Обитатели холмов Ричард Адамс

Часть первая Путешествие
Часть вторая На Уотершипском холме
Часть третья Эфрафа
Часть четвертая Орех-рах
Эпилог
Примечания

Часть третья
Эфрафа

30
Снова в путь

Это было величайшее предприятие, но никто не знал, что в конце концов выйдет.

Из публикаций акционерной компании «Мыльные пузыри Южного моря»

На следующий день ранним утром на южной окраине букового леса появились все те, кто оставил вместе с Орехом пять недель назад Сэндлфордский городок. Только вместо Алтейки на этот раз шел Колокольчик. Орех не стал никого уговаривать и решил: пусть каждый решит за себя. Он и сам боялся этого путешествия и прекрасно понимал, до чего страшно друзьям. Но понимал он и то, что все равно каждый будет про себя думать и об Эфрафе, и о мрачной ее аусле. И о крольчихах, которых там так много и которые им нужны до того, что мучительное желание отыскать себе пару заглушало страх. К тому же кроликам не привыкать к опасностям. Эти зверюшки любят нарушить право чужой собственности и стащить что-нибудь с огорода, а когда уже туда заберутся, редко кто из них сознаётся, что ему страшно, если, конечно (Алтейка и Земляничка потому и остались на этот раз дома), они здоровы и знают наверняка, что ни носы, ни лапы в самый ответственный момент не подведут. Орех же, намекнув на таинственный план, хотел еще пробудить в товарищах любопытство. Он был уверен, что эти намеки вместе с решительностью Пятика и мечтой о спокойной жизни сделают свое дело. И оказался прав. Ведь кто, как не он с Пятиком, вывел всех из Сэндлфорда и спас от гибели, кто провел кроликов через Энборн, через вересковую пустошь, спас Шишака от проволочной петли, основал в горах городок, заключил союз с Кехааром и, несмотря на все сложности, увел у людей двух крольчих? Никто не знал, что будет дальше, но в братьев компания верила. А сейчас старшина и Пятик явно что-то придумали, да к тому же, кажется, и Шишак с Черничкой тоже все знают и не спорят. И никто в «Улье» не захотел оставаться в стороне, особенно когда Орех сказал, что силой никого не гонит — мол, если кто считает его решение неправильным, пусть делает выбор сам. Падуб, в ком привычка подчиняться стала второй натурой, не сказал больше ни слова. Он проводил отряд до окраины леса, стараясь изо всех сил выглядеть веселым, и только раз, оказавшись с Орехом один на один, попросил его обдумать все как следует еще раз и не преуменьшать опасность.

— Когда доберетесь, пусть Кехаар даст нам знать, — попросил он. — И возвращайтесь поскорее.

И все же, стоило Серебряному повернуть команду на юг, по высоким кручам на запад от фермы, все, кто пошел в Эфрафу, содрогнулись от страха и дурных предчувствий. Правда, то, что они знали об Эфрафе, могло ужаснуть и более мужественные сердца. К тому же в пути — если они вообще этот путь одолеют! — двое суток надо было прожить под открытым небом. Лисы, ласки, горностаи — мог встретиться кто угодно, а надежды — только на ноги. Кролики шли за Орехом вразброд — медленнее, чем Падуб, — и останавливались чаще. Они то и дело теряли направление, вздрагивали от неожиданности при каждом шорохе и устраивали передышки. Вскоре Орех разбил всех на группы. Одну повел сам, а во главе двух других поставил Серебряного и Шишака. Но все равно продвижение было медленным — пробежит один, а за ним по очереди остальные.

Наконец они нашли хорошее укрытие. Июнь поворачивался к июлю, к расцвету лета. Зеленые изгороди на межах разрослись буйно и густо. Кролики прятались в сумеречных, испещренных солнцем зарослях цветущего бутня и майорана. Изучали окрестность, осторожно высовывая носы между высокими шапками желтого коровяка и ворсистыми стеблями анхуза, усыпанными красными и синими цветочками, — излюбленного убежища гадюк. Иногда компания врассыпную пролетала по зеленой лужайке, затканной, словно луг в долине, Черноголовкой, калганом и васильками. В постоянном страхе и ожидании элиля бежали они, не видя ничего дальше своего носа, и путь показался им слишком долгим.

Если бы кролики прошли этот путь много лет назад, когда на пустынных холмах только овцы щипали траву, они не увидели бы пшеничных полей и вряд ли забрались бы так далеко, не столкнувшись ни разу с хищником. Но овец здесь давно не пасут, тракторы распахали пастбища, а люди посеяли ячмень и пшеницу. Со всех сторон кроликов окружал запах густых созревающих злаков. Мышей было огромное количество, да и пустельги не меньше. Пустельгу кролики побаивались, но Орех оказался прав — ни одна пустельга не станет связываться со взрослым здоровым кроликом. Во всяком случае, на наших приятелей сверху никто не напал.

Незадолго до на-Фрита, в самую жару, Серебряный задержался возле невысокого колючего кустика. Ветра не было, и воздух благоухал сладким, похожим на запах хризантем ароматом горных цветов — пупавкой, пижмой, тысячелистником. Подошли Пятик с Орехом и примостились рядышком, а Серебряный ткнул лапой на открывшийся перед ними склон.

— Орех-рах, — сказал Серебряный, — вот тут начинается лес, который не понравился Падубу.

Через двести-триста ярдов прямо перед кроликами, поперек их пути, стояла полоса деревьев, протянувшаяся в обе стороны, насколько хватало глаз. Они дошли до Портуэйской дороги (правда, дорогой ее можно назвать лишь местами) — дороги, которая шла от северной оконечности Андовера до Сент-Мэри-Бурн с его колокольнями, ручейками и грядками с кресс-салатом, а потом через Брэдли-Вуд и через холмы к Тэдли и заканчивалась в Сильчестере, основанном еще римлянами и названном ими Калева Атребатум. Там, где дорога проходит через холмы, вдоль нее три мили кряду тянется Пояс Цезаря — узкая полоса деревьев, прямая, как и сама дорога. В этот жаркий полдень земля в лесу, словно сетью, была накрыта тенью. Освещенные солнцем кроны хранили прохладу. Стояла тишина, которую нарушали лишь стрекот кузнечиков да тенькающая песенка зяблика среди желтых, похожих на молоточки цветов терновника. Орех поднял уши, повел носом и долго смотрел в неподвижную даль.

— Я не слышу тут ничего плохого, — наконец сказал он. — А ты, Пятик?

— Я тоже, — откликнулся брат. — Видно, Падубу просто не понравилось, что лес не похож на другие — вот что правда, то правда, — но людей там, кажется, нет. Хотя на всякий случай пусть кто-нибудь сбегает и проверит. Можно мне?

Пока Орех разглядывал Пояс, подошла третья группа, и теперь вся компания сидела рядышком. Кто тихонько пощипывал травку, кто, опустив уши, отдыхал в зарослях терновника, в испещренной солнцем и тенью зелени.

— Где Шишак? — спросил Орех.

Все это утро Шишак был сам не свой — молчаливый, задумчивый, он почти не обращал внимания на то, что происходит вокруг. В мужестве его сомневаться не приходилось, и потому все подумали, что он чем-то сильно встревожен. На одном из привалов Колокольчик услышал, как Шишак разговаривает с Орехом, Пятиком и Черничкой, и было очень похоже — шепнул потом Плошке Колокольчик, — что Шишак все же решил пойти на попятную.

— Драться — пожалуйста, сколько угодно, — говорил Шишак. — Но вот это, кажется, не по мне.

— Чушь, — отозвался Орех. — Справиться можешь один ты. И помни: это тебе не игра на ферме. От тебя будет зависеть все. — Потом, сообразив, что Колокольчик может их услышать, Орех добавил: — Подумай еще раз и попытайся свыкнуться с этой мыслью. А сейчас надо идти вперед.

И Шишак, задумчивый, отправился к изгороди собирать свой отряд.

А сейчас он вышел из-за кустика, цветшего среди полыни и чертополоха, и подошел к старшине.

— Зачем я тебе понадобился? — резко спросил Шишак.

— Пфеффа-рах (король кошек)! — отвечал Орех. — Ты сейчас должен сбегать вон к тем деревьям, а если там есть люди, или кошки, или еще кто-нибудь в этом роде, выгнать их из лесу. Потом доложишь, что путь свободен. Понятно? — Шишак умчался, а Орех обратился к Серебряному: — Слушай, как далеко забираются эти их внешние патрули? Нас могут уже заметить?

— Не знаю, но кажется, уже да, — ответил Серебряный. — По-моему, это зависит только от самих патрульных. И наверняка какой-нибудь лихой капитан может заставить своих дойти и досюда.

— Понятно, — произнес Орех. — Ну что ж, лучше бы избежать такой встречи, но если мы все же наткнемся на эфрафцев, надо сделать так, чтобы никто из них не вернулся домой. Это одна из причин, почему я хотел взять побольше наших. Если в лесу все тихо, спрячемся там. Может быть, эфрафцев он пугает не меньше, чем4Падуба.

— Но нам же в другую сторону, — удивился Серебряный.

— А мы не в Эфрафу, — заявил Орех. — Нам нужно найти местечко, где можно спрятаться, чтобы оттуда спокойно подойти к ней поближе. Что ты на это скажешь?

— Только то, что это невероятно опасно, Орех-рах, — отозвался Серебряный. — Спокойно к Эфрафе не подойти, и я представления не имею, где здесь можно сыскать такое «местечко». А патруль, если мы на него все же наткнемся… Там ведь ловкие подлецы. Они просто нас засекут, но сами не сунутся, а вернутся и доложат.

— Шишак бежит, — заметил Орех. — Ну как, все в порядке? Прекрасно! Пошли в лес, пробежимся, посмотрим. Пройдем насквозь — и в поле, чтобы Кехаар увидел. Он прилетит сегодня после полудня, и нам его ни в коем случае нельзя пропустить.

Меньше чем через полмили кролики вошли в небольшую рощицу, примыкавшую к южному концу Пояса Цезаря. На запад, ярдов, может быть, на четыреста, снова тянулась узкая и сухая впадина, заросшая сорняками и жестким желтоватеньким луговиком. До заката было еще далеко, когда с востока прилетел Кехаар и заметил за Поясом Цезаря светлые пятнышки разлегшихся в крапиве и лебеде кроликов. Сделав плавный вираж, поморник приземлился недалеко от Ореха с Пятиком.

— Как там Падуб? — спросил Орех.

— Он гофорит, — ответил Кехаар, — гофорит, что фы не фернетесь. — И добавил: — Мессес Ромашка решить стать мамашей.

— Это хорошо, — заметил Орех. — И что же?

— Фее дерутся.

— Да, я так и думал.

— Что будем делать, местер Орех?

— Кехаар, необходима твоя помощь. Нам нужно найти место, где можно было бы спрятаться, а потом спокойно подойти к большому городку, да так, чтобы ни одна душа нас не заметила. Ты ведь тут уже летал и наверняка видел такое место?

— Местер Орех, блиско фам надо подойти?

— Ну, не дальше, чем от «Улья» до фермы. Дальше — нельзя.

— Есть одно такое местечко, местер Орех. На другой стороне реки. Там фас не найдут.

— Реки? Ты хочешь сказать, что нам надо переплыть реку?

— Нет-нет, кролики не плыфут реку. Она польшая, глупокая, пыстрая. Но есть мост, а на другой стороне можно запросто спрятаться — там много места. И это плиско. Фее как надо.

— Ты думаешь, так лучше?

— Там много дерефьеф, и фас не найдут.

— Что скажешь? — спросил Орех Пятика.

— На такое я даже не надеялся, ответил Пятик. — Терпеть не могу рек, но, похоже, надо туда бежать немедленно, даже если кто-то устал. Здесь оставаться опасно, а когда доберемся, отдохнем как следует.

— Наверное, лучше идти ночью — мы ведь уже научились ходить в темноте. Но сначала все же придется поесть и отдышаться. Дождемся фа-Инле. При луне легче идти.

— Я уже начинаю просто ненавидеть эти слова — «идти» и «фа-Инле», — вздохнул Черничка.

Но вечер, прохладный и тихий, прошел спокойно, и кролики, хорошенько подкрепившись, воспряли духом. Когда солнце почти село, Орех собрал свою команду в терновнике. Все грызли траву и наслаждались отдыхом. Он изо всех сил старался придать себе бодрый, уверенный вид, но сам-то понимал, что все на пределе, и, не отвечая на вопросы, ломал себе голову над тем, как отвлечь друзей от тяжелых мыслей, как заставить их перед трудным маршем подумать об отдыхе. Он вспомнил ночь, когда его в первый раз признали вожаком, вспомнил, как пришлось ночевать в лесу на берегу Энборна. Хорошо, что на этот раз еще никто не успел окончательно выбиться из сил. У него была самая крепкая команда, о какой только может мечтать любой старшина, задумавший совершить налет на фермерский огород. «Все как на подбор», — подумал Орех. Даже Плошка с Пятиком теперь стали не хуже Серебряного и Шишака. И все-таки маленькое развлечение им не только не помешает, но поднимет дух. Орех уже открыл было рот, когда его опередил Желудь.

— Расскажи сказку, Одуванчик, — попросил он.

— Да! Да! — поддержали его остальные. — Давай! Ты потрясающий мастер на сказки!

— Ну хорошо, — согласился Одуванчик. — Как насчет «Эль-Ахрайраха и Лисы в воде»?

— Лучше про «Дыру в Небесах», — предложил Дубок.

— Нет, только не эту, — неожиданно произнес Шишак. Почти весь вечер он промолчал, и теперь все повернулись в его сторону. — Если уж слушать сказку, то сегодня я согласен лишь на одну, — продолжал он. — Про Эль-Ахрайраха и Черного Кролика Инле.

— Может, не надо? — сказал Орех.

Шишак оглянулся и рявкнул:

— Я имею такое же право выбрать сказку, как и все остальные! Или ты против?

Орех не ответил, остальные тоже смолчали, и Одуванчик, собравшись с духом, начал свой рассказ.

31
Сказка про Эль-Ахрайраха и Черного Кролика Инле

Полночь темна, непогода сильна,
И стан врага на пути.
Там, где он встал, Арка Страха видна,
Но сильный должен идти.

Р. Браунинг. Prospice[21].
Перевод А. Сергеева

Рано или поздно все выплывает наружу, и тогда узнаешь, что о тебе думают другие. Одни говорят, что это Гафса рассказал королю Дарзину, как надул его Эль-Ахрайрах с салатом. Другие — что ежик Йона просто сплетничал по всему лесу и слух докатился до короля. Но так или иначе, Дарзин узнал, кто выставил его на посмешище перед всем светом и заставил послать салат на Кельфацинские болота. Король не стал приказывать своим солдатам пойти и вернуть салат — о нет! Он задумал отомстить Эль-Ахрайраху. Тот прослышал об этом и велел своим кроликам быть поосторожнее, особенно если вздумают сбегать куда-нибудь в одиночку.

Однажды в феврале, ближе к вечеру, Проказник повел нескольких приятелей к мусорной куче на краю огорода, который находился совсем рядом. Вечер стоял мглистый, зябкий, и еще до сумерек опустился густой туман. И по дороге домой кролики потерялись: на них напала сова, и, удирая, они сбились с пути. А Проказник отстал, побродил, покружил немного и вышел прямиком ко дворцу короля Дарзина. Охрана схватила его и отвела к королю.

Король Дарзин обрадовался случаю отплатить Эль-Ахрайраху. Он велел посадить Проказника в отдельную нору, отведенную специально для пленников, и каждый день бедолагу, несмотря на мороз, гоняли рыть норы и ходы для королевских детей и слуг. И тогда Эль-Ахрайрах поклялся, что вызволит своего друга. Он взял с собой двух крольчих, и четыре дня они рыли длинный тоннель из леса к тому обрыву, где работал Проказник. Наконец они докопались почти до самой норы, куда Проказника приводили каждое утро. Несчастный пленник должен был расширять эту нору под новый склад, а пока он работал, гвардейцы караулили наверху. Эль-Ахрайрах, сидя в своем тоннеле, дождался, пока Проказник зацарапал землю за тонкой стенкой, позвал его, и оба удрали в лес.

Как только эта новость дошла до слуха короля Дарзина, он разгневался и решил пойти войной на Эль-Ахрайраха, чтобы покончить с ним раз и навсегда. И солдаты пришли ночью на луга Фенло, но попасть в кроличьи норы им не удалось. Они было сунулись туда, но быстренько выскочили обратно, потому что Эль-Ахрайрах и его кролики дали им хороший отпор. А драться в тесноте да в темноте солдаты Дарзина не привыкли. Их побили и расцарапали так, что они рады были унести ноги.

Но войско не ушло: Дарзин приказал своим солдатам сесть вокруг нор и ждать. И стоило бедному кролику высунуть из норы нос, как его тотчас встречали вражеские солдаты. Конечно, король Дарзин не мог выставить охрану возле каждой норы — все-таки их было слишком много, но ведь видно же, если кто-то пытается вылезти, и тогда часовые сразу кидались в его сторону. Кролики едва успевали разок-другой ущипнуть травы — этого хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду, — и немедленно мчались вниз. Как ни ломал себе голову Эль-Ахрайрах, но так и не смог придумать, как избавиться от короля Дарзина и его солдат. Кролики отощали, загрустили, а некоторые начали болеть.

И наконец сам Эль-Ахрайрах пришел в отчаяние, и однажды ночью, в который раз рискуя жизнью, выбравшись за травой для крольчихи с крольчатами, чей отец погиб предыдущей ночью, он воскликнул:

«О лорд Фрит! Я готов на все, чтобы спасти мой народ! Я готов заключить сделку с горностаем, или с лисой, или с самим Черным Кроликом Инле!»

И пока Эль-Ахрайрах произносил эти слова, он понял, что если и есть кто на свете, у кого могут найтись и желание, и сила уничтожить его врагов, так это именно Черный Кролик Инле. Во-первых, он все-таки кролик, во-вторых, могущественнее короля Дарзина в тысячу раз. Но при одной только мысли о Черном Кролике Эль-Ахрайрах содрогнулся, и от страха его прошиб пот. Немного погодя он вернулся в нору и задумался над своими словами.

