил нас от жестокой власти Татар, он возвратил нашему Отечеству его прежнюю славу; наконец, он осуществил на деле великую идею единовластия, то есть объединение всех удельных областей под властью одного государя. У некоторых из князей также была эта мысль, но у них не было возможности исполнить ее; Иоанну III удалось это, и наша благодарность к нему должна быть очень, очень велика. Он так много сделал хорошего, умного, славного во время своего сорокатрехлетнего княжения, что вы, наверняка, с удовольствием будете читать рассказы о его великих делах.

Став на двадцать втором году своей жизни великим князем, наследником своего отца Василия Темного, Иоанн уже при вступлении на престол показал необыкновенную твердость, ум, осторожность в государственных делах. В 1464 году было его первое знаменитое дело: он усмирил гордого царя Казанского Ибрагима и, окружив войском Казань, принудил его заключить мир на условиях государя Московского.

В 1470 году началась и продолжалась два года война с Новгородом, беспокойные жители которого все еще искали случая освободиться от власти великих князей. Здесь вы, милые читатели, столкнетесь с явлением, прежде неслыханным у нас на Руси. Женщина вздумала возмутиться, вздумала быть защитницей своей родины, Новгорода, и устроить его судьбу! Этой безрассудной женщиной была пылкая, гордая, честолюбивая Марфа — жена бывшего посадника Исаака Борецкого и мать двух взрослых сыновей. Ее дом был самый богатый и великолепный в Новгороде, все уважали ее как вдову знаменитого посадника. Даже сам великий князь в знак особой милости пожаловал ее старшему сыну важный чин Московского боярина, но всего этого было недостаточно ее надменной душе: ей хотелось управлять всем Новгородом, а так как это было невозможно при власти Московского государя, то она начала уверять всех Новгородцев, что они напрасно считают себя подданными Московских князей, что Новгород сам себе господин, что жители его — вольные люди, что им нужен только покровитель и что этим покровителем надо выбрать не Иоанна, а Казимира, короля Польского и князя Литовского.

Хитрая Марфа хотела в это время выйти замуж за какого-то Литовского вельможу и вместе с ним от имени Казимира управлять своим Отечеством.

Однако вредные для России намерения этой честолюбивой женщины не исполнились, и хотя послы ее уже отправились к Казимиру, но великий князь вовремя пришел с войском к Новгороду, и один из его лучших полководцев, князь Холмский, одержал на берегах реки Шелони победу над мятежниками: около 12 000 их было убито на месте, а остальные разбежались в разные стороны.

Вступив в Новгород, Иоанн поступил с преступниками по всей строгости законов. Главные изменники, в том числе и старший сын Марфы, были казнены. С ней же Иоанн поступил со всей снисходительностью великодушного государя: оставил ее как слабую женщину без наказания. Прочие Новгородцы внесли за свою вину 15 500 рублей, или около 80 пудов серебра, и благодаря милости Иоанна, еще остались со своими прежними законами, со своими правами, с некоторой свободой; великий князь оставил за собой только верховный суд в тех случаях, когда его наместники будут в чем-либо не согласны с Новгородскими судьями. Защищая свои владения то от хана Ахмата, то от Польского и Литовского короля Казимира, он еще не мог иметь столько сил и войска, чтобы полностью уничтожить Новгородскую вольность, и благоразумно отложил это трудное дело еще на некоторое время.