Все вы и так знаете, кто такой Черный Кролик Инле, — воплощение страха и вечной тьмы. Он — жуткий сон, от которого просыпаешься в холодном поту и молишь Фрита никогда не присылать этот жуткий кошмар снова. Когда ставят силки, Черный Кролик знает, где колышек; когда пляшут ласки, Черный Кролик поблизости. Вы же знаете, иногда вдруг покажется, будто кто-то из наших, вроде бы ни с того ни с сего, попался на какой-нибудь обыкновенной краже, но дело в том, что Черный Кролик наслал на него глупость, вот тот и погиб. Это по воле Черного Кролика незаметно подходит человек с ружьем или собака. Это Черный Кролик приносит болезни. А еще он может явиться ночью, позвать по имени, и тот, кого он позвал, должен немедленно встать и идти — даже если он сильный и молодой, — иначе все беды на свете обрушатся на его голову. И бедняга уходит за Черным Кроликом, и никто не отыщет следов. Поговаривают даже, что когда-то Черный Кролик возненавидел весь кроличий род и решил его погубить. Но дело в том — по крайней мере, меня учили именно так, — что и он лишь слуга лорда Фрита и исполняет его волю. Черный Кролик приносит нам только то, чему суждено случиться. Пришли мы в этот мир, но когда- то ведь надо и уходить; уходим мы не для того, чтобы радовать своих врагов. Если бы это было так, от всех нас давно уже не осталось бы и воспоминания. Лишь Черный Кролик властен над каждым, только он один. И кроме того, все же он наш защитник, ибо помнит об обещании Фрита и накажет любого, кто посмеет сгубить кролика без его собственного позволения. Тот, кому приходилось видеть элиля в силках лесника, знает, как может покарать Черный Кролик того, кто решил, будто волен делать все, что заблагорассудится.

Всю ночь просидел Эль-Ахрайрах один в своей норе, и в дрожь кидало его от собственных мыслей. Как он ни старался, не мог вспомнить случая, когда кто-то решился бы на такое. Но чем дольше он размышлял — несмотря на голод, на страх и на оцепенение, которое охватывает кроликов перед лицом смерти, — тем крепче становилась уверенность, что попытаться стоит. Он найдет Черного Кролика, попросит спасти свой народ и взамен предложит свою жизнь. Но если Черный Кролик откажется… Тогда лучше сидеть дома и даже близко к нему не подходить. А вдруг Черный Кролик жизнь не возьмет, но кроликам все-таки поможет? Правда, с ним не поторгуешься. Что ж, Эль-Ахрайрах готов заплатить любую цену, чтобы спасти свой народ. Если все пойдет, как он задумал, назад Эль-Ахрайрах не вернется. Значит, надо взять с собой помощника, который вернется потом домой, разобьет короля Дарзина и спасет кроличье племя.

Утром Эль-Ахрайрах нашел Проказника и проговорил с ним почти весь день. Затем собрал свою ауслу и рассказал, что задумал.

Вечером же, когда стали гаснуть сумерки, кролики выскочили из нор и напали на королевских солдат. Они храбро сражались, а некоторые даже погибли. Враги решили, что аусла пытается прорвать окружение, и бегали от норы к норе, загоняя кроликов обратно. Но дело в том, что вся эта драка понадобилась Эль-Ахрайраху, чтобы отвлечь внимание Дарзина и его солдат. И пока солдаты сражались с гвардейцами и заталкивали их в норы, на другом краю городка Эль-Ахрайрах и Проказник в темноте выскользнули наверх и понеслись прочь по глубокой канаве. А король Дарзин предложил гвардейцам вызвать Эль-Ахрайраха, чтобы обсудить с ним условия сдачи.

Тем временем Эль-Ахрайрах и Проказник мчались в темноте наугад. Никто не знает, в какую сторону лежал их путь. Но старик Плаун — помните его? — всегда повторял: «Им не пришлось далеко идти. Они почти сразу нашли то, что искали. Вот так-то. И, прихрамывая, ковыляя, словно в кошмарном сне, побрели дальше. Ни солнце, ни луна, ни зима, ни лето ничего в тех краях не значат. Но никто, — и тут Плаун всегда оглядывал нас с ног до головы, — никогда не узнает туда дороги. Видите — вон торчит из земли огромный камень. Далеко ли идти до камня? Разбейте его на кусочки и загляните под землю. Вот тогда сами все и узнаете».

Наконец они вышли к горе, где не росло ни единой травинки. И полезли вверх по разломам сланца, карабкаясь по серым камням, каждый из которых был величиной с овцу. В воздухе висел туман, моросил ледяной дождь, кроме стука капель да крика какой-то большой и злой птицы, долетавшего откуда-то сверху, там не раздавалось ни звука. Стук этот и крик отдавались эхом от черных скал, которые были выше самых высоких деревьев. Повсюду лежал глубокий снег, потому что солнце никогда не заглядывает в те края. Мох на камнях скользил под ногами, а когда кто-то из них случайно вдруг задевал мелкий камешек, камешек долго летел в глубокую-глубокую пропасть. Но Эль-Ахрайрах знал дорогу и вел Проказника вперед до тех пор, пока туман не сгустился до того, что стал и вовсе непроницаемым. Тогда они пошли ощупью, держась за скалу, а скала становилась все круче и круче и наконец нависла над ними, как крыша. А в конце зияла дыра, похожая на вход в огромную кроличью нору. Ежась от ледяного ветра, Эль-Ахрайрах остановился и молча помахал своим белым хвостиком Проказнику. И тогда, уже на пороге, оба вдруг поняли, что никакая на самом деле это не скала. Это Черный Кролик Инле, и он стоит прямо у них за спиной, безмолвный, как мох, и холодный, как камень.

— Орех, — прошептал дрожащий Плошка, уставившись в темноту. — Мне не нравится эта сказка. Я, конечно, не самый храбрый…

— Не беспокойся, Хлао-ру, — сказал Пятик, — не тебе одному страшно — Сам он казался при этом спокойным, даже равнодушным, чего нельзя было сказать об остальных слушателях, но Плошка едва обратил на это внимание. — Давай-ка немного прогуляемся, посмотрим, как пауки мышек ловят. Хочешь? — предложил Пятик. — И кажется, где-то тут рядом я видел кустик вики.

Так, спокойно болтая, Пятик увел Плошку в зеленые заросли. Орех проследил за ними глазами, запоминая, в какую сторону они ушли, а Одуванчик молчал, не зная, стоит ли продолжать.

— Давай, давай, — пробурчал Шишак, — да смотри ничего не пропусти.

— Пропустить все же придется многое, скажи спасибо, что я вообще хоть что-то знаю, — ответил Одуванчик, — ибо никому толком не известно, что же именно произошло с Эль-Ахрайрахом в той стране, куда он сумел добраться только по собственной воле. Но, как мне рассказывали, едва лишь Эль-Ахрайрах и Проказник сообразили, что стоят рядом с Черным Кроликом, как кинулись в эту нору, потому что бежать было больше некуда. Они поступили как самые обыкновенные кролики. И дальше все тоже пошло обычно: спотыкаясь, шарахаясь, падая, они прибежали по длинному коридору в просторную каменную нору. Все там было из камня — Черный Кролик вырыл ее прямо в скале. И там ждал их тот, от кого они только что сбежали. Он ждал не один — вокруг него вились тени, но Эль-Ахрайрах с Проказником не услышали ни звука, ни запаха. Все вы знаете, что у Черного Кролика тоже есть своя аусла. И лично мне очень не хотелось бы когда-нибудь с ней встретиться.

Черный Кролик заговорил, и голос его, похожий на шум водопада, эхом разносился в темноте.

«Зачем ты пришел сюда, Эль-Ахрайрах?»

«Я пришел просить тебя спасти мое племя», — прошептал Эль-Ахрайрах.

Черный Кролик ничем не пахнет, будто обглоданная год назад чистая косточка, но в темноте Эль-Ахрайрах увидел его глаза, светившиеся отраженным красным светом.

«Ты чужой здесь, Эль-Ахрайрах, — сказал Черный Кролик. — Ты живой».

«Милорд, — ответил Эль-Ахрайрах, — я и пришел предложить тебе свою жизнь. Я хочу обменять ее на жизнь своего племени».

Черный Кролик простер к нему свои длиннющие когти.

«И как только вам всем не надоест торговаться, — проворчал он. — Не проходит дня или ночи, чтобы мать не просила взять свою жизнь взамен жизни детеныша или какой-нибудь честный служака-капитан не пытался бы всучить мне ее за жизнь своего старшины. Иногда я соглашаюсь, иногда — нет. Но какая сделка может быть там, где все уже решено?!»

Эль-Ахрайрах молчал. Он подумал: «Может, мне удастся заставить его взять мою жизнь хитростью? И он вынужден будет сдержать обещание, как сдержал его принц Радуга».

«Ты мой гость, Эль-Ахрайрах, — произнес Черный Кролик. — Поживи у меня, сколько захочешь. Хочешь — спи. Хочешь — ешь, ведь не каждый решился бы на такое. Накормите его», — приказал он аусле.

«Мы не голодны, милорд», — ответил Эль-Ахрайрах, потому что знал: стоит проглотить всего кусочек этого угощения, и Черный Кролик сразу узнает все его тайные мысли, а тогда — прощай, надежда.

«Что ж, в таком случае мы можем хотя бы развлечься, — сказал Черный Кролик. — Чувствуй себя как дома, Эль-Ахрайрах, устраивайся поудобней. И давай поиграем в камешки»[22].

«Ладно, — ответил Эль-Ахрайрах. — Но, милорд, прошу вас, если вдруг выиграю я, возьмите тогда мою жизнь в обмен на жизнь племени».

«Так и быть, — согласился Черный Кролик. — Но если выиграю я, ты отдашь мне усы и хвост, Эль-Ахрайрах».

Принесли камешки, и Эль-Ахрайрах уселся на гулкий холодный пол играть с Черным Кроликом Инле. Ну, вы и сами могли уже догадаться, что в камешки Эль-Ахрайрах умел играть преотлично. Он играл не хуже других. Но здесь, в этом страшном месте, глядя в глаза Черному Кролику, чувствуя молчаливое присутствие его бесплотной ауслы, как ни храбрился Эль-Ахрайрах, смекалка покинула его, и он понял даже раньше, чем бросил камешки, что Черный Кролик видит все насквозь. Черный Кролик не торопился. Он играл — как падает снег, беззвучно и ровно, — до тех пор, пока Эль-Ахрайрах окончательно не пал духом, убедившись, что туг ему не победить.

«Что ж, пора заплатить за проигрыш, Эль-Ахрайрах, — произнес Черный Кролик, — а потом тебя отведут в нору, где ты сможешь отдохнуть. Завтра я вернусь, и если еще застану тебя здесь, увидимся. Но помни: ты свободен и можешь уйти, когда пожелаешь».

Потом Эль-Ахрайраха увели, отрезали ему хвост, выдернули усы, а когда он пришел в себя, то лежал в пустой каменной норе возле выхода, и рядом сидел Проказник.

«Ох, хозяин, — сказал Проказник, — что делать будем? Фритом тебя заклинаю, пошли отсюда. У меня усы на месте, и я тебя выведу».

«Ну уж нет, — заявил Эль-Ахрайрах. Он все еще надеялся вытянуть из Черного Кролика то, зачем пришел, да к тому же смекнул, что их и посадили в эту нору у выхода, чтобы испытать. — Ну уж нет. Я сделаю себе новый хвост из кипрея, а усы — из ломоноса. Ну-ка, Проказник, принеси мне травы, но помни: ты обязательно должен вернуться до завтрашнего вечера. И если сумеешь, добудь что-нибудь поесть».

Проказник послушно ушел, а Эль-Ахрайрах остался. Спалось ему очень плохо, во-первых, от боли, во-вторых, от смертельного страха: он не сдался лишь потому, что все время пытался придумать какую-нибудь хитрость. На следующий день вернулся Проказник. Он принес траву и кусочек брюквы. Эль-Ахрайрах поел, и вместе они смастерили ему из замерзшего ломоноса новые усы, а из листа кипрея — хвост. Вечером Эль-Ахрайрах отправился к Черному Кролику, будто бы ничего и не произошло.

«Ну как, Эль-Ахрайрах? — поинтересовался Черный Кролик и понюхал воздух, но при этом не сморщил нос, как все кролики, а подался вперед, как собака. — Конечно, в моей норе тебе было не слишком уютно, но, может быть, тебе все же удалось отдохнуть?»

«Да, милорд, — ответил Эль-Ахрайрах. — Я рад, что ты позволил мне остаться».

«Я не стану больше играть с тобой в камешки, — сказал Черный Кролик. — Пойми, Эль-Ахрайрах, у меня нет ни малейшего желания мучить тебя. Я не враг из Тысячи. И я повторяю: хочешь — оставайся, хочешь — уходи. Но если ты останешься, давай я расскажу свою сказку, а потом ты — свою».

«С удовольствием, милорд, — согласился Эль-Ахрайрах. — Но если сказка у меня выйдет не хуже вашей, не возьмете ли вы мою жизнь в обмен на жизнь моего племени?»

«Ладно, — ответил Черный Кролик. — Зато если она все-таки окажется хуже, тебе отрежут уши. — Он подождал, не откажется ли Эль-Ахрайрах от такого предложения, но тот промолчал.

А потом Черный Кролик рассказал до того мрачную и страшную сказку, что у Эль-Ахрайраха и Проказника кровь застыла в жилах. Они словно примерзли к скале, ибо поняли, что каждое слово в ней правда. И от ужаса оба просто потеряли всякое соображение. Им казалось, будто плывут они в ледяном облаке и все их чувства замерзли; каждое слово Черного Кролика вползало в сердце, словно червяк в орешек, и сердце съеживалось и высыхало. А когда наконец все это кончилось, Эль-Ахрайрах попытался было заговорить. Но ему никак не удавалось собраться с мыслями. Он заикался, мысли метались из стороны в сторону, как мыши, которые пытаются удрать от нависшего над ними ястреба. Черный Кролик ждал молча и не торопил. Наконец стало ясно, что никакой сказки Эль-Ахрайрах не расскажет, и аусла снова увела и усыпила его. Когда он проснулся, ушей не было, а рядом на каменном полу норы сидел Проказник и плакал, как маленький.

„Ох, хозяин, — произнес он, — и к чему столько страданий? Ради лорда Фрита, ради зеленой травки, позволь мне увести тебя домой“.

„Какой вздор! — ответил Эль-Ахрайрах. — Пойди принеси мне два хороших больших листа щавеля. Сгодятся вместо ушей“.

„Они быстро зачахнут, хозяин, — сказал Проказник. — Как зачахло мое сердце“.

„Их хватит довольно надолго, — мрачно отозвался Эль-Ахрайрах. — Все равно больше нам ничего не остается. Я не могу найти выход“.

Когда Проказник ушел, Эль-Ахрайрах заставил себя собраться с мыслями и хорошенько подумать. Брать его жизнь Черный Кролик не хочет ни в какую. Обыграть его Эль-Ахрайраху никогда не удастся — это тоже совершенно понятно: с тем же успехом можно устроить с ним гонки по льду. Но если Черный Кролик не враг, зачем же так мучит он Эль-Ахрайраха? „Он хочет отнять у меня мужество, чтобы я бросил свою затею и сбежал“, — подумал Эль-Ахрайрах. Но почему бы ему просто не отправить незваных гостей домой? Зачем ждать, пока принц сам не предложит ему состязание и не проиграет? И вдруг Эль-Ахрайраха осенило. У этих теней нет своей силы, и они могут прогнать его или же причинить ему боль только с собственного согласия Эль-Ахрайраха. И помочь они не в состоянии. Нужна только его воля. Тени пытаются отгадать, в чем она, и сломают, когда это им удастся. А вдруг Эль-Ахрайраху повезет и он отыщет здесь что-то такое, что поможет избавить от беды все его племя? Смогут ли они тогда помешать?

Вернулся Проказник и помог Эль-Ахрайраху прикрыть обезображенную, искалеченную голову листьями щавеля, а потом они оба немножко вздремнули. Но и во сне принц видел своих умирающих от голода кроликов, которые верят в него и ждут, что он вернется и прогонит солдат короля Дарзина. Наконец он проснулся, замерзший, заставший, и пошел бродить по каменным ходам. Ковыляя, брел Эль-Ахрайрах, а листья щавеля свисали по бокам, и не мог он теперь ни приподнять свои ушки, ни навострить, как прежде. Так дошел он до места, где сходились несколько коридоров и начинался спуск в глубь земли, и увидел он двух мрачных призраков ауслы, занятых каким-то своим темным делом. Призраки оглянулись, вытаращили на него глаза, пытаясь напугать, но Эль-Ахрайраху было уже все равно, и он тоже вытаращился в ответ, а сам все думал, что же им от него нужно.

„Возвращайся домой, Эль-Ахрайрах, — наконец произнес один. — Здесь тебе делать нечего. Ты живой и уже достаточно настрадался“.

„Намного меньше моих кроликов“, — ответил им Эль-Ахрайрах.

„Здесь хватит страданий на тысячи тысяч кроликов, — сказала тень. — Не упрямься, Эль-Ахрайрах. В этих норах лежат все хвори, все болезни, которые приходят к кроликам: лихорадка, чесотка, расстройство желудка. А вот тут, рядом, куриная слепота, которая гонит бедняжек в поле, где они умирают, и никто не приблизился к ним — даже стервятник. А наша обязанность — следить за тем, чтобы эти хвори всегда были под рукой Инле-раха. Случается только то, чему суждено случиться“.

И тут Эль-Ахрайрах понял, что размышлять больше нечего. Он притворился, будто уходит, а сам неожиданно развернулся, стремглав пролетел между призраками и прыгнул в ближайшую нору быстрей, чем капля дождя на землю. Там он устроился на полу, а призраки задрожали, забормотали что-то, топчась на пороге, потому что не было у них никакой силы, кроме страха, и не могли они сдвинуть с места Эль-Ахрайраха. Вскоре тени ушли, и принц остался один, ломая голову над тем, как же ему без усов и ушей быстрее добраться до короля Дарзина.

Наконец, когда он решил, что пролежал в норе достаточно и уже заразился, Эль-Ахрайрах встал и отправился обратно. Он не знал, скоро ли сломит его болезнь, сколько еще оставалось жить, и потому торопился сделать все как можно скорей, пока не ослеп от болезни. Не подходя слишком близко к Проказнику из боязни заразить его, Эль-Ахрайрах собирался приказать ему бежать вперед, чтобы он предупредил своих и велел им заложить входы и сидеть в норах, пока не погибнут солдаты короля Дарзина.

Эль-Ахрайрах натыкался впотьмах на камни. Он дрожал — его лихорадило — и без усов никак не мог сообразить, где находится. В этот самый момент чей-то спокойный голос произнес над ним:

„Куда ты направился, Эль-Ахрайрах?“

Принц никого не увидел, но понял, что рядом стоит Черный Кролик.

„Я ухожу домой, милорд, — ответил он — Ты сказал, что мне можно уйти, когда я того пожелаю“.

„А что ты здесь делал, Эль-Ахрайрах? Ответь мне: что ты здесь делал?“

„Я лежал в яме, милорд, — ответил принц. — Я заразился куриной слепотой и теперь сам смогу погубить солдат Дарзина, а своих — спасти“.

„Эль-Ахрайрах, — сказал Черный Кролик, — а знаешь ли ты, как передается эта болезнь?“

Эль-Ахрайраху вдруг стало страшно. Он промолчал.

„Ее переносят блохи, — продолжал Черный Кролик. — Блоха прыгает от больного кролика к здоровому и кусает в ухо. Но у тебя, Эль-Ахрайрах, ушей нет, а блоха не позарится на лист щавеля. Ты не можешь ни заразиться куриной слепотой, ни заразить ею“.

Тут Эль-Ахрайрах снова почувствовал, как мужество и силы покинули его. Он упал на пол. Он пытался подняться, но задние ноги не слушались и лежали плашмя на камнях. Он дернулся несколько раз и замер.

„Эль-Ахрайрах, — наконец снова заговорил Черный Кролик, — в моем доме холодно. Живым нечего тут делать, а смелым и добрым тем более. Ты мне надоел. Отправляйся домой. Спасу я твое племя.

Но не будь наглецом, не спрашивай когда. Здесь нет времени. Впрочем, там и так уже все в порядке“.

В ту же минуту на солдат и короля Дарзина, все еще стороживших кроличьи норы, навалились тьма, страх и смятение. Им показалось, что все поле заполонили огромные кролики, которые таращили на них из кустов чертополоха красные глазищи. Солдаты повернулись и кинулись бежать. Так они и исчезли во тьме, и с тех пор ни один кролик, который слушал сказки про Эль-Ахрайраха, даже не знает, как они выглядели. Стой ночи и по сей день никто никогда не видел солдат короля Дарзина.

Когда наконец Эль-Ахрайрах смог подняться на ноги, Черный Кролик ушел, а рядом оказался Проказник, который искал Эль-Ахрайраха повсюду. Вместе вышли они из горы и в тумане, по шуршащим под ногами камешкам, стали спускаться в глубокое ущелье. Они не знали пути, знали лишь, что уходят прочь от норы Черного Кролика. Но через некоторое время стало ясно, что от боли и напряжения Эль-Ахрайрах действительно заболел. Проказник вырыл норку, и они отлеживались там несколько дней.

Скоро Эль-Ахрайраху полегчало, и смельчаки побрели дальше, но на этот раз им никак не удавалось отыскать дорогу. Они просто не знали, что делать, и стали просить помощи у других животных. Путешествовали они три месяца; многое с ними случилось за это время. Кое-что рассказывают теперь в сказках. Однажды друзьям довелось жить у лендри и искать для него в лесу фазаньи яйца. А однажды они оказались посредине луга, как раз когда косцы начали косить траву, так что кролики еле удрали. Но все время Проказник ухаживал за Эль-Ахрайрахом, искал ему свежие листья щавеля и кипрея и отгонял мух от ран, пока те не затянулись.

И наконец они добрались до дома. Стоял вечер, и солнце протянуло свои лучи над холмами, где паслось множество кроликов. Они грызли траву и, играя, прыгали через муравейники. Путешественники остановились на краю поля, нюхая ветер, пахнущий утесником и чабрецом.

„Что же, вид у них неплохой, — произнес Эль-Ахрайрах. — Здоровенные ребята. Давай-ка потихоньку шмыгнем в норы и посмотрим, нет ли там кого из капитанов натер ауслы. Шумная встреча нам ни к чему“.

Они прошли вдоль изгороди, но не нашли своего жилища, потому что городок за это’ время вырос и нор в поле и на обрыве стало намного больше. По пути они остановились поболтать с молодыми симпатичными кроликами и крольчихами, которые устроились под цветущим кустом бузины.

„Нам нужен Вербейник, — сказал Проказник. — Вы не знаете, где он живет?“

„Никогда про такого не слышали, — ответил один из них. — А вы уверены, что он наш?“

„Если он жив, то где-то здесь, — отозвался Проказник. — Но неужели вы никогда не слышали о капитане Вербейнике! Он командовал ауслой во время сражения“.

„Какого еще сражения?“ — спросил другой юнец.

„Сражения с королем Дарзином“, — ответил Проказник.

„Ну ты даешь, старик, — проворчал кролик. — Это сражение было, когда я еще и на свет не родился“.

„А разве ты не знаешь тогдашних капитанов?“ — поинтересовался Проказник.

„Я же вместе с ними не помер, — проворчал тот. — Что? Неужели и этот старик с белыми усами тоже из них? Что, по-твоему, мы должны знать?“

„То, что они сделали“, — сказал Проказник.

„Ты шутишь, старик? Все давно кончилось. И к нам не имеет ни малейшего отношения“.

„Если этот Вербейник дрался с королем… как там его зовут? — это его дело, — произнесла одна из крольчих. — И нас не касается, так ведь?“

„Война — чрезвычайно безнравственное занятие, — заявила другая. — Просто позор. Если бы никто не дрался“ не было бы никаких войн. Но старикам этого не понять».

«Мой отец там был, — сказал второй кролик. — Иногда и он начинает что-нибудь вспоминать. Я тогда сразу быстренько сматываюсь. „Они сделали то, мы сделали се“ и прочая дребедень. Просто воротит от всего этого — честное слово. Бедный старикашка, он, наверное, и сам хотел бы все забыть. Да и выдумал он половину».

«Сэр, если вы подождете немного, — обратился к Эль-Ахрайраху третий кролик, — я пойду поищу вам этого капитана Вербейника. Сам я, правда, с ним незнаком, а это немаленький город…»

«Очень любезно с вашей стороны, — ответил Эль-Ахрайрах, — но думаю, что теперь я смогу сам отыскать свою нору, да и капитана тоже».

Эль-Ахрайрах прошелся вдоль изгороди к лесу и сел под кустом лещины, глядя в поле. Когда начало смеркаться, он вдруг почувствовал, что рядом, за кустом, стоит лорд Фрит.

«Ты на них сердишься, Эль-Ахрайрах?» — спросил лорд Фрит.

«Нет, милорд, — ответил Эль-Ахрайрах. — Я не сержусь, но я понял, что жалеть, кого любишь, можно не только за их страдания. Кролик, который не помнит, кто подарил ему спокойную жизнь, — просто убогий слизняк, хотя сам он, возможно, думает по-другому».

«Мудрость скрыта в далеких горах, принц, никто не приходит туда за пищей, и пуст теперь каменистый обрыв, где только один кролик и выцарапал себе нору. Но раз уж ты заговорил о дарах, должен признаться, и я тебе кое-что принес. Это пара ушек, хвост да пучок усов. К ушкам тебе еще придется привыкать. Я подкрасил их светом звезд, но совсем чуть-чуть. Уверен, что этот пустяк не в состоянии помешать такому сообразительному воришке. А вот и Проказник! Прекрасно, у меня и для него кое-что найдется. Давай…»

— Орех! Орех-рах! — за спинами слушателей из-за лопуха послышался голос Плошки. — Сюда идет лиса!

32
За железной дорогой

Дух соперничества и взаимного непонимания не раз спасал английскую армию от поражения…

Генерал Журдан. Военные мемуары.
Перевод Е. Баевской

Некоторые думают, что кролики всю свою жизнь только и делают, что спасаются от лис. Каждый кролик, конечно, боится лисы и, как только учует ее запах, немедленно удерет. Но большинство никогда даже не видели лисицы, и совсем немногие попадаются в лапы хищницы, чей запах слышен издалека, а ноги бегают куда хуже кроличьих. И если лиса решит поймать кролика, ей приходится подбираться с наветренной стороны и обязательно под каким-нибудь прикрытием, например за кустами опушки. А когда она подползет к пасущимся на обрыве или в поле кроликам достаточно близко, лиса долго лежит, не шелохнувшись, и ждет, пока не повезет. Говорят, иногда она, как и ласка, начинает играть и кувыркаться, а кролики сидят да с любопытством глазеют до тех пор, пока она не подберется к кому-нибудь поближе и не схватит зазевавшегося зверька. Правда это или нет, достоверно одно: если лиса на закате идет навстречу открыто, значит, охотиться она не собирается.

Никто из слушавших Одуванчика, и Орех в том числе, никогда не встречался с лисой. Но и они знали, что, раз лиса не успела подкрасться поближе, на открытой местности, где ее хорошо видно, она не опасна. Орех выбранил себя за беспечность, за то, что позволил слушать сказку всем и не выставил ни одного часового. Ветер дул северо-восточный, а лисица шла с запада и могла застать их врасплох. Хорошо, что Пятик с Плошкой пошли прогуляться и на этот раз спасли всех от опасности. У Ореха мелькнула мысль, что Пятик, видно, не захотел выговаривать ему в присутствии товарищей и отправился сторожить сам и Плошкин страх был только предлогом.

Орех думал быстро. Если лиса не успела подойти слишком близко, можно просто удрать. Рядом лес, где легко укрыться, не теряя друг друга из виду, а потом идти себе дальше. Орех просунул голову между лопухами.

— Где лиса, далеко? — спросил Орех. — И где Пятик?

— Здесь я, — отозвался братец. Он лежал в зарослях шиповника, в нескольких ярдах от Ореха, и даже не повернул головы, когда тот подошел. — А вот и она, — добавил он.

Орех проследил за его взглядом.

Отсюда начинался длинный, поросший жесткой травой пологий склон, которым заканчивается с севера Пояс Цезаря. Сейчас сквозь деревья его освещали последние лучи заходящего солнца. Лиса бежала ниже и чуть в стороне. И хотя ветер дул от кроликов прямо в ее сторону, так что она наверняка услышала их запах, вид у нее был совершенно равнодушный. Бежала лиса по-собачьи, ровной рысью, помахивая пушистым хвостом с белой кисточкой на конце. Шкурка у нее была песчано-коричневая, нош и ушки — темные. Лиса просто шла по своим делам, но вид у нее был такой хищный, такой коварный, что разведчики, прятавшиеся в кустах шиповника, содрогнулись. Когда лисица скрылась за большим кустом чертополоха, Орех и Пятик вернулись к остальным.

— Пошли, — сказал Орех. — А если кто хотел посмотреть на лису, так он опоздал. За мной.

И уже собирался первым двинуться в путь к южному краю долины, как вдруг кто-то толкнул его в плечо, отпихнул в сторону Пятика и рванулся вперед. Орех замер и в изумлении оглянулся.

— Кто это? — спросил он.

— Шишак, — ответил Пятик, тараща глаза.

Вдвоем они быстро вернулись к кусту шиповника. Шишака отсюда было прекрасно видно — он стремительно несся прямо на лисицу. В ужасе они не могли оторвать от него глаз. Он был уже совсем близко, а лиса все еще не обращала на него никакого внимания.

— Орех, — раздался за спиной голос Серебряного, — может, я…

— Никому не двигаться, — быстро произнес Орех. — Всем оставаться на своих местах.

Когда Шишаку до лисы оставалось всего ярдов тридцать, она наконец заметила приближавшегося кролика, на мгновение замерла, а потом спокойно пошла своей дорогой. Шишак, едва не столкнувшись с ней, развернулся и помчался вверх по северному склону к лесу. А лиса снова остановилась и на этот раз побежала за Шишаком.

— Что это он задумал? — пробормотал Черничка.

— Наверное, хочет увести ее подальше, — отозвался Пятик.

— Но зачем? Нам надо было просто потихоньку убраться.

— Потрясающая глупость! — воскликнул Орех. — Не помню даже, когда я так злился!

Лиса прибавила ходу и была уже довольно далеко. Кроликам показалось, что расстояние между ней и Шишаком сокращается. Солнце село, и в сгустившихся сумерках они сумели лишь разобрать, что Шишак добежал до первых деревьев. Едва он скрылся из виду, добралась до леса и лиса. Несколько минут стояла полная тишина. А потом над темной пустынной долиной с ужасающей ясностью пронесся предсмертный вскрик раненого кролика.

— О Фрит и Инле! — топнув ногой, воскликнул Черничка.

Плошка приготовился пуститься наутек. Орех не двигался.

— Идем, Орех? — спросил Серебряный. — Ему уже не поможешь.

При этих словах из-за деревьев вдруг стремглав выскочил Шишак. Не успели все прийти в себя от изумления, как он проскочил верхний склон и единым махом поднялся к кусту шиповника.

— Пошли! — крикнул он. — Быстро отсюда!

— Но как… Но… Ты не ранен? — спросил потрясенный Колокольчик.

— Нет, — ответил Шишак, — нисколечко! Пошли!

— Может быть, ты подождешь меня? — сердито произнес Орех. — Ты уже сделал все, что в твоих силах, чтобы отправиться на тот свет; как последний дурак. А теперь сядь и попридержи язык! — Он отвернулся.

Хотя быстро темнело и вдалеке все уже сливалось в большую тень, Орех сделал вид, что пытается рассмотреть противоположный склон. За спиной дрожали приятели. Все происходящее казалось дурным сном. Долгий день, незнакомая заросшая впадина, страшная, захватывающая сказка, неожиданное появление лисицы и потрясшая каждого до глубины души необъяснимая выходка Шишака — все, одно к одному, выбило кроликов из колеи, и они растерялись и приуныли.

— Орех, уведи их отсюда, пока никто не впал в торн, — шепнул брату Пятик.

Орех немедленно повернулся.

— Лисы нет, — бодрым голосом громко сказал он. — Что ж, если она ушла, пора и нам. И ради всего святого, держитесь друг друга, потому что в такой темноте, если уж кто потеряется, то, может быть, насовсем. Запомните, если нам встретится чужак, его сначала атаковать, а уж потом задавать вопросы.

Они миновали участок леса, который проходит по южной границе долины, а потом, кто парами, кто поодиночке, перескочили через пустынную дорогу. Мало-помалу у всех отлегло от сердца. Теперь они оказались в широком возделанном поле — до них долетали даже звуки и запахи фермы, которая стояла чуть западнее. Бежалось легко: ровные, открытые, засеянные травой луга, пологие склоны, где вместо изгородей на межах темнели поросшие бузиной, шиповником и веретенцем земляные насыпи. После Пояса Цезаря, после буйно заросшей ложбины, попав в эти словно созданные для кроликов земли и пробежавшись по зелени дерна, все с облегчением вздохнули и, постоянно останавливаясь послушать или понюхать, по очереди перескакивали от одного куста к другому. Орех почувствовал себя в такой безопасности, что позволил всем отдыхать. Он сразу поставил в караул Дубка и Плющика, а сам отвел в сторону Шишака.

— Я очень сердит на тебя, — сказал он. — Ты единственный, без кого нам не обойтись, но именно тебе приспичило так по-дурацки рисковать жизнью. Так ненужно и глупо. Что это на тебя нашло?

— Я совсем потерял голову, Орех, — ответил Шишак. — Весь день я думал про Эфрафу, дрожал от страха и просто с ума сходил. А ты же знаешь, когда я в таком состоянии, мне необходимо сделать что-нибудь такое — подраться или рискнуть. Я решил, что если мне удастся одурачить лису, я успокоюсь и перестану так дергаться. И знаешь, помогло! Мне теперь здорово полегчало.

— Играешь в Эль-Ахрайраха? — процедил Орех. — Болван, ты же мог погибнуть ни за что. Мы было решили, что ты пропал. Веселый ты парень, Шишак, но больше так не шути. Ведь знаешь же, все мы зависим теперь от тебя, но скажи на милость, что там произошло? Если с тобой все в порядке, почему ты так кричал?

— Это не я кричал, — сказал Шишак. — Произошло что-то странное и нехорошее. Я хотел увести хомбу в лес, запутать ее и удрать. Но едва я спрятался за кустами, решил, что хватит и пора улепетывать по-настоящему, как вдруг нос к носу столкнулся с отрядом кроликов. Чужих. Они шли в мою сторону и, похоже, собирались спуститься в ложбину. У меня, конечно, не было времени рассмотреть их хорошенько, но мне они показались здоровенными ребятами. «Спасайтесь! Бегите!» — крикнул я и сам кинулся прочь, но они не послушались, а, наоборот, попытались и меня задержать. Один крикнул или «Стоять!», или что-то в этом роде и встал у меня на пути. Я сбил его с ног — что мне еще оставалось? — и удрал, а в следующую секунду услышал этот ужасный вопль. Тогда я, конечно, поддал ходу, выскочил из лесу и вернулся к вам.

— Значит, хомба поймала кого-то из них?

— Наверняка. Понимаешь, я вывел ее точнехонько на чужаков, хотя и не собирался вовсе. Но сам я не видел, что там случилось.

— А где они теперь?

— Понятия не имею. Наверное, удрали.

— Ясно, — задумчиво произнес Орех. — Что ж, может, все это и к лучшему. Но смотри мне, Шишак, чтобы до поры до времени никаких больше дурацких шуток: слишком многое поставлено на карту. И лучше держись меня или Серебряного — мы не дадим тебе заскучать.

Тут к ним подошел Серебряный.

— Орех, — сказал он, — я только сейчас понял, куда мы попали. Мы почти возле самой Эфрафы. Похоже, надо убираться отсюда, и чем скорей, тем лучше.

— Я хочу обойти ее кругом, — сказал Орех. — Как думаешь, сможешь выйти к той дороге из железа, про которую рассказывал Падуб?

— Наверное, смогу, — ответил Серебряный. — Но слишком большой круг делать не стоит — все вымотаются.

— Что ж, тогда придется рискнуть, — решил Орех. — Если доберемся до рассвета, тогда хоть отдохнуть успеем.

В ту ночь ничего больше не произошло, кролики спокойно бежали по межам, отыскивая дорогу в слабом сиянии тонкого месяца. Ночь была полна звуков и шорохов. Желудь нечаянно вспугнул ржанку, которая шарахнулась у него из-под ног и пронзительно верещала, пока кролики не выбрались из кустов. Потом где-то поблизости мерно закричал козодой — ровный, спокойный, без всякой угрозы голос его постепенно замер у них за спиной. Потом позвал кого-то коростель, пробиравшийся в высокой траве по краю поля. (Песня ее напоминает скрип, который получается, когда человек проводит ногтем по зубьям расчески.) Хищников не было. Наши друзья все время ждали появления эфрафских патрулей, но по пути им попадались лишь мыши да ежики, которые охотились в канавах за улитками.

Наконец первый жаворонок поднялся высоко-высоко, навстречу первому лучу солнца, и Серебряный, чья светлая шкурка намокла и потемнела от утренней росы, подошел к Ореху — тот пытался подбодрить Плошку и Колокольчика.