В 1472 году с Иоанном произошло событие, которое заставило все Европейские государства с любопытством посмотреть на неизвестную им и отдаленную Россию. Этим событием была свадьба великого князя. И по правде сказать, не столько жених, сколько невеста сделала эту свадьбу примечательной для Европы. Это и неудивительно. Тогда Россия была не та, что теперь. Сегодня Русскую царицу называют царицей полсвета, а тогда ее супруг был еще подданным Татар! Это отдаляло чужеземных принцев от родства с Русскими князьями и заставляло наших государей жениться на княжнах удельных княжеств, а потом на своих подданных (такая традиция сохранялась до времен Петра Великого). Но для Иоанна III, в судьбе которого с самых ранних лет было заметно какое-то необыкновенное величие, было предназначено и в этом случае нечто особенное. Вскоре после кончины его первой супруги, Тверской княжны Марии Борисовны, папа Павел II предложил Иоанну через своего посла, какого-то Грека, руку Греческой царевны Софии, дочери Фомы Палеолога, брата последнего императора, при котором Греция была завоевана Турецким султаном Магометом II. После разорения Отечества несчастное семейство Греческих царей жило в Риме, где пользовалось всеобщим уважением и покровительством папы. Папа имел особую причину благодетельствовать этому знаменитому семейству: боясь, что жестокость и ужасная сила Магомета II разорит и его владения, он полагал, что будущий супруг царевны Софии, получив вместе с ее рукой право на Константинопольский престол, захочет освободить Грецию от власти Турок и тем избавит Италию от страшных соседей.

Эта причина заставила папу искать жениха для царевны среди знаменитых Европейских государей, и он выбрал Иоанна — самого близкого к Грекам по закону. Вероятно, Польские и Литовские послы и Греческое духовенство, жившее после разорения империи в Риме, рассказывали папе о том, какая слава ожидает Россию благодаря великим достоинствам ее молодого государя.

Иоанн обрадовался оказанной ему чести и вместе со своей матерью, духовенством, боярами и всем народом думал, что знаменитая невеста, последняя ветвь Греческих императоров, имевших одну и ту же веру с Русскими, послана ему самим Богом. Прекрасный портрет, где было изображено умное и привлекательное лицо молодой царевны, еще больше увеличил радость и благодарность Иоанна к папе.

17 января 1472 года послы были отправлены за невестой. С большими почестями их приняли в Риме, и 1 июня в церкви святого Петра царевна была обручена с государем Белой России109, которого представлял его главный посол.

Папа дал за царевной богатое приданое и отправил с ней в Россию легата110, то есть своего посла, которому было поручено охранять ее в дороге. 24 июня она выехала со всем своим двором из Рима и 1 сентября приехала в Любек, а потом на корабле в Ревель. Здесь ее богато угощали Ливонские рыцари; в Дерпте же ее встретил Московский посол с поздравлениями от имени государя и всей России.

Первая Русская область, в которую надо было въехать царевне, была Псковская область. О! Если б вы знали, дети, какая суматоха происходила тогда в этой области! Каждый только и думал о том, как бы показать будущей государыне свое усердие. Правители городов готовили для нее подарки, столовые запасы, мед и вина. Вы знаете, что наши предки были очень гостеприимны и любили угощать, и потому не удивляйтесь, что они прежде всего позаботились о вкусных кушаньях и напитках для царевны. Потом они украсили разноцветными флагами и лентами все свои суда и лодки: ведь им надо было встретить Софию и потом везти ее на судах по Чудскому озеру, потому что тут начинались границы Русских владений. С восхищением дождались они, наконец, этой встречи и показали столько усердия и любви, что царевна была тронута до слез. С удовольствием провела она пять дней в Пскове и, уезжая, ласково сказала жителям: «Спешу к моему и вашему государю, благодарю бояр и весь Великий Псков за угощение и рада при всяком случае просить за вас в Москве». Псковитяне, прощаясь с Софией, поднесли ей в подарок пятьдесят, а послу Иоаннову — десять рублей деньгами.

С такой же радостью встречали царевну и во всех других областях. Наконец, 12 ноября рано утром она въехала в Москву. Митрополит ожидал ее в церкви. Получив его благословение, она пошла к матери Иоанна и там в первый раз увиделась с женихом. В тот же день и была отпразднована свадьба.

Так образовался во второй раз союз наших государей с Греческими императорами (верно, читатели помнят греческую царевну Анну — супругу Владимира Святого).