— Воспрянь духом, Колокольчик, — сказал Серебряный. — По-моему, мы рядом с железной дорогой.

— На дух мне наплевать, — отозвался Колокольчик, — ноги вот слишком уж устали. Хорошо слизнякам — у них ног нет. Вот был бы я слизняком!

— Ну тогда я ежик, — вставил Орех. — Давай удирай!

— Какой же ты еж, — отвечал Колокольчик. — У тебя блох мало. Правда, у слизней их вовсе нет. Нет, замечательно быть слизняком — под одуванчиком, с милым дружком!..

— Да, когда к тебе дрозд подберется тишком, — добавил Орех. — Ладно, Серебряный, мы готовы. Но где эта твоя железная дорога? Падуб говорил про крутой, заросший подъем. А я что-то такого не вижу.

— Подъем выше Эфрафы, а здесь дорога идет прямо по земле. Ты что, запаха не слышишь?

Орех принюхался. В прохладном влажном воздухе он тотчас же различил неестественные запахи металла, угля и нефти. Приятели двинулись вперед и очень скоро вышли к кустам и чахлым деревьям, которые росли вдоль железной дороги. Стояла тишина, и, пока компания отдыхала в кустах, только несколько ласточек опустились на шпалы и затеяли свару. Ничего тревожного кролики не заметили.

— Переходим, Орех-рах? — спросил Черничка.

— Да, — отозвался Орех, — и немедленно. Когда между нами и Эфрафой ляжет железная дорога, мы хоть поедим спокойно.

Осторожно они подошли поближе, все время невольно ожидая, что вот-вот из сумрака вылетит огненный и гремящий ангел Фрита, но ничто не нарушало тишину. Вскоре все уже паслись на лугу за дорогой, слишком измученные, чтобы прятаться или думать о чем-то, кроме отдыха и еды.

В вышине среди жаворонков показался Кехаар. Он скользнул вниз, опустился на землю и сложил длинные светло-серые крылья.

— Местер Орех, как дела? Не останетесь стесь?

— Все очень устали, Кехаар. Нам необходимо отдохнуть.

— Стесь нелься. Кролики итут.

— Но ведь пока никого нет. Мы только…

— Та-та, уше итут, ищут фас! Они плиско!

— Ох, паршивые патрули! — воскликнул Орех. — Все — за мной, через луг, вон в тот лесок за полем! Да, Плющик, и ты тоже, если не хочешь, чтобы тебе отгрызли уши в Эфрафе. Пошли-пошли, быстро!

Они проскакали по пастбищу и, окончательно выбившись из сил, повалились на ровную, голую землю под елками. Орех и Пятик еще раз поговорили с Кехааром.

— Дальше их гнать без толку, Кехаар, — сказал Орех. — Ты же знаешь, им пришлось бежать целую ночь. Сегодня поспим здесь. Ты и вправду видел патруль?

— Та-та, он шел по тругой стороне дороги. Фы ушли как раз фофремя.

— Ты спас нас. Но послушай, Кехаар, а ты не мог бы посмотреть, где они сейчас? Если их нет, я тогда приказал бы всем спать. Впрочем, тут и приказывать не надо, ты только взгляни!

Вернувшись, Кехаар сообщил, что патруль вернулся, не переходя дороги. Он предложил посторожить до вечера, и Орех с облегчением немедленно приказал всем отдыхать. Кто-то уже спал — прямо на голой земле, завалившись на бок. Орех хотел было разбудить приятелей, чтобы они перебрались в траву, но, не додумав до конца этой мысли, уснул и сам.

День выдался жаркий, тихий. На деревьях сонно ворковали лесные голуби, да время от времени слышался голос кукушки. В поле не было никого, кроме стада коров, которые мерно помахивали хвостами да переходили с места на место за движущимися тенями.

33
Большая река

Никогда в жизни не доводилось ему видеть такой реки — она похожа была на лоснящегося, гладкого извивающегося зверя… Дрожащий и неспокойный, он мерцал, переливался под солнцем, шелестел, кружился, шептался и бормотал.

К. Грэм. Ветер в ивах

Проснувшись, Орех тотчас вскочил, ибо лес был полон охотничьих кризов какого-то зверя. Орех быстро оглянулся, но ничего тревожного не заметил. Наступил вечер. Кое-кто из его команды уже проснулся и мирно жевал траву на окраине леса. Орех сообразил, что все эти тревожные, настойчивые вопли слишком слабы и слишком пронзительны, чтобы так кричал хищник. Доносились они откуда-то сверху. Сквозь ветки пронеслась над ним, не задев листвы, летучая мышь. За ней — другая. Орех понял, что здесь их целая стая. Мыши ловили на лету мошек и мух и отчаянно верещали. Человек едва ли расслышит крик летучей мыши, но кроличье ухо воспринимает его прекрасно. За лесом в поле еще сияло заходящее солнце, а под елками стояли сумерки — излюбленное время охоты летучих мышей, — и быстро темнело. Смолистый запах стволов смешивался с другим — сильным, свежим и резким запахом незнакомых Ореху цветов. Стараясь выяснить, что это такое, Орех выбрался на опушку. Запах шел от нескольких кустиков мыльнянки, которая росла на краю пастбища. Цветы распустились не все — кое-где торчали в бледно-зеленых чашечках остроконечные бутоны, но большинство раскрылось, и эти маленькие звездочки источали сильное благоухание. Оно привлекало множество мошек и мух, за которыми и охотились мыши.

Орех присел и, оставив кучку помета, принялся заеду. Вдруг заныла раненая нога, отчего Орех не на шутку встревожился. Он уже было решил, что с ней все в порядке, но, видно, для простреленной лапы такое путешествие вниз-вверх по холмам оказалось слишком тяжелым испытанием. Орех не знал, далеко ли река, про которую говорил Кехаар. Если да, неприятностей не оберешься.

— Орех-рах, — позвал его Плошка, выглядывая из-за кустика мыльнянки, — ну как ты? Что- то с ногой? Почему ты ее волочишь?

— Все в порядке, — ответил Орех. — Хлао-ру, посмотри-ка, где Кехаар. Мне нужно с ним поговорить.

— Он полетел искать патрули, Орех-рах. Шишак недавно проснулся, и они с Серебряным послали Кехаара на разведку. Не хотели тебя беспокоить.

Орех немного рассердился. Надо было бы сразу спросить Кехаара, какой дорогой идти дальше, а не ждать, пока он найдет патрули. Теперь поморник вернется не скоро, а ведь им еще перебираться через реку. Орех злился и ждал. Он быстро потерял терпение и разволновался, как никогда в жизни. Он даже решился было идти на попятный. Совершенно очевидно, что Падуб ничуть не преувеличивал опасность путешествия. У него почти не было сомнения, что Шишаку чисто случайно удалось вывести лису на внешний патруль, который шел по их следу. Потом утром им опять повезло, да и Кехаар помог, а то они, пересекая дорогу из железа, наверняка столкнулись бы с другой лисой. Но на самом деле, могли ли страхи Серебряного иметь под собой основание? Может быть, их уже обнаружили и об их местоположении уже доложили, а они об этом ничего не знают? Может, у генерала Дурмана есть существо, подобное Кехаару? Может, в эту минуту летучая мышь делает ему доклад? Как предусмотреть и уберечься от всего? Трава казалась гнилой, а солнце холодным. Расстроенный и мрачный Орех, сгорбившись, сидел под елкой. Теперь ему было не так обидно, ведь он находился в одной компании с Шишаком. Он мог понять его чувства. Трудно было ждать. Он сгорал от нетерпения в ожидании действия. Но тут появился Кехаар. Он неловко захлопал крыльями, разворачиваясь в ельнике, и распугал летучих мышей.

— Местер Орех, кроликов нет. Наферно, они не любят телесную дорогу.

— Прекрасно. До реки далеко, Кехаар?

— Нет-нет. Софсем плиско, в лесу.

— Великолепно. Мы сможем пересечь ее засветло?

— Та-та, я фам покашу мошт.

Пробежав по лесу всего чуть-чуть, кролики почуяли реку. Земля под ногами стала мягкой и влажной. Запахло водой, осокой. Неожиданно раздался отозвавшийся эхом среди деревьев резкий, дрожащий вскрик шотландской куропатки[23], а затем хлопанье крыльев и плеск воды. Отдавался эхом и шорох веток, и показалось, будто звук идет откуда-то от земли. Вскоре друзья отчетливо услышали гул падающей воды и мощный непрерывный шепот волн у берега. Человек, услышав издалека гул толпы, легко может представить себе ее размеры. Кролики же по гулу реки сразу сообразили, до чего же она широкая, ровная, быстрая. Им и в голову не приходило, что такие бывают. Они остановились среди зарослей бузины и окопника и переглянулись, ища друг у друга поддержки. Потом один за другим, неуверенно, выскочили из леса. Реки все еще не было видно, но в воздухе плясал и дрожал отраженный от воды свет. Орех, прихрамывая, бежал впереди бок о бок с Пятиком и вдруг выскочил на узкую зеленую лужайку, которая тянулась вдоль берега.

Лужайка была ровная, чистая, почти как газон, — сорняки там косят для рыболовов. Но со стороны берега, возле воды, трава разрослась, и получилось что-то вроде зеленой изгороди из кустов лиловатого вербейника, высокого кипрея, душицы, норичника и кое-где расцветшего седача. Кролики выбирались из леса по одному. Раздвинув носишками стебли, они замирали, увидев мерцающую, блестящую, гладкую поверхность реки, которая была намного быстрее и шире Энборна. Здесь не было хищников, не было ничего, в чем бы крылась опасность, но всем стало страшно и неуютно, как человеку, который, ничего не подозревая, оказывается вдруг в незнакомом, пугающем месте, где он сам ничего не значит. Когда семь столетий тому назад Марко Поло добрался наконец до Китая, разве он не подумал — и не забилось ли оттого быстрей его сердце? — что огромная, великолепная столица огромной империи стояла тут всю его жизнь, когда он и знать о ней не знал. Ничего ей не было нужно ни от него, ни от его Венеции и ни от всей Европы.

В ней крылось множество тайн и чудес. Она почти не заметила его появления. Так, насколько нам известно, почувствовал себя Марко Поло, и похожие мысли приходят в голову всякому, кто, путешествуя в чужих землях, не знает точно, что ждет его в конце пути. Ничто так не умаляет вас в собственных глазах, как чужие прекрасные страны, где никто даже не остановится и не заметит, что вы ими любуетесь.

Кролики забеспокоились, растерялись. Они сидели в траве, нюхая прохладный и влажный вечерний воздух. Все старались держаться поближе друг к дружке, и каждый надеялся, что страшно только ему, а товарищи знают, что делать. Когда на лужайке появился Плошка, над плечом его зажужжала огромная, дюйма четыре длиной, изумрудно-черная стрекоза — повисела и исчезла, как молния, в зарослях осоки. А Плошка в страхе шарахнулся в сторону. Тотчас послышался громкий, пронзительный крик, и сквозь стебли травы Плошка заметил метнувшуюся над водой лазурную, яркую птицу. Через несколько мгновений оттуда донесся довольно тяжелый и громкий всплеск — кто-то шлепнулся в воду, но не издал при этом ни звука.

Поискав глазами Ореха, Плошка увидел в стороне Кехаара, который стоял в небольшой лужице меж двух высоких кустов кипрея. Он что-то нашел в грязи, подцепил клювом и быстренько выдернул пиявку, длиной не меньше шести дюймов, которую тут же и проглотил. Чуть дальше, на лужайке, Орех чистил свою шубку о жесткую траву и, наверное, слушал Пятика, который сидел рядом, под цветком рододендрона. Плошка запрыгал по бережку и пристроился возле братьев.

— Место как место, — говорил Пятик. — Не опасней любого другого. Кехаар ведь покажет нам, где перейти. Единственное, что нам нужно, — успеть сделать все засветло.

— Они ни за что не согласятся здесь оставаться, — отозвался Орех. — И Шишака тут дожидаться нельзя.

— Можно, можно, а еще можно и успокоиться. Все освоятся здесь гораздо быстрей, чем тебе кажется. Здесь гораздо безопасней, чем там, где мы сегодня прошли. Не все новое плохо. Хочешь, я сам всех уговорю? Скажу, что ноге твоей стало хуже.

— Отлично, — ответил Орех. — Хлао-ру, собери остальных. — А когда Плошка убежал, добавил: — Неспокойно мне, Пятик. Я требую от них слишком многого, да и план наш слишком рискованный.

— Они способны сделать намного больше, чем ты думаешь, — отвечал Пятик. — Если бы ты собирался…

Хрипло крикнул Кехаар, спугнув с куста ворон:

— Местер Орех, чего шдем!?

— Ждем, когда ты покажешь нам дорогу, — ответил Пятик.

— Мошт рядом. Идите туда, и фон мошт.

В том месте, где сидели братья, подлесок подходил вплотную к зеленой лужайке и к берегу, но ниже по течению — и кролики интуитивно это почувствовали — он отступал в сторону. Туда они и направились — впереди Орех, за ним Пятик.

Орех не знал, что такое мост. Для него это было просто одно из новых словечек Кехаара, и Ореху не пришло в голову спросить, что оно означает. Орех доверял Кехаару, верил в его опыт, но, когда они вышли на открытое место, встревожился еще больше. На мосту явно часто бывали люди, и Орех почуял опасность. Недалеко, прямо перед ним, светлела дорога. Он видел у края травы ее ровную, почти ненастоящую гладь. Орех остановился, всмотрелся. Наконец, уверившись, что людей поблизости нет, осторожно подошел к обочине.

Дорога вела к мосту длиной футов тридцать и уходила за реку. Орех и не подумал удивляться. Мост выходил за пределы его воображения. Кролик видел лишь ряд прочных бревен, лежавших по обе стороны дороги. Так африканцы в далеких деревнях, никогда не уезжавшие из дому, не слишком удивляются, впервые увидев самолет, — он выходит за рамки их понимания. Но при виде тележки, запряженной лошадью, они показывают на нее пальцем и улыбаются, радуясь изобретательности человека, который додумался до такого. На дорогу, идущую через реку, Орех смотрел без удивления.

Единственное, что тревожило его сердечко, — это что на подступах к мосту мало травы и, значит, нет почти никакого прикрытия. Кроликов будет видно издалека, а бежать тут в одну сторону — по дороге.

— Как ты думаешь, стоит рискнуть, Пятик? — спросил он.

— Я не понимаю, что тебя так беспокоит, — ответил Пятик. — Ты отправился на ферму и не побоялся войти в сарай с клеткой. А ведь это было намного опасней. Пошли, ты трусишь, а на тебя все смотрят.

Пятик выпрыгнул на дорогу. С минуту он осматривался, потом подбежал к началу моста. Орех бежал за ним по обочине, держась поближе к ограждению со стороны верхнего течения реки. Он оглянулся и увидел, что Плошка идет за ним по пятам. Посредине моста Пятик, который ни капельки не волновался и не спешил, остановился, сел, навострив ушки. Подбежали Орех с Плошкой.

— Поиграем чуть-чуть? — предложил Пятик. — Поморочим им голову? Они увидят, как мы что-то рассматриваем, и сразу прибегут.

Бортиков на мосту не было — хоть скачи в воду, которая бежит внизу в трех футах. Просунув головы под нижнюю планку ограждения, друзья выглянули наружу и теперь впервые по-настоящему увидели реку. И не мост, а именно река поразила воображение Ореха. Он вспомнил Энборн, ровная гладь которого разбивалась о каменистые отмели или вязла в водорослях. И по сравнению с ним Тест, кишащий форелью, с чистенькими, ухоженными берегами, показался кролику необъятным. Шириной ярдов в десять, стремительный, ровный, он блестел и мерцал в лучах вечернего солнца. Отражения деревьев неподвижно темнели в его быстрых водах, как в озере. Возле берега не было ни тростника, ни осоки. Рядом, внизу, на левом берегу, у самой воды росли лютики, и их круглые, похожие на колесики листья наполовину тонули в воде. Темнели на дне почти черные островки водяного мха, густые и неподвижные, — лишь молодые отростки, подхваченные течением, колыхались из стороны в сторону. Раскачивались и заросли густых бледно- зеленых водорослей, по которым пробегала легкая, быстрая рябь. Вода была чистая, дно усыпано светлой желтой галькой, и глубины в нем, даже посередине, было не больше четырех футов. Глядя сверху, кролики заметили очень красивые струйки, похожие на струйки дыма, — это река несла крошечные кусочки мела, как ветер несет пыль. Вдруг из-под моста, лениво шлепнув плоским хвостом, выплыла рыба длиною с кролика, а цветом напоминавшая гальку. Рыбина проплыла прямо под нашими приятелями, и они рассмотрели даже широкие темные пятнышки по бокам. Медленно двигалась она против течения, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Ореху рыба напомнила кошку во дворе фермы. Она чуть отплыла от моста и гибким движением, сверкнув на солнце, поднялась почти к самой поверхности. Мгновение спустя кролики увидели высунувшуюся из воды пятнистую морду и раскрытый рот, внутри совершенно белый. Не спеша, ритмично, рыбина несколько раз втянула в себя воду вместе с плавающей мошкарой и снова ушла на глубину. По воде побежали круги, разбив отражение и скрыв дно. Постепенно вода разгладилась, и тогда друзья снова увидели внизу под собой рыбину, которая шевелила хвостом, чтобы ее не снесло течением.

— Водяной ястреб! — сказал Пятик. — И охотится под водой. И ест там же. Смотри, Хлао-ру, не свались. Вспомни Эль-Ахрайраха и щуку.

— Она может меня съесть? — спросил Плошка, не сводя с рыбы глаз.

— Наверное, может, — ответил Орех. — Откуда нам знать? Пошли-ка дальше. Что будем делать, если вдруг появится храдада?

— Бежать, — просто ответил Пятик — Вот так. — И он одним скачком перемахнул мост и исчез в прибрежной траве.

С этой стороны кусты и огромные дикие каштаны подходили к самому мосту. Берег был топкий, но зато — прячься, где хочешь. Пятик и Плошка немедленно принялись рыть норку, а Орех решил дать больной ноге отдых и сел перекусить. Вскоре к ним присоединились Серебряный и Одуванчик, но остальные испугались моста еще больше, чем Орех, и жались друг к другу в высокой траве на правом берегу. В конце концов, когда уже почти совсем стемнело, за ними вернулся Пятик и перевел на другую сторону. Больше других трусил, к удивлению всей команды, Шишак, который согласился рискнуть только после того, как вернувшийся из очередной разведки Кехаар спросил, не решил ли местер Шишак привести сюда еще одну лису.