С того времени Иоанн принял и их герб — двуглавого орла — и соединил его на своей печати с Московским гербом.

Совершенное покорение Новгорода от 1472 до 1478 года

Иоанн, назначенный Богом воскресить наше Отечество к славе и счастью, никогда не поступал необдуманно и неосторожно. Прежде всего он долго обдумывал свое намерение, рассуждал о том, как лучше его исполнить, готовил все нужное для этого исполнения и потом уже приступал к делу. Так было и с покорением Новгорода. Чтобы собрать все силы для усмирения этой беспокойной области, Иоанну надо было не бояться нападений окружавших его врагов: Поляков, Литовцев и Татар. Судьба и проницательный ум предоставили ему средство если не совсем избавиться от этих врагов, то, по крайней мере, останавливать их дерзость.

Вы помните, читатели мои, что со времен Василия Темного у Татар образовалась новая Орда — Крымская, или Таврическая. Знаменитый основатель ее, Азы-Гирей, умер, оставив шесть сыновей. Братья долго спорили о наследстве, и престол Крымский принадлежал то одному из них, то другому. Самый примечательный из них и владевший дольше других Крымом, был Менгли-Гирей, отнявший престол у своего старшего брата, Нордаулата. Часто ссорясь и с царем Золотой Орды, Ахматом, и с Литовским князем Казимиром, который покровительствовал обиженному Нордаулату, убежавшему в Литву, Менгли-Гирей находился в затруднительном положении между двумя сильными врагами. Иоанн III, рассчитав, что Русские могут выиграть от дружбы с неприятелем двух своих главных врагов, предложил Крымскому хану свою помощь. Он не ошибся в расчете: Менгли-Гирей и прежде уважал Иоанна, а теперь к этому искреннему уважению присоединилась пламенная благодарность за великодушную помощь, и он на всю свою жизнь остался усердным другом и защитником Иоанна от общих врагов.

Эта дружба была чрезвычайно полезна для Русских: она увеличивала их силы и удерживала Казимира и Ахмата от нападений на наши владения. Имея такую надежную защиту от Татар и Поляков, осторожный Иоанн увидел, наконец, возможность навсегда усмирить непокорных Новгородцев. Неблагодарные к великодушию государя, оставившего им часть прежней свободы, они показали своими беспрестанными ссорами и разного рода беспорядками, как вредна эта свобода и как необходимо подчинить эту беспокойную область законам, одинаковым с законами всех других областей Руси.

Но Иоанн никогда не желал делать это силой; напротив, ему хотелось, чтобы хоть часть Новгородцев сама поняла необходимость такой перемены. За семь лет, прошедших со времени их последнего усмирения в 1471 году, ему удалось достичь своей цели: верховный суд, через который в течение всего этого времени часто проходили дела Новгородцев, показал в нем такой ум, такое беспристрастие, такую заботу о пользе народа, что благоразумные Новгородцы, с огорчением смотря на несовершенство правления и беспорядки, чинимые своими чиновниками, искренно желали, чтобы государь принял их всех под свою власть и всему дал новое устройство. Того же хотели и все бедные граждане, и большая часть народа. Но не так думали важные и богатые Новгородцы. При власти государя они лишались многих выгод, которыми своевольно пользовались, и потому они прилагали все усилия к тому, чтобы началось возмущение народа против Иоанна, и эти споры дошли до такой степени, что Новгород разделился на две стороны: одна хотела видеть Иоанна своим полным властителем и государем, соглашалась не иметь у себя других судей, кроме княжеских, отдать ему двор Ярослава и не иметь веча, собрания которого часто оканчивались кровопролитием; другая же сторона не хотела слышать об этом, даже не называла великого князя своим государем, а по прежнему обычаю только господином, и явно возмущала всех против него.