Наступившая ночь внесла в кроличьи ряды разброд и смятение. Ореху все не давала покоя мысль, что дорогу сделали люди, и он все ждал то ли кошек, то ли собак. Не раз раздавался крик совы, но все же за ночь никто кроликов не потревожил, и к утру команда повеселела.

После завтрака Орех немедленно отправил всех на разведку. Он прекрасно понимал, что для кроликов здесь слишком сыро. Местами ноги просто проваливались в грязь. Повсюду росли болотная осока, розовая, сладко пахнущая валериана и стелющийся гравилат. Серебряный доложил, что чуть дальше от берега, в лесу, земля посуше, и Орех даже решил было перейти на новое место и вырыть еще одну нору. Но стало так жарко, так душно, что делать ничего не хотелось. Воздух замер. На солнце от прибрежных зарослей поднимались влажные испарения. В сыром воздухе стоял запах мяты. Кролики искали, кто где, утолок попрохладней и забились в тень. И задолго до наступления на-Фрита в лесных зарослях все стихло.

Еще не остыл яркий полдень, когда Орех вдруг неожиданно проснулся и сразу увидел Кехаара. Поморник прохаживался из стороны в сторону мелкими, быстрыми шажками и нетерпеливым движением выхватывал что-то клювом из высокой травы. Орех немедленно вскочил.

— Что случилось, Кехаар? Патруль?

— Нет-нет, фее сладко спят, как паршифые софы. Мошет, я полечу к Польшей Фоде? Местер Орех, скоро фы прифедете подрушек? Чего ждать?

— Ты прав, Кехаар, пора начинать. Беда в том, что я знаю, с чего начать, да не знаю, чем кончить.

Орех пробежался по траве, поднял первого попавшегося кролика — им оказался Колокольчик — и отправил его за Шишаком, Черничкой и Пятиком. Когда все собрались, Орех привел их к Кехаару, который все еще бродил по берегу.

— Послушай, Черничка, — начал Орех. — Помнишь, когда мы сидели вечером у подножия холма, я сказал, нам нужно решить три задачи: как выманить из Эфрафы крольчих, как сбить со следа погоню и как незаметно вернуться домой. План у тебя хорош. С первым и со вторым мы справимся — я уверен. Но как быть с последним? Эфрафцы злые, бегают быстро. Если они решат отыскать нас, то непременно отыщут, и я не понимаю, как уйти от них, особенно вместе с крольчихами, которые никогда толком-то и не бегали. Остановиться, принять бой невозможно — нас слишком мало. И что хуже всего, у меня разболелась нога. Что будем делать?

— Не знаю, — ответил Черничка — Ясно, нам как-то надо исчезнуть. Может, реку переплывем? Тогда они потеряют след.

— Она слишком быстрая, — сказал Орех. — Нас снесет. Но даже если бы мы и переплыли реку, вряд ли это спасло бы нас от эфрафцев. Уж они-то точно, если понадобится, переплывут что угодно. Короче говоря, с помощью Кехаара можно увести крольчих и уйти от погони. Но гвардейцы сразу узнают, какой дорогой мы ушли, и сядут нам на хвост. Да, ты прав, исчезнуть нужно бесследно, чтобы нас не выследили. Но как?

— Не знаю, — повторил Черничка. — Давай немного поднимемся по реке и посмотрим? Может, найдем, где спрятаться. Как твоя нога, выдержит?

— Если не очень далеко, — ответил Орех.

— А можно и мне пойти, Орех-рах? — спросил Колокольчик, который ждал чуть поодаль.

— Что ж, пошли, — добродушно отозвался Орех и запрыгал по берегу вверх по течению.

Они сразу поняли, что левобережный лес, пустынный, темный, заросший, куда гуще ореховых рощ Сэндлфорда. Несколько раз до их слуха доносилась дробь большого дятла, самой пугливой из лесных птиц. У Чернички даже появилась надежда и впрямь отыскать в этих джунглях укромное местечко, как вдруг они услышали тот же звук, что и вчера, когда впервые вышли к реке, — звук падающей воды. Вскоре приятели дошли до запруды, отчего берег здесь изогнулся к западу, — там и шумел небольшой водопад. В высоту он был не более фута — обычный искусственный водопад на меловой отмели, куда приманивают форель. В таких местах летают несметные полчища мошкары, и несколько рыбин уже поднимались вверх по течению на вечернюю кормежку. Сразу за водопадом через речку лежал небольшой пешеходный мостик. Кехаар поднялся в воздух, облетел запруду и уселся на перила.

— Здесь потише и поспокойней, чем там, где мы перешли вечером, — сказал Черничка. — Может быть, это нам пригодится. Ты ведь не знал про этот мостик, а, Кехаар?

— Нет, не снал, не фидел. Но мост хорош — никого нет.

— Орех-рах, перейдем? — предложил Черничка.

— Ну, у нас для этого есть Пятик, — ответил Орех. — Он просто обожает переходить реку по мосту. Давай сначала ты с Пятиком, потом я, потом Шишак с Колокольчиком.

Пятеро кроликов осторожно запрыгали по доскам, и их чуткие уши больше не, улавливали ничего, кроме шума падающей воды. Орех боялся, что нога подведет, и несколько раз останавливался передохнуть. А когда наконец достиг противоположного берега, Пятик с Черничкой уже спустились по берегу чуть ниже водопада и изучали какой-то большой предмет, лежавший на воде. Сначала Орех подумал, что это упавшее дерево, но, подойдя поближе, разглядел почти плоскую доску с высокими краями, явно сделанную человеком. Орех вспомнил, как когда-то давно они с Пятиком рылись в мусорной куче возле фермы в Сэндлфорде и наткнулись на нечто похожее — большое, плоское, ровное. (В тот раз они нашли старую выброшенную дверь.) И тогда, и теперь Орех решил не обращать на доску внимания.

Один конец ее был закреплен на берегу, а другой плавал в воде. Течение рядом с берегом несло не хуже, чем на середине, и вода возле доски бурлила. Когда Орех подошел, Черничка уже забрался на эту штуковину. Он стукнул по дереву лапой, и звук отозвался слабым эхом, — значит, лежала она на воде. Не на дне, а именно на воде.

— Что тебе там понадобилось, Черничка? — резко спросил Орех.

— Еда, — ответил Черничка. — Флэйрах. Ты что, запах не слышишь?

Кехаар опустился прямо на середину деревяшки и подцепил клювом беленькую крошку. А Черничка скакнул за ним и понюхал какую-то зелень. Немного погодя и Орех ступил на доску, сел на солнышке, глядя на снующих по теплой, нагретой доске мух и принюхиваясь к незнакомым речным запахам, поднимавшимся от воды.

— Что это такое, Кехаар? — спросил он поморника. — Это опасно?

— Нет, не опасно. Не снаешь? Это лодка. На Польшей Фоде много, много лодка. Их делают люди ходить по фоде. Никакого фреда.

И Кехаар принялся расклевывать старую высохшую корку. Черничка, покончив с огрызком салатного листика, который валялся на дне, положил нос на очень низенький бортик и наблюдал за пятнистой, цвета донной гальки, форелью, устремившейся к водопаду. Лодка была крошечным плоскодонным яликом с одной только банкой[24] посередине, на которых обычно фермеры режут тростник. Бортик ялика, даже пустого, поднимался над водой всего на несколько дюймов.

— Знаете, — сказал с берега Пятик, — а я посмотрел на вас и вспомнил, как, когда по лесу бегал пес, Черничка нашел деревяшку и вы переправили нас с Плошкой через реку. Помните?

— Еще бы забыть, как я вас толкал! — фыркнул Шишак. — Ужасно я замерз тогда.

— Вот чего я не могу понять, — произнес Черничка, — так это почему лодка стоит на месте. Все на реке плывет, и довольно быстро — смотрите. — Он показал на обломок палки, который течение несло со скоростью двух миль в час. — Так что же ее держит?

Кехаар не церемонился с «салагами», особенно если это касалось кроликов, которых он не слишком жаловал. Черничка не входил в число его любимчиков — он предпочитал характеры открытые и прямые, как у Шишака, Алтейки и Серебряного.

— Туг ферефка. Если перегрысгь, срасу поплыфешь, и чертофски быстро.

— Понятно, — сказал Пятик. — Веревка проходит сквозь железную штучку рядом с Орехом, а другой конец закреплен на берегу. Как черенок большого листа. Отгрызешь, и лист — то есть лодка — отлетит от берега.

— Ну ладно, так или иначе, а нам пора, — уныло сказал Орех. — Боюсь, Кехаар, мы, кажется, не нашли того, что ищем. Ты не мог бы подождать до завтра? Наверное, теперь надо до темноты успеть найти место посуше, подальше от берега.

— Ох, какая жалость! — сказал Колокольчик. — А я-то решил было стать водяным.

— Кем-кем? — спросил Шишак.

— Водяным кроликом, — повторил Колокольчик. — Есть же водяные крысы, водяные жучки, Плошка вон говорит, что вчера видел водяного ястреба. Почему бы мне не стать водяным кроликом? Я с удовольствием поплавал бы…

— Фрит великий небесный! — неожиданно воскликнул Черничка. — Великий славный Проказник! Вот же оно! Вот оно! Быть тебе, Колокольчик, водяным кроликом! — И он запрыгал, заскакал по берегу, толкая Пятика передними лапами — Пятик, ты что, не понял? Ты не понял? Мы перегрызем веревку и смоемся, и генерал Дурман ничегошеньки не узнает!

Пятик молчал.

— Да, я понял, — наконец произнес он. — Ты имеешь в виду лодку. Должен сказать тебе, Черничка, умный же ты у нас парень. Я помню, как в тот раз после переправы ты сказал, что эта хитрость с плотом может нам еще пригодиться.

— Эй, погодите-ка немного, — сказал Орех. — Вот мы с Шишаком тут среди вас, умных, простые серые кролики. Может быть, вы и нам объясните, в чем дело?

И, сидя возле дощатого мостика, рядом с маленьким водопадом, перебирая ушами, чтобы отогнать комаров, Черничка и Пятик наперебой принялись объяснять.

— Осмотри веревку, Орех-рах, — закончил Черничка. — Вдруг она чересчур прочная.

Они вновь подошли к ялику.

— Да нет, не слишком, — решил Орех. — К тому же она сильно натянулась, а значит, и грызть легче. Я с ней и один справился бы.

— Та, это хорошо, — признал и Кехаар — Отлично поедете. Но надо делать пыстро. Мошет фсе измениться. Придет человек и саперет лодку — понятно?

— Больше нам ждать нечего, — сказал Орех. — Давай, Шишак, начинай — и пусть Эль-Ахрайрах тебя не оставит. Помни, ты теперь самый главный. Когда понадобится, пришлешь Кехаара, он скажет нам, что делать. Мы будем ждать тебя здесь.

Потом все долго вспоминали, как Шишак ответил на этот приказ. Никто не посмел бы сказать, что он не умеет выполнять того, чего сам требует от других. Шишак помедлил, а потом прямо посмотрел в глаза Ореху.

— Это так неожиданно, — сказал он. — Я не думал, что идти сегодня. Но может, оно и лучше — терпеть не могу ждать. Пока.

Шишак коснулся кончиком носа носа Ореха, повернулся и исчез в кустах. А несколько мгновений спустя, направляемый Кехааром, он уже бежал по зеленому пастбищу к северу от реки, прямиком до кирпичной арки в заросшей грубой травой железнодорожной насыпи, а потом еще дальше, в поле.

34
Генерал Дурман

Словно обелиск, к которому стекаются главные улицы города, возвышается, определяя все на театре военных действий, сильная воля гордого духа.

К. Клаузевиц. Война

На Эфрафу опускались сумерки. И в гаснущем свете генерал Дурман наблюдал, как на лужайку рядом с огромным пастбищем, которое раскинулось между городком и железной дорогой, на силфли вышли кролики подразделения с меткой на задней левой ноге. Почти все они грызли траву рядом с норами, которые выходили практически прямо на луг, незаметные между кустов и деревьев, росших вдоль заброшенной тропы для верховой езды. Но кое-кто все же осмеливался выбежать в поле погреться и поиграть в лучах вечернего солнышка. Дальше стояли часовые ауслы, готовые в любой момент, завидев элиля или человека, дать сигнал тревоги либо одернуть кролика, который забрался слишком далеко, чтобы успеть спрятаться в норе по первому знаку.

Старший офицер подразделения, капитан Кервель, только что вернувшийся после обхода постов, разговаривал с какой-то крольчихой почти в центре площадки, как вдруг заметил генерала. Капитан быстро осмотрел еще раз свои владения — все ли в порядке. И так как ему показалось, что нарушений нет, он с видом почти равнодушным принялся жевать лист сладкой веснянки.

Генерал Дурман был кролик-одиночка. Родился он три года назад — самый сильный из пятерых новорожденных — в норе неподалеку от садового домика в Коул-Хенли. Его отца, беззаботного и веселого кролика, ничуть не беспокоила близость человеческого жилья. Он вспоминал об этом разве что по утрам, когда бегал позавтракать в огород. А хозяин, две-три недели погоревав над испорченным салатом и обгрызенной молодой капустой, залег в засаду и подстрелил легкомысленного шалопая, когда тот на рассвете пришел на картофельную грядку. Но человек на этом не остановился. Он раскопал нору и вытащил оттуда крольчиху и малышей. Матери Дурмана все же удалось удрать по капустному полю к холмам, крольчата метнулись было за ней, но человек переловил всех, кроме Дурмана. Подстреленная мать, истекая кровью, бежала среди бела дня вдоль изгородей, а малыш кое-как ковылял сзади.

Вскоре запах крови привлек ласку, и та пошла по их следу. Крошечный крольчонок спрятался в высокой траве и видел, как погибла мать. Он даже не попытался бежать, но ласка, утолив голод и не взглянув в его сторону, скрылась в кустах. А через несколько часов старый школьный учитель из Овертона, прогуливаясь по полям, наткнулся на малыша, который лежал, прижавшись мордашкой к холодному неподвижному телу, и плакал. Учитель принес его домой, поселил на собственной кухне и кормил молоком из пипетки до тех пор, пока крольчонок не подрос и не научился есть отруби и зелень. Но Дурман вырос очень озлобленным и кусался при первой же возможности. Уже через месяц он стал большим, сильным и злым. Он едва не прикончил учительскую кошку, которая застала его одного на полу в кухне и решила немного погонять. А неделю спустя, ночью, Дурман перегрыз проволоку, выбрался из клетки и исчез в чистом поле.

Любой крольчонок, оказавшийся в таком положении, без всякого опыта жизни на свободе, стал бы жертвой первого хищника. Любой, но не Дурман. Через несколько дней он набрел на небольшой городок и когтями, зубами заставил хозяев смириться со своим присутствием. Вскоре он убил одного задругам двоих вожаков и одного своего соперника по имени Рыжик и стал старшиной. В бою он был страшен. Равнодушный к боли, Дурман бился только насмерть — налетал, обрушиваясь, на противника, сбивал с ног, и так до тех пор, пока тот, измученный, не падал без сил. Те, у кого не хватило мужества вступить с ним в спор, очень скоро согласились признать его вожаком.

Дурман был готов дать отпор кому угодно, кроме лисы. Однажды вечером он напал на выбежавшего в поле на охоту щенка-абердинца. Он знать не хотел, что такое страх перед хищниками, и мечтал когда-нибудь убить ласку или горностая. Проверив силы, Дурман понял, что утолить одолевавшую его жажду власти можно лишь одним способом: полностью подчинить себе кроликов. Ему нужен был не городок, а целое королевство. Дурман прекрасно отдавал себе отчет, насколько мешают ему в этой затее люди, но против них у кроликов есть хитрость и дисциплина. Дурман оставил маленькое поселение и вместе со своими единомышленниками отправился на поиски места, которое подошло бы для осуществления его планов, места, где удалось бы скрыть самое существование городка, а значит, спасти его от истребления.

Эфрафа возникла у перекрестка двух верховых дорожек. Одна из них (та, что шла с востока на запад) так густо заросла по обеим сторонам кустами и деревьями, что напоминала тоннель. Дурман привел сюда переселенцев, и между корней и вдоль канав они вырыли первые норы. Жизнь в городке пошла на лад. Дурман отдавал ему всю душу, чем завоевал сердца кроликов куда больше, чем силой. Если крольчихи уставали рыть норы, он отпускал их поспать, а сам становился на их место. Если туда забредал человек, Дурман предупреждал о нем еще за полмили. Он дрался с крысами, сороками, серыми белками и как-то раз даже сцепился с вороной. Когда подрастали крольчата, он сам возился с ними, отбирал самых сильных в ауслу и брался за их воспитание. И никому не позволял уйти из городка. Вскоре после переселения три кролика попытались было улизнуть, но Дурман выследил их, догнал и силой вернул обратно.

Город рос, и Дурман совершенствовал свою систему управления. Ему пришло в голову, что толпа пасущихся утром и вечером кроликов наверняка может привлечь чье-то внимание. И он придумал подразделения, поставил во главе каждого офицера, выбрал часовых, а на силфли разрешил выходить только в излюбленное всеми время — рано утром и на закате. Все приметы присутствия в лесу кроликов он приказывал прятать, как только можно. Гвардейцам ауслы разрешалось больше — они могли сами выбрать себе подругу, ходили, куда хотели, и ели, когда хотели. Но любая ошибка на службе каралась понижением в звании и потерей привилегий. Рядовым кроликам полагались куда более суровые наказания.

Когда Дурман понял, что одному во все стороны уже не поспеть, он создал Совет. В Совет вошла часть гвардейцев, остальных Дурман выбрал исключительно за ум или преданность. Так, почти оглохший старик Подснежник был непревзойденным специалистом по безопасности. Это он посоветовал не соединять переходами разные подразделения, чтобы болезнь или отрава не распространились на все племя. Да и заговор так легче заметить. И кроликам запретили ходить в гости друг к другу без разрешения офицера. По совету того же Подснежника генерал взял под свой контроль и рытье новых нор, ибо чрезмерно разросшийся город станет заметным, да и центральную власть в нем наверняка не удержишь. Нелегко было Подснежнику убедить в этом Дурмана, ибо такой контроль ограничивал не только город, но и неиссякаемое стремление генерала добиться все большей и большей власти. Теперь понадобилось искать новый выход, и, едва приказав прекратить строительство, генерал придумал внешние патрули.