Бог знает, чем бы кончился этот спор, если бы Новгородцы не узнали, что Иоанн идет к их столице с многочисленным, отборным войском. С ним были все храбрые князья и полководцы того времени и все его братья. Устрашенные мятежники испугались и отправили в стан Иоанна своего архиепископа111 Феофила и знатнейших граждан для переговоров. Эти переговоры продолжались с 23 ноября 1477 года до 7 января 1478 года и окончились следующим объявлением всех Новгородцев: «Соглашаемся не иметь ни веча, ни посадника; молим только, чтобы государь утолил навеки гнев свой и простил нас искренно». Трудно было довести Новгородцев до такого смирения, но благоразумие и твердость Иоанна сумели это сделать.

15 января все знатные граждане, бояре, житые люди112,купцы и весь народ присягали великому князю, и Московские бояре объявили им всем, что государь навеки забывает их вину с условием, чтобы Новгород не изменял ему ни делом, ни мыслью.

Так Новгородцы, шестьсот лет называвшиеся людьми вольными, покорились Иоанну III! При этом важном событии не произошло никакого кровопролития; неприятельские действия даже не начинались, и великий князь приказал взять под стражу только несколько человек из главных мятежников, в том числе и непокорную Марфу Борецкую.

Отправляясь в Москву, Иоанн ласково простился с Новгородцами, несколько раз угощал обедами архиепископа и их знатнейших бояр, принимал подарки от всего народа, потому что не было человека, который бы не желал показать государю своего усердия, государь и сам одаривал каждого. 5 марта возвратился он в Москву, и вслед за ним привезли туда вечевой колокол, на звон которого сходились теперь не гордые Новгородские граждане для своих шумных совещаний, а мирные жители Москвы для благочестивой молитвы: он повешен был на колокольне Успенского собора.

Освобождение Руси от 1478 до 1480 года

У великой княгини Софии уже было три дочери. Она и ее супруг желали иметь сына, и Бог исполнил их желание: в 1478 году у них родился сын Василий, который стал потом наследником престола. Но ни эти семейные радости, ни слава, ни беспрестанные победы Русских не могли доставить совершенного счастья ни великому князю, ни его супруге. Обоих занимала только одна мысль: видеть Русскую землю освобожденной от власти Татар. Умная, гордая София искусно умела усиливать в сердце супруга его ненависть к ханам! Как часто даже на веселых княжеских праздниках, когда Иоанн восхищался ее величественным видом, богатством царского наряда, красотой своих детей, София с хитростью спрашивала у него: «Долго ли быть мне и детям моим подданными Татарского хана?» Иоанн, который почти беспрестанно и сам задавал себе этот вопрос, радовался, видя то же самое желание и в сердце супруги своей, и еще усерднее старался его исполнить. Подходящий случай скоро представился.

Русские князья всегда должны были с особенными обрядами встречать Татарских послов, которые привозили с собой басму113то есть изображение, или болван хана. Князья пешком выходили за город на эту встречу, кланялись послам и для слушания ханских грамот подстилали соболиный мех под ноги чтецу, а сами становились на колени. На том месте, где происходила эта встреча, потом построили церковь, которая и теперь называется Спасом на Болвановке. София, чувствуя достоинство своего супруга, не могла перенести мысли о том, чтобы он преклонил колена перед болваном хана, и уговорила его не ходить на встречу послов. Некоторые историки говорят, что Иоанн не только исполнил ее желание, но даже изломал басму, бросил ее на землю, растоптал ногами и сказал послу: «Объяви это хану: что сделалось с его басмой, то будет и с ним, если он не оставит меня в покое». Отпустив с такими словами посла, он не дал ему дани, за которой тот приезжал из Орды. Такая смелость Русского государя ужасно рассердила хана Ахмата. Хитрый Польский король Казимир, всегда желавший навредить России, постарался воспользоваться этой ссорой и наговорил столько на Иоанна, что Татарский царь приказал своему войску готовиться к нападению на Русские земли. Казимир обещал быть его союзником.