Начались они под командой Дурмана с обыкновенных налетов на чужие владения. Генерал брал с собой четырех или пятерых гвардейцев и просто бежал на поиски приключений. С самого начала им повезло: наткнувшись на больную сову, которая съела мышь, отравившуюся зерном, они загнали ее и убили. А на следующий день встретили двух хлессилей и привели силой в Эфрафу. Но Дурман был не просто громила. Он умел и подбодрить своих, и зажечь в них жажду соревнования. Прошло совсем немного времени, а офицеры уже наперебой просили позволения пойти в патруль. Дурман начал давать задания: найти в заданном направлении хлессилей, выяснить, не появились ли в том или ином амбаре крысы, не пора ли их выгнать оттуда. Он запрещал патрулям только одно — подходить близко к фермам и огородам. Однажды патруль, которым командовал капитан Ятрышник, обнаружил в двух милях к востоку от Кингсклер-Овертонской дороги, на опушке Орехового леса, крохотный городок. Поход против жителей городка возглавил сам генерал. Племя было разбито, оставшихся в живых доставили в Эфрафу, но через некоторое время кое-кто из пленников дослужился даже до ауслы.

Шли месяцы, и внешние патрули стали обычным делом. Летом и в начале осени одновременно в поиск выходили два-три патруля. И вскоре вокруг Эфрафы не осталось ни одной кроличьей норы, а если вдруг сюда случайно забредал одинокий бродяга, его сразу подбирали патрульные. Потери во время таких рейдов были большие, потому что гвардейцам запрещалось прятаться от хищников. Частенько командирам требовалось все мужество и опыт, чтобы и задание выполнить, и привести патруль — вернее, остатки патруля — обратно в Эфрафу. Но аусла лишь гордилась этим. Кроме того, генерал любил время от времени сам пойти вслед за патрулем и проверить, кто и на что способен. И не раз случалось, что, оставшись один, командир разбитого патруля, хромая вдоль изгороди под дождем и рыдая, как заяц под кустиком плевела, в целой миле от Эфрафы натыкался на генерала и вытягивался в струнку, давая отчет, как, почему и где он потерял свой отряд. В патрули отбирали самых смышленых, самых быстроногих, самых безжалостных, а потери — в плохие времена погибало за месяц по пять-шесть патрулей — вполне устраивали Дурмана, во-первых, потому что теперь ему надо было сократить население городка, а во-вторых, потому что это означало, что аусле понадобятся новые гвардейцы и юные кролики изо всех сил постараются заслужить эту честь. Мысль о том, что гвардейцы расплачиваются жизнью, чтобы выполнить его приказ, льстила Дурману, хотя и он сам, и Совет безоговорочно верили в то, что именно он дал всему племени спокойную, безопасную жизнь, а цена, которую им приходится платить, несравнима с таким благом.

Но в тот вечер, когда генерал вышел из-под вязов поговорить с капитаном Кервелем, он был всерьез озабочен. Держать поселение в прежних границах становилось все трудней и трудней. Перенаселение превратилось в серьезную угрозу, причем тогда, когда большинство крольчих осталось без потомства. От этого, несмотря на прекрасную жизнь, у них испортился характер, и управлять ими стало нелегко. Недавно несколько крольчих пришли на Совет за разрешением покинуть город. Сначала они говорили спокойно, обещая, если Совет захочет, уйти далеко-далеко, но когда поняли, что их просьбу ни за что не удовлетворят, пришли в такой гнев, в такую ярость, что пришлось применить строгие меры. До сих пор у генерала не прошел неприятный осадок. И наконец, в последнее время аусла начала терять среди рядовых былое уважение.

Какие-то четверо бродяг, выдававших себя за послов, по решению Совета были отправлены в подразделение с меткой на правом боку. Генерал не успел выяснить, откуда они взялись. Им с легкостью удалось провести командира подразделения, прорваться сквозь посты и скрыться под покровом ночи. Разумеется, офицера, отвечавшего за это подразделение, капитана Анхуза, разжаловали и прогнали из ауслы. И это наказание, пусть справедливое, тоже оставило неприятный след в душе генерала. Беда была в том, что в Эфрафе почти не осталось хороших офицеров. Подобрать гвардейцев для ауслы — как правило, часовых — не представляет труда, но офицеров — другое дело, а тут меньше чем за месяц потеряны трое. Анхуза генерал списал со счетов — никогда его не восстановит в звании. Капитану Горчаку не повезло еще больше: преследуя беглецов, он, храбрый, изобретательный кролик, попал под поезд. Вот еще одно доказательство того, что все зло на свете от людей. Но самую скверную и поразительную новость принесли гвардейцы, вернувшиеся всего две ночи назад после обхода северных границ Эфрафы. Капитана Кровца, самого опытного, самого достойного служаку, убила лисица. Случай странный и неприятный. Патруль наткнулся на след довольно большой группы кроликов, очевидно направлявшихся в сторону Эфрафы с севера. Патруль устремился вдогонку, вышел на окраину леса, но не успели гвардейцы и глазом моргнуть, как вдруг прямо на них вылетел чужак. Разумеется, его попытались остановить, но за ним, как видно, гналась лиса, потому что в мгновение ока она ворвалась в лес и убила беднягу Кровца. Помощник командира патруля Крестовник приказал остальным возвращаться и довел их до дома в полном порядке. И правильно сделал. Но чужака потерял, а гибель Кровца, за которую и отомстить- то некому, привела ауслу в полное уныние.

Генерал выслал в погоню новые патрули, но тем удалось лишь установить, что чужаки перебрались через железную дорогу и исчезли где-то на юге. Мысль о том, что они прошли так близко от Эфрафы и ускользнули от гвардейцев, была просто невыносима. Наверняка по-настоящему предприимчивый офицер и теперь еще смог бы догнать их. Именно предприимчивый, скажем, как капитан Дрема. Генерал редко посылал патрульных на ту сторону железной дороги, и эфрафцы плохо знали сырой правый берег. Он пошел бы и сам, но из-за всех домашних неурядиц это было рискованно, да и Дрему сейчас не отпустишь. Нет! Пусть это невероятно обидно, но о чужаках лучше на время забыть. Сначала нужно пополнить поредевшие ряды ауслы.

Желательно теми, кто, не колеблясь, мог бы погасить малейшие очаги неповиновения. Нужно побыстрее повысить в звании лучших. Приструнить их на время и как следует обучить. А потом жизнь войдет в обычную колею.

Немного рассеянно генерал поздоровался с капитаном Кервелем и мысленно вернулся к своим заботам.

— Кто у тебя на посту, Кервель? — наконец спросил он. — Я знаю кого-нибудь?

— Там хорошие ребята, сэр, — ответил Кервель. — Вы знакомы с Майораном — он был в вашем патруле вестовым. И еще, может быть, с Тимьяном.

— Да, этих я знаю, — произнес Дурман. — Офицеров из них не получится. Надо кем-то заменить Горчака и Кровца — вот куда я клоню.

— Непростая задача, сэр, — отозвался Кервель. — Такие кролики в траве не валяются.

— И все-таки их найти надо, — сказал Дурман. — Подумай над этим хорошенько, потом доложишь. А сейчас я хочу проверить у тебя посты. Не хочешь пройтись со мной?

Но едва они собрались в обход, как подбежал еще один кролик. Это оказался не кто иной, как сам капитан Дрема. В обязанности Дремы входил в первую очередь поиск хлессилей в окрестностях Эфрафы. Он же обязан был докладывать о любых переменах, все равно, что это — появится ли в грязи след гусеничного трактора, обнаружат ли ястребиный помет или новые удобрения на пшеничном поле. Опытный следопыт, Дрема ничего — или почти ничего — не упускал из виду и был одним из тех немногих, кого Дурман искренне уважал.

— Я тебе нужен? — после некоторой паузы спросил его генерал.

— По-моему, да, сэр, — ответил Дрема. — Мы нашли хлессиля и привели сюда.

— Где вы его нашли?

— Рядом с аркой, сэр. На нашей стороне.

— Что он делал?

— Сэр, он говорит, что проделал большой путь, чтобы добраться до Эфрафы. Потому я и подумал, что, возможно, вы захотите взглянуть на него.

— Он сам хочет в Эфрафу? — спросил пораженный Дурман.

— Так он говорит, сэр.

— Почему бы не отвести его завтра на Совет?

— Разумеется. Как скажете, сэр. Но меня он поразил. Это не совсем обычный кролик. И мог бы быть нам полезен.

— Гм, — неуверенно произнес генерал. — Что ж, отлично. Я не люблю ждать. Где он?

— Возле Крикса, сэр. — Дрема имел в виду перекресток верховых троп ярдах в пятидесяти, который сейчас скрывали деревья. — С ним остались двое из моего патруля.

Дурман поспешил к Криксу. Кервель, сейчас находившийся в своем подразделении на дежурстве, остался на месте. Дрема побежал вслед за генералом. В этот час Крикс укрывала зеленая тень. Рыжие солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев. В сырой траве по обе стороны дорожек пестрели звездочки розовато-лиловой дубницы, подлесник и желтые густые цветы дудника. По другую сторону дорожки под кустом бузины генерала дожидались двое гвардейцев из ауслафы, специальной полиции Совета, с ними и был чужак.

Дурман тотчас же понял, что имел в виду Дрема. Чужак был крупный, тяжелый, проворный, а по его ободранным, потрепанным бокам можно было узнать в нем изрядного драчуна. Шерсть на макушке росла густо и странно — наподобие шлема. Чужак уставился на генерала пристальным, оценивающим взглядом — давно на него никто так не смотрел.

— Кто ты? — спросил Дурман.

— Меня зовут Тлайли, — ответил незнакомец.

— Тлайли, сэр, — подсказал Дрема.

Незнакомец промолчал.

— Мне доложили, что тебя привел сюда патруль. Что ты здесь делал?

— Я шел в Эфрафу.

— Почему?

— Что за странный вопрос! Ведь это ваше поселение или нет? Так что удивительного в том, что кто- то к вам попросился?

Дурман почувствовал замешательство. Он был неглуп и, конечно же, понимал, что ни один кролик в здравом уме добровольно не явится в Эфрафу. Но признаться в этом не мог.

— Что ты умеешь?

— Умею бегать, умею драться, а если меня попросят рассказать сказку, сумею испортить любую. Я был офицером ауслы.

— Драться, говоришь? А с ним справишься? — спросил Дурман, кивнув на капитана Дрему.

— Как хотите. — Незнакомец встал на дыбы и всем весом обрушился на капитана, который едва успел отскочить.

— Не валяй дурака, — осадил его генерал. — Сядь. Где ты был офицером?

— Далеко. Люди уничтожили наш городок, но я удрал. Пришлось мне побродить. И вряд ли вас удивит, что до меня дошли слухи об Эфрафе. Я долго шел к вам. Думаю, что мог бы и пригодиться.

— Ты один?

— Сейчас — да.

Генерал снова задумался. Похоже, кролик и впрямь офицер ауслы. Любая гвардия примет такого. И если не врет, он довольно умен, раз сбежал из гибнущего городка, выжил и одолел в одиночку долгий путь. Наверное, он издалека, потому что в окрестностях Эфрафы никаких городков давным-давно не осталось.

— Что ж, — наконец сказал Дурман, — думаю, ты можешь нам пригодиться. Сегодня за тобой присмотрит Дрема, а завтра утром ты предстанешь перед Советом. А пока не вздумай затеять драку, понятно? Тебе и без того забот хватит.

— Вот и хорошо.

На следующее утро Совет обсудил стоявший в повестке дня вопрос о больших потерях в аусле, и генерал Дурман предложил попытаться частично восполнить урон и поставить помощником офицера, капитана Кервеля, в подразделение с меткой на задней левой ноге сильного, крепкого новичка. Незнакомец предстал перед Советом, и все согласились. Еще до на-Фрита Тлайли поставили знак отличия, и, прихрамывая на заднюю левую ногу, он приступил к своим обязанностям.

35
На ощупь

Этот мир, где так много еще работы и так мало понятного…

Доктор Джонсон[25]

— А потом, перед тем как выпустить кроликов на силфли, — продолжал Кервель, — я всегда смотрю, какая погода. Конечно, у каждого офицера есть вестовой — он и отдает приказ спускаться. Он же следит за погодой, но я предпочитаю все проверять сам. В лунные ночи мы не ставим посты близко к норам, и часовым все время приходится следить, чтобы никто не забежал слишком далеко. Если же ночь безлунная или дождливая, мы выпускаем подразделение по очереди, маленькими группами, и у каждой своя охрана. Когда погода совсем никуда не годится, мы просим генерала пропустить выход.

— И часто здесь пытаются удрать? — спросил Шишак. Весь день он вместе с Кервелем и Гравилатом, вторым офицером, обходил переходы и переполненные норы подразделения и думал, что никогда в жизни не доводилось ему видеть таких угрюмых, таких подавленных кроликов. — Что-то говорит мне, что с ними нетрудно управиться.

— С большинством, конечно же, нет, — ответил Гравилат, — но ведь никогда заранее не знаешь, когда что случится. Вот, например, подразделение с меткой на правом боку всегда у нас было самым послушным. А в один прекрасный день Совет направил туда четверых бродяг, на следующий вечер Анхуз что-то вовремя не сообразил, и бродяги провели его, как крольчонка, и удрали. А для него это конец. Не говоря уже о бедняге Горчаке — погиб на железной дороге. Когда беда грянет, она грянет, как гром, — не спланируешь. Иногда находит что-то вроде безумия. Стукнет кому-то в голову, он и бежит, и, если ты его тут же не свалишь, следом бросятся еще трое. Тут есть только одно спасение: если подразделение вышло на силфли, глаз не спускай. Отдохнешь потом, когда будет время. В конце концов, для того мы и существуем — и мы, и патрули.

— Теперь о помете, — сказал Кервель, — чем строже за этим следить, тем лучше. Если генерал заметит помет в поле, то заставит тебя проглотить собственный хвост. А помет зарывать никто не любит. Им, видите ли, хочется поступать в соответствии с природой — вот ведь антисоциальные мерзавчики! Они просто не понимают, что благо каждого зависит от каждого. Лично я ежедневно отряжаю трех- четырех рядовых и заставляю рыть в канаве яму для помета. Если хорошенько подумать, всегда найдется, кого наказать. Один наряд выроет ямку, другой заполнит, третий засыплет. От каждого подразделения к канавам ведет специальный ход — можно пользоваться только им. У канав тоже всегда посты, чтобы кролики возвращались куда положено.

— А как вы их проверяете после силфли? — спросил Шишак.

— Мы же всех знаем, — ответил Кервель, — и смотрим, кто спускается. В норы подразделения ведут всего два входа, и мы караулим каждый. Дорогу все знают, а я сразу замечу, если кого-нибудь недосчитаюсь. Часовые спускаются вниз последними, и только я, когда твердо уверен, что вернулись все, имею право снимать посты. Потом, конечно, часовые могут выйти, если захотят, но посты возле выходов остаются. Я же еще слежу, чтобы никто не рыл новых нор. Это может разрешить только Совет. Людей и лис мы, конечно, боимся, как все. И если кто-то из них подойдет, прячемся в ближайшее укрытие, часовые тоже. Но никому еще не приходило в голову попытаться удрать после сигнала тревоги. Беглеца не сразу хватились бы, но таких, кто предпочел бы побежать навстречу элилю, я пока не видел.

— Я просто в восторге! Как тщательно вы все организовали, — сказал Шишак, думая о том, что отсюда его тайное задание кажется еще более безнадежным, чем раньше. — Я заступлю на пост, как только позволят. А когда я пойду в патруль?

— Возможно, для начала генерал позовет тебя, когда пойдет сам, — предположил Гравилат. — Во всяком случае, я с ним ходил. Там побегаешь денек-другой и перестанешь задираться — устанешь. Но должен признать, Тлайли, и здоровый же ты. Тебе довелось хлебнуть лиха, но наверняка это пошло только на пользу.

В эту минуту из бокового тоннеля выглянул кролик с белым шрамом на горле.

— Капитан Кервель, подразделение с меткой на шее возвращается, сэр, — доложил он. — Прекрасный вечер — как по заказу!

— А я уже думаю, когда вы появитесь, — отозвался Кервель. — Передай капитану Эспарцету, что я зову своих.

И, повернувшись к стоявшему неподалеку часовому, Кервель велел выводить всех наверх на силфли.

— Ты, Гравилат, — сказал он, — как всегда, встанешь у дальнего выхода, а Тлайли посторожит здесь вместе со мной. Во внешнюю охрану выставить пока четверых, а когда все поднимутся, караул удвоить. Двое останутся здесь на всякий случай. Увидимся на обычном месте — под обрывом у большого камня.

Шишак прошел вслед за Кервелем по тоннелю, куда долетали сверху запахи теплой травы, белого и лугового клевера. Тоннель был тесный и очень душный. Даже в Эфрафе все повеселели при мысли о вечере на силфли. Шишаку вспомнилось, как шуршат над «Ульем» буковые ветки, и он вздохнул. «Интересно, как там дела у старика Падуба? И когда я теперь с ним увижусь? Да и с Орехом тоже. Ну, этим поганцам будет над чем поломать голову, когда я удеру. Только как же мне тут одиноко! И как трудно обманывать!»

Они подошли к выходу, Кервель оставил Шишака и вышел проверить, что и как. Капитан высунулся наружу и осмотрелся. Вернувшись, он занял место у выхода, а Шишак пристроился рядом и тут впервые заметил в противоположной стене нишу, похожую на заваленный ход. Там сидели трое кроликов. Двое — по краям — смотрели перед собой жестко и твердо. Но внимание Шишака привлек средний кролик. Он был темный, почти черный. Но не это поразило нашего смельчака. Кролик был невероятно изуродован. Вместо ушей по бокам свисали бесформенные лохмотья, располосованные сверху донизу, в незаживших рубцах и проплешинах. Веко на одном глазу почти не открывалось.

Несмотря на восхитительный прохладный июльский вечер, кролик смотрел вяло и равнодушно. То и дело мигая, он не подымал глаз от земли. Он сидел совершенно неподвижно, потом вдруг наклонил голову и поскреб передней лапой кончик носа, шею, но как-то совершенно безучастно и тотчас уныло вернулся в прежнюю позу.

Шишака, доброго, впечатлительного, пронзили жалость и любопытство. Он подошел поближе.

— Ты кто? — спросил он.

— Меня зовут Блэкавар, сэр, — отозвался кролик. Он не поднял глаз и отвечал так безразлично, словно ему приходилось делать это много-много раз.

— Ты собираешься на силфли? — спросил Шишак, а про себя подумал, что наверняка перед ним великий здешний герой, раненный в страшной схватке, а теперь немощный, ослабевший, и ему за прежние заслуги полагается почетный эскорт.

— Нет, сэр, — отвечал кролик.

— Почему же? — удивился Шишак. — Вечер прекрасный.

— Я хожу на силфли в другое время, сэр.

— Тогда почему же ты сидишь здесь? — спросил Шишак с обычной для него прямотой.

— Сейчас на силфли идет наше подразделение, сэр, — начал было кролик. — Наше подразделение… Они пришли… Я… Мне нужно… — Он замялся и замолчал.

— Давай-давай, продолжай, — сказал один из ауслафы.

— Я пришел сюда, чтобы меня видело все подразделение, — произнес кролик тихим, ровным голосом. — Я совершил преступление, пытался сбежать из Эфрафы, и теперь пусть все видят, как меня наказали. Члены Совета были очень милосердны ко мне… Члены Совета были очень милосердны… Члены Совета… Сэр, я никак не могу запомнить всех слов, — взмолился он, обернувшись к одному из часовых. — Я действительно их забыл. Кажется, я уже все забыл.

Часовой промолчал. Потрясенный Шишак сидел некоторое время молча, потом вновь отошел к Кервелю.

— Так он должен отвечать каждому, — пояснил Кервель, — но за полмесяца он здорово поглупел. Этот парень хотел сбежать. Дрема его поймал, привел обратно, а на Совете ему порвали уши и, в назидание остальным, велели выводить напоказ перед вечерней и утренней кормежкой. Но если хочешь знать, по-моему, он долго не протянет. Скоро он уйдет вслед за тем, кто намного чернее его.

От беспечного, равнодушного тона Кервеля, от тяжелого, вставшего перед глазами воспоминания Шишака передернуло. Подразделение медленно тянулось наверх, и Шишак провожал глазами кроликов, которые по одному выскакивали в боярышник, заслонив на мгновение на выходе свет. Кервель явно гордился тем, что знал по имени всех.

Он успевал перекинуться словом почти с каждым и из шкуры вон лез, чтобы показать, как ему интересны все заботы его рядовых. В ответах Шишак не заметил ни тепла, ни симпатии, правда, не понял и причины: то ли Кервеля здесь не любили, то ли эта унылая, отрывистая манера просто принята у эфрафских рядовых. По совету Чернички Шишак старался угадать хоть малейшие признаки возмущения или недовольства, но понять что-то по этим мелькавшим мимо безразличным взглядам было просто невозможно. Последними вышли три или четыре крольчихи, которые болтали между собой.

— Ну что, по душе тебе новые друзья, Нельтильта? — обратился Кервель к первой, когда она поравнялась с ним.

Молоденькая, месяцев трех от роду, симпатичная длинноносая крольчиха остановилась и посмотрела прямо ему в глаза.

— Скоро ты отдашь Фриту душу, капитан, попомни мои слова, — ответила она, — как капитан Кровец. И почему это вы не берёте крольчих во внешний патруль?

Она помедлила, дожидаясь ответа, но Кервель промолчал, словоохотливость его как ветром сдуло.

— Что она имела в виду? — спросил Шишак.

— Да были тут у нас неприятности, — буркнул Кервель. — Несколько крольчих из подразделения с меткой на левом боку собрались и устроили на Совете скандал. Генерал велел разделить их, и к нам перевели двоих. Я за ними присматриваю. Они-то ничего, а вот Нельтильта стала дерзить и вести себя нахально — ты же сам видел. Мне до этого дела нет — ведь она всего-навсего пытается оскорбить гвардейцев. Я больше забеспокоился бы, если бы все наши юные дамы стали вдруг вежливы и послушны. Тогда я решил бы, что они что-то затевают. И все-таки, Тлайли, познакомился бы ты с ними поближе. Может, хоть тебе удастся их приструнить.

— Ладно, — ответил Шишак. — А кстати, нельзя ли тут у вас обзавестись подружкой?

— Подружкой? — переспросил Кервель. — Да если тебе нужна подружка, выбирай любую, какая понравится. Вот и все. Мы даром не служим. Я имею в виду офицеров. Приказа никто из крольчих не ослушается, и встать тебе поперек дороги никто не посмеет. Кроме меня или Гравилата, конечно. Но мы-то уж вряд ли поссоримся. В конце концов, крольчих у нас хватает.

— Понятно, — пробормотал Шишак. — Ладно, пойду-ка и я на силфли. Поболтаю с кем-нибудь, осмотрю посты, натравке поваляюсь, если, конечно, у тебя нет ко мне поручений. Да, а как Блэкавар?

— Забудь о нем, — сказал Кервель. — Это не твое дело. Пока подразделение наверху, он будет сидеть здесь, а потом им займется ауслафа.

Шишак побежал в поле, чувствуя на себе угрюмые взгляды кроликов. Он растерялся и почуял недоброе. Как подступиться к опасному заданию? А пора уже и начать бы. Кехаар ясно дал понять, что долго ждать не намерен. Шишаку ничего не оставалось, как только попытаться доверить кому-нибудь свою тайну. Но кому? Уж этот городок наверняка кишмя кишит шпионами. И видимо, лишь генералу известно, кто шпион, а кто нет. А вдруг за ним и сейчас наблюдают?

«Во-первых, доверять можно собственному чутью, — подумал Шишак. — Обойду-ка я эту лужайку и посмотрю, стоит тут с кем знакомиться или нет. Но одно я решил твердо: если мне и впрямь удастся хоть кого-нибудь вывести отсюда, то непременно возьму с собой этого несчастного калеку. Тысяча элилей! Подумать только! Заставить так сидеть бедного кролика! Вот уж и в самом деле — Дурман! Для такого и пули мало».

Останавливаясь сорвать травинку, Шишак медленно двигался по залитому лучами вечернего солнца лугу. Через некоторое время он наткнулся на небольшую канавку, точно такую же, в какой они с Серебряным нашли Кехаара. В канавке, спиной к Шишаку, сидели четыре крольчихи. Он сразу узнал в них тех, что вышли последними. Они, похоже, успели утолить голод и теперь лениво болтали между собой. Шишак заметил, что в основном говорит одна, а трое слушают. Шишак чуть ли не больше всех любил сказки, и теперь ему страшно захотелось услышать что-нибудь новенькое. И когда крольчиха снова заговорила, он тихонечко подошел к краю канавки.

Шишак сразу же понял, что это не сказка. Но где-то он слышал нечто подобное. Тот же ритм, те же восторженные, восхищенные слушатели… Где это было? Потом он вспомнил запах морковки, большую пещеру и возвышающегося над толпой Дубравку. Но если Дубравкины стихи Шишаку не понравились, то эти сразу запали в душу.

Давным-давно
Пел зяблик на высоких ветках терна,
Крольчиха вывела на травку малышей —
Они играли, ветер нес весну.
Их время пронеслось, как цвет бузинный.
И зяблик улетел, и на душе темно,
И время наших игр ушло навеки.

Давным-давно
Оранжевый жучок полз вверх по колоску.
Дул ветер. Кролик со своей женой
Бежали через луг. И нору вырыли под склоном
Ореховым и зажили счастливо.
Теперь жучок замерз, и на душе темно,
И суждено одной остаться мне навеки.

Мороз, мороз. Мороз живет во мне.
Мой слух и нюх замерзли на морозе.
Весною стриж вернется, закричит:
«Крольчихи, ройте норы малышам!» —
Я не услышу. Никогда детеныш
Не оживет в моем замерзшем теле.
Во сне моем железной сетью ловят ветер.
И ветра не услышу я вовеки.

Крольчиха умолкла, и никто из трех ее подруг не произнес ни слова; но и по молчанию Шишак понял, что она высказала то, что лежало у всех на душе. Болтая и перекликаясь, пролетела над ними стайка скворцов, в траву, прямо перед носом слушательниц, упал сверху жидкий помет, но ни одна не шелохнулась, погруженная в печальные мысли. А мысли эти, как ни были они грустны, витали в местах, очень далеких от Эфрафы.

У Шишака был жесткий характер, жесткий, как и его лапы, чувствительным его не назовешь, но, как всякий, кому довелось узнать, что такое страх и лишения, он тотчас угадывал чужое горе и умел его уважать. Шишак привык с первого взгляда оценивать кроликов и решать, кто на что сгодится. И его поразило, насколько молоды и полны сил были сидящие перед ним крольчихи. Когда дикие животные чувствуют, что устали жить, они уходят туда, где никто им не помешает направить оставшиеся силы к смерти. Однажды в городке-ловушке Шишак ошибся, решив, что Пятик почувствовал эту усталость, потому и стремится уйти. Но с той поры наш герой поумнел. Он видел отчаяние крольчих и прекрасно понимал, в чем дело. Понимал он и то, что последствия перенаселения в племени всегда в первую очередь сказываются на крольчихах. Они делаются упрямыми, непослушными. Но если и это не помогает, крольчихи отправляются в путешествие, которое ведет к единственному оставшемуся в их распоряжении выходу. И Шишак пытался понять, далеко ли ушла по печальной этой тропе четверка печальных подруг.

Он спрыгнул вниз. Неожиданно оторвавшись от тягостных мыслей, крольчихи отшатнулись и сердито посмотрели на Шишака.

— Тебя, кажется, зовут Нельтильта? — обратился Шишак к симпатичной молодой крольчихе, на которую обратил внимание еще внизу. — А как тебя зовут? — повернулся он к ее соседке.

— Тетагиннанг[26], сэр, — помолчав, неохотно ответила та.

— А тебя? — спросил Шишак крольчиху, которая читала стихи.

Она одарила его взглядом, полным такой боли, такого страдания и укора, что он решил повременить и как-нибудь в другой раз сообщить, что он тайный ее друг и враг Эфрафы, что он сам ненавидит власть, которую тут якобы представляет. В ответе Нельтильты Кервелю звучала ненависть, а туг Шишак столкнулся с таким горем, которое не выразить словами. И, глядя на крольчиху, он вдруг вспомнил рассказ Падуба об огромном желтом храдада, уничтожившем поле в Сэндлфорде. «Вот и он тогда, наверное, так смотрел», — подумал Шишак. В этот момент крольчиха заговорила:

— Меня зовут Хизентли, сэр.

— Хизентли? — вскричал потрясенный Шишак. — Но тогда это ты… — Он замолчал.

Спрашивать, помнит ли она Падуба, небезопасно. Неважно, помнит она его или забыла, но, значит, тот самый кролик, который рассказывал Падубу о мучительной жизни в Эфрафе, тоже где-то поблизости. И если Шишак ничего не перепутал, сама Хизентли тоже однажды уже пыталась уйти отсюда. «Но, — подумал он, встретившись еще раз с отчаянным ее взглядом, — годится ли она теперь хоть на что-нибудь?»

— Вы не позволите нам уйти, сэр? — спросила Нельтильта. — Нам, видите ли, неловко в присутствии офицера. Мы потому и уходим подальше.

— О… Да… Конечно… Как скажете, — забормотал смущенный Шишак.

Он остался сидеть на месте, а четыре крольчихи скрылись в траве, и до него донесся голос Нельтильты, которая явно нарывалась на неприятности:

— Вот ведь олух!

«Что ж, видно, не все тут еще вымерло», — решил Шишак и направился в обход постов.

Он поболтал с часовыми, стараясь выяснить, в чем заключаются их обязанности. Система охраны была тут на пугающей высоте. От одного часового до другого всего секунды две ходу, а по сигналу тревоги из нор немедленно выбегут офицеры и гвардейцы резерва. В случае необходимости можно почти мгновенно поставить на ноги всю ауслафу, отозвать из патруля капитана Дрему и снять с постов дежурных офицеров, выгуливающих рядовых. Так как в Эфрафе никогда два подразделения не выходят на силфли одновременно, вернуть кроликов по тревоге обратно не составляет никакого труда. Шишак разговорился с одним из часовых, с Майораном, и тот рассказал ему о неудавшемся бегстве Блэкавара.

— Он притворился, будто случайно зашел далеко, — рассказывал Майоран, — а потом вдруг как пустится бежать! Он даже сбил с ног двоих часовых, которые попытались его остановить. Насколько я знаю, это первый у нас случай. Блэкавар мчался, как сумасшедший, но Дрема уже услышал сигнал, и он просто пробежал напрямик через поле и вышел навстречу. И конечно, если бы Блэкавар не тронул часовых, ему на Совете досталось бы куда меньше.

— А тебе-то как живется? — спросил Шишак.

— Сейчас неплохо, я ведь в аусле, — ответил Майоран. — А если бы мне удалось дослужиться до офицера, жил бы еще лучше. Я уже два раза просился во внешний патруль — только так ведь и можно себя проявить. Дерусь я и беру след не хуже других, но от офицера, ясное дело, требуется не только это. Офицеры у нас что надо, правда ведь?

— Правда, — с чувством отозвался Шишак.

Его поразило, что Майоран явно считал Шишака своим. И в его голосе не слышалось ни зависти, ни недовольства. Шишак уже начинал понимать, что в этом городке никто не скажет больше, чем требуется, никто не сунет нос не в свои дела. А может быть, Майоран решил, что Шишака перевели из другого подразделения.

Когда стемнело и кролики уже собирались возвращаться в норы, капитан Кервель вышел на линию постов, чтобы встретить патруль Дремы. Шишак пристроился рядышком послушать, о чем они говорят. Он догадался, что Дрема ходил к железной дороге, но не нашел там ничего любопытного.

— А за дорогу вы когда-нибудь ходите? — спросил он.

— Редко, — ответил капитан. — Там, знаешь ли, так сыро, что кролику делать нечего. Так что быть-то я там был, но без задания предпочитаю туда не соваться. В мои обязанности входит приглядывать за окрестностями — не появится ли чего новенького — и докладывать Совету. Да следить, чтоб никто не удрал. Как тот бедолага, Блэкавар. Как он меня укусил, когда падал, — вовек не забуду! Если погода вроде сегодняшней, то мы доходим до насыпи, а потом бежим вдоль нее по своей стороне. А иногда идем совсем в другом направлении, до амбара. Все дело в задании. Кстати, сегодня я видел генерала, и, по-моему, через день-другой он собирается взять в дозор и тебя, когда ты устроишься и пройдет ваша очередь на силфли утром и вечером.

— Да зачем ждать-то так долго? — воскликнул Шишак, постаравшись, чтобы в его голосе прозвучало как можно больше пыла. — Почему не раньше?

— Когда подразделение выходит на силфли утром или вечером, для охраны нужна вся аусла. Видишь ли, в это время кролики слишком уж энергичны, и нужно особенное внимание. А вот когда наступает очередь силфли в на-Фрита или фа-Инле, часть ауслы может уйти во внешний патруль. Ну, давай прощаться. Пора отвести ребят к Криксу и доложить генералу.

Когда все подразделение спустилось под землю и охрана увела Блэкавара, Шишак извинился перед Кервелем и Гравилатом и пошел к себе в нору. Несмотря на то что нор не хватало, в каждом подразделении для часовых отводилось два больших, просторных помещения, а у каждого офицера была собственная спальня. Оставшись наконец в одиночестве, Шишак сел и задумался.

Задание казалось невыполнимым. Шишак твердо знал, что с помощью Кехаара сам он из Эфрафы удерет, когда только пожелает. Но как же, черт возьми, вывести крольчих? Предположим, они с радостью согласятся, тогда можно попробовать на свой страх и риск отозвать часовых. Но Кервель заметит побег через пару минут. Остается единственная возможность — прорываться днем. Подождать, пока Кервель уснет, и снять с поста часовых у одного из выходов. Шишак задумался. План хорош — без сучка без задоринки. На ум пришел Блэкавар. Наверняка днем он сидит под охраной в специальной норе. Вряд ли кто знает, где именно эта нора, — в Эфрафе никто ничего не знает точно, — а уж новенькому, конечно, о ней никто не расскажет. Так что от мысли взять Блэкавара с собой придется отказаться — с ним любой план провалится.

— Чтоб меня блохи заели, если я его брошу, — пробормотал Шишак себе под нос. — Ясное дело, Черничка сказал бы, что я болван. Но я тут сам себе голова и могу делать все, что мне нужно. А вдруг из-за этого Блэкавара я провалю дело? Ох, Фрит небесный! Ну и задачка!

Он думал над этим до тех пор, пока не сообразил, что мысли бегают по одному кругу. Вскоре он уснул. А когда проснулся, сияла луна, прекрасная и спокойная. Шишак решил взяться за дело с другого конца — сначала уговорить кого-нибудь из крольчих бежать, а уж потом вместе разрабатывать план. Он спустился вниз и наткнулся на молодого кролика, который предпочел спать в коридоре, а не в переполненной норе, Шишак разбудил его.

— Ты знаешь Хизентли? — спросил он.

— Конечно, сэр, — с трогательной готовностью ответил кролик, простодушно пытаясь выглядеть бодро.

— Сбегай найди ее и передай, чтобы шла ко мне в нору, — велел Шишак. — И пусть придет одна. Понял?

— Понял, сэр.

Юнец убежал, а Шишак вернулся к себе в нору, размышляя, не вызовет ли подозрений такой приказ. Потом решил, вряд ли. Из разговора с Кервелем Шишак уже знал, что офицеры посылают за крольчихами довольно часто. Так что если кто поинтересуется, Шишак скажет, что просто решил поразвлечься. Он лег и стал ждать Хизентли.

Кто-то прошел по темному коридору. Медленно остановился у входа. И молчал.

— Хизентли? — спросил Шишак.

— Это я.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Шишак.

— Вы офицер подразделения, сэр. Слушаюсь. Правда, вы ошибаетесь…

— Нет, — ответил Шишак, — нет никакой ошибки. И не нужно меня бояться. Входи и садись поближе.

Хизентли повиновалась. Шишак услышал, как колотится ее сердце. Она вся напряглась, глаза ее были закрыты, а когти вонзились в пол.

— Хизентли, — прошептал ей Шишак в самое ухо, — слушай меня внимательно. Помнишь, много дней назад, вечером, в Эфрафу пришли четверо кроликов? У одного была очень светлая шкурка, а у другого на передней лапе шрам от крысиного укуса. А ты разговаривала со старшим — его звали Падуб. Я знаю, что он тебе сказал.

Она в ужасе повернулась к Шишаку:

— Откуда вы знаете?

— Неважно. Слушай.

И Шишак принялся рассказывать о Пятике и Орехе, о гибели Сэндлфордского городка, о путешествии к Уотершипскому холму. Хизентли слушала затаив дыхание.

— А знаешь ли ты, — продолжал Шишак, — знаешь ли ты, что произошло с кроликами, которые рассказывали тебе про погибший городок, про то, как пришли в Эфрафу просить себе жен?

В ответ Хизентли еле выдохнула на ухо Шишаку:

— Я знаю только то, что нам сказали. Они бежали на следующий вечер. И тогда погиб капитан Горчак.

— А еще кого-нибудь посылали за ними? Я спрашиваю про следующий день.

— Анхуза арестовали, Горчак погиб — так что некому было.