В это трудное для России время Крымский хан Менгли-Гирей доказал Иоанну свою верность и дружбу: он напал на Польские и Литовские владения и тем помешал Казимиру исполнить обещание, данное Ахмату. Иоанн отправил других Крымских царевичей, братьев Менгли-Гирея, живших в России, и с ними Звенигородского воеводу Ноздреватого с отдельным отрядом к Сараю, чтобы во время отсутствия хана разорить его столицу и по дороге к ней еще и Татарские селения, или улусы.

Между тем великий князь собирал войско, непременно хотел сам предводительствовать им и приготовился дать решительное сражение, которого с нетерпением ожидал весь народ, потому что был уверен в искусстве и счастье своего государя. Но Иоанн по своей обычной осторожности не спешил начинать войну, не хотел проливать без нужды кровь своих подданных и дошел с войском только до берегов Угры, что течет по Смоленским и Калужским землям, впадая в Оку. Здесь он мог удержать Ахмата от вторжения на территорию своего государства и ожидал известия о том, что сделал воевода Ноздреватый. Через некоторое время подошел к Угре и Ахмат со своим войском и расположился на ее правом берегу напротив Русских, стоявших на левом берегу. В числе главных воевод был также и молодой сын великого князя от первой супруги, Иоанн. Две недели оба войска смотрели друг на друга, ничего не делая: Ахмат поджидал Литовцев, о которых не было ни слуху, Иоанн высматривал местоположение, где удобнее было бы сражаться, и, наконец, выбрал для этого Боровские поля и приказал своему войску туда отступить. Князья, бояре и воины удивились и с досадой думали, что их государь боится сражения: они не поняли осторожного Иоанна. Татары же поняли его еще меньше, вообразив, что Русские обманывают их и, нарочно отступая, заманивают в приготовленные засады. Непостижимый ужас овладел Ахматом: он поспешил уйти из Русской земли и дорогой разорил двенадцать городов, бывших во владении Литовцев за то, что Казимир не пришел к нему на помощь. Никто не понимал, отчего Татарский хан так неожиданно оставил Русские области, но вскоре узнали причину: он получил известие, что в Сарае и во всех его окрестностях производят страшное опустошение посланные Иоанном Крымские царевичи и воевода Ноздреватый. Итак, Ахмату надо было оставить наше Отечество, чтобы защищать собственную землю. Но он не дошел до нее. Ногайские Татары под начальством Шайбанского князя Ивана, прослышав о богатой добыче Ахмата, отнятой в Литовских городах, напали на него, загнали к берегам Азовского моря и там убили. Потом Иван окончательно разорил Сарай, развалины которого еще и теперь видны на берегах Ахтубы, и прислал послов сказать великому князю, что врага его уже нет на свете, а он, как потомок Чингисхана, только просит дружбы Русского государя. Дети Ахмата еще долго бродили с остатками своей Орды по степям, окружавшим их прежние владения; воевали с Крымскими Татарами, ненавидя Менгли-Гирея за его преданность Русскому государю; уговаривали Казанских Татар идти с ними на Русских и, может быть, это и удалось бы им сделать, если бы в Казани все было в это время в прежнем порядке; но, напротив, после царя Ибрагима там происходили страшные ссоры за наследование престола, и народ разделился на разные партии, которые старались уничтожить друг друга. Иоанн воспользовался таким неустройством и послал в Казань своего храброго воеводу, князя Холмского, который усмирил всех и возвел на престол одного из царевичей, Махмет-Аминя, чтобы он был данником Иоанна. После этого Казанскому царю уже нельзя было согласиться с приглашением детей Ахмата идти на Русских, а наоборот, надо было по присяге, данной Русскому государю, считать их своими врагами. Таким образом, не получая ни от кого помощи, Кипчакская Орда была совершенно истреблена своим неутомимым врагом Менгли-Гиреем за три года до кончины Иоанна, и последний хан ее, Шиг-Ахмат, просивший помощи в Литве, умер там в темнице.

Так, наконец, наше бедное Отечество освободилось от жестокой власти своих завоевателей. О! Как мы должны благодарить Бога за то, что Он помог нашим добрым предкам перенести столько бед и горя! Вспомните все, что они терпели со времен Ярослава Всеволодовича, первого из наших князей, принужденного покориться Татарским царям. Можно ли было перенести все эти страдания без особенного покровительства и Божьей помощи? Можно ли было Руси, растерзанной и жестокими Татарами, и собственными князьями, и чужеземными государями, дойти одной, без этой небесной помощи, до той степени славы, которую она уже имела при Иоанне III? Конечно, нет! А чем же, думаете вы, милые читатели мои, наши предки заслужили эту помощь, эту любовь, эту милость к ним Бога?.. Тем, что они были самыми усердными христианами; тем, что они любили Бога выше всего на свете, что они надеялись на Него одного, а не на свои силы и ум, и не начинали никакого дела, не помолясь прежде Ему и не попросив Его благословения. Так жили у них и князья, и бояре, и купцы, и простые люди, и усердие их так приятно было Богу, что Он спасал их во всех опасностях и, наконец, возвратил им счастье.

Точно, друзья мои, вера и набожность их были примерные. За то Бог и наградил их примерно. Славное княжение Иоанна III есть еще только начало этой награды. Вы увидите в следующих рассказах, как их слава будет увеличиваться и как, наконец, наше Отечество достигнет своего настоящего могущества. Мы можем по справедливости сказать, что благословение Божье часто самым очевидным образом сопровождало дела наших предков. Постараемся же и мы, потомки их, заслужить это драгоценное благословение: постараемся иметь такую же твердую веру в Бога, такое же искреннее усердие, такую же пламенную любовь, какую имели они, и счастье нашего Отечества всегда будет неизменно!

Примечания

101 Эмир (араб, повелитель) — в странах мусульманского Востока так называли главу государства, а также военачальника, правителя.

102 Черный народ — (черные люди) — в XII–XVII веках на Руси так называли то городское и сельское население, которое платило все налоги и исполняло все повинности в пользу государства. В отличие от черных так называемые белые люди освобождались от всех или части повинностей.

103 Улус (от монг. государство, народ, люди) — удельное владение одного из ханов-чингизидов (потомков Чингисхана), формально подчиненного великому хану, правившему в Каракоруме — столице Монголии. «Улусниками» (данниками) монгольских ханов считались и русские князья, получавшие в Золотой Орде ярлыки (грамоты) на право владения своими княжествами.

104 Соха — единица податного налогообложения населения в Русском государстве XIII–XVII веков. В одну соху входило обычно 2–3 крестьянина.

105 Валахия — историческая область на юге Румынии. В XV–XVII веках Валахия являлась княжеством, которое находилось в зависимости от Турции (Османской империи).

106 Автокефалия (греч. сам, голова) — независимая, самоуправляющаяся православная церковь.

107 Холоп — в Древней Руси бесправный, находящийся в зависимости человек.

108 Мурза — титул знатного татарина, предводителя одной из кочевых Орд; татарский вельможа.

109 Белая Россия — это название впервые появилось при Иоанне III. Слово «белая» значит «великая».

110 Легат (лат. посол) — дипломатический представитель папы римского, наделенный большими правами и полномочиями.

111 Архиепископ (греч. старший наблюдатель) — духовное звание священнослужителя в православной церкви.

112 Житые люди — в древнем Новгороде особое сословие горожан, занимавших промежуточное положение между местными боярами и простолюдинами — «черными людьми».

113 Басма (тюрк, отпечаток, другое название — пайцза) — металлическая, из золота или серебра, пластинка либо деревянная дощечка с изображением хана, служившая монголам знаком подтверждения ханской воли и доверия.