— Беглецы вернулись домой. Один из них и сейчас недалеко отсюда — вместе с Орехом, Пятаком и другими. Все они умные, хитрые. Они ждут, чтобы я вывел из Эфрафы крольчих — сколько уговорю. Завтра утром я смогу переслать им весточку.

— Как?

— С птицей. Если все будет в порядке. — И Шишак рассказал ей о Кехааре.

Когда он замолчал, Хизентли не произнесла ни слова, и Шишак никак не мог понять: то ли крольчиха обдумывает его предложение, то ли просто не верит. Может, она приняла его за шпиона и боится ловушки? А может, хочет лишь одного — чтобы Шишак оставил ее в покое? Наконец он сказал:

— Ты веришь мне?

— Да, верю.

— А вдруг я шпион Совета?

— Нет, ты не шпион. Я это знаю.

— Откуда?

— Ты вспомнил о кролике, который назвал Эфрафу страшным местом. Но он не один здесь такой. И я тоже так говорила. Теперь, правда, редко: мое сердце уже замерзло.

— Но ты поможешь мне уговорить своих подруг? Нам ты нужна, а Эфрафе — нет.

И вновь она не ответила. Шишак услышал, как рядом прополз червяк, а наверху, в траве, пробежала какая-то мелкая зверюшка. Шишак знал, как важно сейчас не торопить Хизентли, и спокойно ждал.

Наконец она заговорила так тихо, что каждое слово слетало, как выдох:

— Из Эфрафы можно сбежать. Это очень опасно, но можно. Я не знаю, что дальше. Ночью страшно и все непонятно. А потом люди, люди и все эти иххрадада! Собака… Веревка, похожая на сухую ветку. Кролик — нет, это невозможно! — кролик едет нахрадада! Ох, кажется, я поглупела… Летние сказки для малышей. Когда-то и я умела видеть — это как будто смотришь на деревья за полем под дождем.

— Тебе познакомиться бы с моим другом, — сказал Шишак. — Он вроде тебя. Я ему всегда верю. Тебе тоже верю. И если ты говоришь, что удрать все-таки можно, значит, можно. Но я спрашиваю: приведешь ли ты еще кого-нибудь?

И, вновь помолчав, Хизентли произнесла:

— Я растеряла храбрость и мужество. Я боюсь тебя подвести.

— Послушай. С чего это ты так раскисла? Разве не ты привела крольчих на Совет?

— Вместе с Тетатиннанг. Что с остальными, не знаю. Тогда мы все жили в подразделении с меткой на правом боку. У меня до сих пор сохранилась эта метка, хотя здесь и поставили новую. Блэкавар… Ты ведь видел Блэкавара?

— Конечно.

— Он тоже наш. Он был нашим другом, подбадривал нас. Через день или два после нашей неудачи с Советом он пытался бежать, но его поймали. Ты же видел, что они с ним сделали. Это случилось в тот самый день, когда пришли твои друзья. Но им удалось удрать на следующую же ночь. Генерал тогда дал слово, что они последние. А нас по двое отправили в разные подразделения. Не знаю, почему нас выслали вместе с Тетатиннанг. Может, они разучились думать. В этом вся Эфрафа. Был приказ: «Разослать по двое» — они и выполнили приказ, и неважно, кого с кем. Но теперь я стала бояться. Совет знает все.

— Но ведь я-то здесь, — вставил Шишак.

— Совет очень умный.

— В таком случае ему придется пошевелить мозгами. Наши кролики куда умнее, поверь мне. Просто аусла Эль-Ахрайраха — ни дать ни взять. Но скажи мне, Нельтильта тоже была с вами, когда вы ходили на Совет?

— Нет, она родилась здесь. Она храбрая, но, понимаешь, слишком уж молодая и глупая. Ей хочется, чтобы все знали, что она дружит с теми, кто недоволен порядком. Она просто не понимает, что делает и что такое Совет. Для нее все это игра — подразнить офицеров и прочие глупости. Но когда-нибудь она переступит грань и накличет на нас беду. Тайну ей доверять нельзя ни в коем случае.

— Сколько крольчих из этого подразделения может согласиться бежать отсюда?

— Храйр. Видишь ли, недовольных — сколько угодно. Но знаешь, Тлайли, им нельзя ничего говорить до самого побега. Не только Нельтильте — всем! Никто не умеет хранить тайны, а шпионов хватает. Мы с тобой вдвоем придумаем план, а скажем только Тетатиннанг. И когда придет время, мы приведем крольчих.

Шишак понял, что совершенно неожиданно нашел друга, именно такого друга, который нужен ему больше всего на свете, — сильного, умного. Хизентли ничего не упустит и снимет часть ноши с его плеч.

— Значит, ты подготовишь крольчих, — сказал он. — И если тебе это удастся, я вас выведу.

— Когда?

— Лучше всего на закате. Тянуть не стоит. Нас встретит Орех с остальными, а уж они-то отобьются от любого патруля. Даже генералу такое не снилось.

Хизентли снова промолчала, а Шишак с восхищением подумал, что она сейчас размышляет над его словами, учитывая все случайности.

— Но может ли птица драться? — наконец спросила она. — Как она остановит их всех? Это будет большой побег, Тлайли, и нельзя допустить ошибки. Генерал сам пустится в погоню и возьмет с собой лучших офицеров. Мы не можем бежать вечно.

А они не собьются со следа и когда-нибудь нас настигнут.

— Говорю тебе, наши намного умней. Не знаю, смогу ли я объяснить тебе, что мы придумали. Ты когда-нибудь видела реку?

— Что такое «река»?

— Вот тебе и раз. Не знаю, как объяснить, но поверь, бежать недалеко. И если аусла нас догонит — мы уйдем у них из-под носа. Я об этом только и думаю. — Она не ответила, и Шишак добавил: — Хизентли, ты должна верить мне. Клянусь жизнью, мы уйдем от них. Я не обманываю.

— Если ты ошибся, счастливы будут те, кто умрет сразу.

— Никто не умрет. Мои друзья придумали такую хитрость, которой гордился бы сам Эль-Ахрайрах.

— Если бежать на закате, — сказала Хизентли, — то надо делать это завтра или послезавтра. Через два дня закончится наше время вечерних силфли. Ты знаешь об этом?

— Да. Слышал. Но лучше завтра. Чего тянуть? Остается, правда, еще кое-что. Нужно забрать с собой Блэкавара.

— Блэкавара? Как? Его стережет ауслафа.

— Да, знаю. Риск большой, но мы не можем его бросить. Вот что я решил. Завтра во время силфли ты и Тетатиннанг соберете вокруг себя всех, кто согласится бежать. А я повидаюсь с Кехааром неподалеку отсюда, на лугу, и скажу, чтобы он, едва увидит, как я возвращаюсь к норам, напал на часовых. Я как раз подоспею и справлюсь с обоими. Мы застанем их врасплох. И удерем вместе с Блэкаваром. Начнется суматоха. В суматохе и двинемся отсюда. Птица отгонит всякого, кто увяжется за нами. Запомни, бежать нужно только до большой арки под железной дорогой. Там нас будут ждать. Вам нужно будет просто не отставать, а я покажу дорогу.

— Капитан Дрема выскочит по тревоге.

— Надеюсь, что так оно и будет, — ответил Шишак. — Мне именно этого и хотелось бы.

— А вдруг Блэкавар не побежит? Его-то ты тоже застанешь врасплох.

— Его можно предупредить?

— Нет. Он всегда под охраной, а на силфли ходит отдельно.

— И сколько он будет так жить?

— Когда его покажут всем подразделениям, Совет убьет его. Так думают все.

— Вот, значит, как. Что ж, я без него не уйду.

— Ты очень храбрый, Тлайли. Но так ли ты умен? Завтра от тебя будет зависеть жизнь очень многих.

— Тебе не понравился мой план?

— Не в этом дело. Я всего лишь крольчиха, которая не видела ничего, кроме Эфрафы. Но вдруг случится что-нибудь неожиданное?

— Риск есть риск. Разве тебе не хочется выбраться отсюда и поселиться у нас на высоких холмах? Подумай об этом.

— Тлайли! А мы сможем сами выбирать себе мужа, нору и растить детенышей?

— Конечно. И рассказывать в «Улье» сказки, и бегать на силфли, когда захочешь. Там чудесная жизнь, клянусь.

— Я согласна. Я ничего не боюсь!

— И повезло же мне, что ты оказалась именно здесь! — воскликнул Шишак. — Я чуть с ума не сошел, пытаясь сообразить, что же делать, пока не встретил тебя.

— Тлайли, сейчас я пойду вниз. Кто-нибудь может поинтересоваться, зачем ты за мной посылал. В подруги я не гожусь. Но если я уйду сейчас же, мы можем сказать, что ты ошибся и очень разочарован. Не забудь.

— Не забуду. Да, тебе пора, и подготовь всех к завтрашнему вечеру. А я не подведу.

Оставшись один, Шишак почувствовал, как отчаянно устал, как измучен своим одиночеством. Он старался думать о том, что друзья совсем рядом и что он, Шишак, увидит их меньше чем через день. Но он знал, что между ним и Орехом — вся Эфрафа. То и дело его одолевал страх и дурные предчувствия. Наконец он забылся и во сне увидел капитана Дрему, превратившегося в поморника, который летел над рекой и кричал так, что от крика Шишак проснулся, потом вновь задремал и на этот раз увидел Кервеля — тот вел на блестящем проволочном поводке несчастного Блэкавара. А над всем, огромная, словно лошадь в поле, нависала гигантская тень генерала Дурмана, и ему было известно все, что творится в любом укромном местечке. И наконец, совершенно обессилев от бесконечной тревоги, Шишак, в своей отдельной норе, провалился в глубокий сон, где его не мог настичь даже страх.

36
Приближение грозы

Мы как раз собирались улепетнуть,
Хотя знали, что не виноваты ничуть,
Но вот тут-то и вышел Билл Харпер.

Песенка из мюзикла

Шишак выплывал из сна медленно, как пузырек болотного газа, который несет плавное течение. Рядом сидел кролик. Шишак вздрогнул, вскочил и спросил:

— Кто здесь?

— Гравилат, — ответил кролик. — Пора на силфли, Тлайли. Уже жаворонки поют. А ты горазд поспать.

— Да уж, — отозвался Шишак. — Ну, я готов. И он направился было к выходу, как вдруг вопрос Гравилата пригвоздил его к месту.

— Кто такой Пятик? — поинтересовался Гравилат.

— Что ты сказал? — напрягся Шишак.

— Я сказал: кто такой Пятик?

— Не понимаю.

— Ты разговаривал во сне. И повторял: «Спроси у Пятика. Спроси у Пятика». Я и захотел узнать, кто это такой.

— А-а, ясно. Так звали моего бывшего приятеля. Он умел предсказывать погоду и все остальное.

— Ну, это мы и сами умеем. Ты не чувствуешь — пахнет грозой?

Шишак принюхался. К запаху кроликов и травы примешивался теплый, сильный запах тяжелых туч, но шел он явно издалека. Запах не понравился Шишаку. Почти никто из животных не любит грозу, которая отзывается в них огромнейшим напряжением и нарушает естественный ритм жизни. Первым желанием Шишака было вернуться в нору, но он нисколько не сомневался, что в Эфрафе никто не позволит нарушить распорядок дня из-за такого пустяка, как гроза.

Шишак оказался прав. Кервель уже занял свой пост у выхода, расположившись напротив конвойных и Блэкавара. Он повернулся к вынырнувшим из темноты офицерам.

— Смелей, Тлайли, — сказал он. — Часовые уже на постах. Ты что, грозу не любишь?

— Не очень, — признался Шишак.

— Сегодня грозы не будет, — заверил его Кервель. — Она еще далеко. И до завтрашнего вечера сюда не доберется. Но никто в подразделении не должен заметить, что ты боишься. Без приказа генерала порядок все равно не изменишь.

— Никак не мог его добудиться, — сказал Гравилат довольно сердито. — У тебя ведь ночью была крольчиха, так, Тлайли?

— Вот как? — удивился Кервель. — И кто же?

— Хизентли, — ответил Шишак.

— О, эта марли торн[27], — заметил Кервель. — Забавно. Не думал, что она подходит для знакомства.

— А она и не подходит, — сказал Шишак. — Я ошибся. Но если ты помнишь, ты сам просил, чтобы я поближе познакомился с этой компанией да приструнил немного. Так что я и решил поболтать с ней, да без толку.

— Ничего не вышло?

— Трудно точно сказать, — отозвался Шишак. — Я попробую еще раз.

Пока кролики выходили из тоннеля, Шишак ломал голову над тем, как быстрее и лучше справиться с конвойными Блэкавара. Нужно в считанные секунды вывести из строя одного и немедленно кинуться на второго, а ведь у того будет время опомниться. Если придется с ним драться, встать надо так, чтобы Блэкавар оказался со стороны выхода, иначе, растерявшись, он может броситься в глубь коридора. Конечно, если повезет, испугается и удерет сам конвойный, но на это рассчитывать не приходится. Полицейские эфрафской ауслафы ничего не боятся.

Шишак вышел в поле, прикидывая, когда прилетит Кехаар. По уговору поморник должен найти его сам на второй день.

Шишак волновался напрасно. Кехаар парил над Эфрафой с самого рассвета. Он видел, как вышло подразделение, приземлился в сторонке, посредине между леском и линией часовых, и занялся жучками. Обгрызая травинки, Шишак мед ленно двигался в том же направлении, а потом, не глядя по сторонам, остановился и основательно принялся за еду. Вскоре он уловил движение в траве и понял, что Кехаар рядом.

— Местер Шишак. Нам нелься разгофарифать много. Местер Орех спрашифает, как дела. Что надо?

— Мне нужны две вещи, Кехаар, и обе к сегодняшнему вечеру. Первое — пусть нас ждут возле большой арки. Через эту арку я проведу крольчих. Если будет погоня, они должны приготовиться к драке. Лодка еще на месте?

— Та-та, людей не было. Я перетам местеру Ореху.

— Ладно. А теперь, Кехаар, слушай внимательно. Второе. Это очень важно. Видишь позади меня, в поле, кроликов? Это часовые. Вечером встретимся с тобой здесь. Потом я вернусь вон к тем деревьям и спущусь в нору. Как только увидишь, что я пошел, бросайся на часовых — напугай, заставь их удрать. Если же они не побегут — бей. Они должны побежать. Я появлюсь потом очень скоро, и тогда вместе с крольчихами мы побежим к арке. По дороге нас могут попытаться остановить. Тогда опять нападай. Сможешь?

— Та-та, я налечу и останофлю.

— Великолепно. Тогда все. Орех и наши — как они там?

— Карошо, карошо. Они гофорят, ты чертофски кароший парень. Местер Колокольчик гофорит, что фсем полагается по крольчике, а тебе — дфе.

Шишак пытался придумать подходящий ответ, как вдруг увидел Кервеля, бежавшего по полю в его сторону. Без единого слова Шишак сделал несколько прыжков ему навстречу и принялся деловито жевать кустик клевера. Когда Кервель подбежал поближе, Кехаар пролетел у них над самыми головами и скрылся за кронами деревьев.

Кервель проводил чайку взглядом и повернулся к Шишаку:

— Ты что, не боишься этих птиц?

— Не очень, — ответил Шишак.

— Иногда они нападают на мышей, а иногда на крольчат, — сказал Кервель. — Зачем подходить так близко. Что это ты такой беспечный?

Вместо ответа Шишак играючи толкнул капитана, но от этого толчка Кервель свалился в траву.

— Вот потому я и беспечный, — произнес Шишак.

Кервель неуклюже поднялся.

— Ладно, ты просто тяжелей меня, — заметил он. — Но запомни, Тлайли, офицеру эфрафской ауслы кроме силы нужно еще кое-что. А птицы эти все же опасны. К тому же странно, что она вообще здесь появилась — сейчас для них неподходящее время. Надо доложить.

— А это еще зачем?

— Потому что это странно. А обо всем странном и необычном положено докладывать. Если доложим не мы, это сделает кто-то другой. В хорошеньких же дураках мы окажемся, если придется сознаться, что видели ее. Отпереться не отопрешься — чайку все заметили. Лучше пойду и доложу немедленно. Время силфли почти закончилось, и если я опоздаю, вы с Гравилатом проследите за возвращением кроликов в норы.

Как только Кервель убежал, Шишак подошел к Хизентли. Он нашел ее и Тетатиннанг в той же канавке. Похоже, в подразделении, как и сказал Кервель, и впрямь никто не боялся грозы, которая, впрочем, была еще далеко. Но обе подруги сидели встревоженные и взволнованные. Шишак рассказал им о встрече с Кехааром.

— Но станет ли птица нападать на часовых? — усомнилась Тетатиннанг. — Никогда о таком не слыхивала.

— Не волнуйся. Обещаю тебе. Соберите крольчих сразу, как только выйдете на силфли. И когда появимся мы с Блэкаваром, Кехаар разгонит всех часовых.

— А куда бежать? — спросила Тетатиннанг.

Шишак вывел подружек подальше в поле, откуда была видна насыпь и арка, находившаяся примерно ярдах в четырехстах от кроликов.

— Дрема непременно попытается нас остановить, — сказала Тетатиннанг. — Ты отдаешь себе в этом отчет?

— Он и Блэкавара-то остановил не сразу, — откликнулся Шишак, — а со мной и с птицей одновременно ему не справиться. Смотрите-ка, Гравилат зовет часовых. Пора идти. И не волнуйтесь. Поешьте, поспите. А если не удастся уснуть, поточите коготки. Сегодня они вам могут понадобиться.

Подразделение спустилось вниз, и конвой увел Блэкавара. Шишак вернулся к себе и попытался еще раз продумать все, что должен сделать вечером. Поразмыслив, он решил провести день за развлечениями и развеяться. Шишак спустился в нижний ярус, поиграл с кроликами в камешки, послушал две сказки, сам рассказал одну, сбегал к канаве и оставил в ней храка, и вдруг ему захотелось сходить к кому-нибудь в гости. Он разыскал Кервеля и спросил позволения сбегать в другое подразделение. Шишак добежал до Крикса и оказался в подразделении с меткой на левом боку, которое вышло на силфли в на-Фрита. Вместе с ним он и спустился в норы. Офицеры этого подразделения жили в одной большой норе. Там Шишак познакомился с видавшими виды ветеранами и послушал рассказы о внешнем патруле и о былых подвигах разных гвардейцев. После полудня Шишак вернулся довольный, спокойный и проспал до тех пор, пока кто-то из часовых не позвал его на силфли.

Он поднялся по коридору. Блэкавар уже сидел в своей нише. Шишак пристроился возле Кервеля и стал ждать, пока выйдут кролики. Хизентли и Тетатиннанг даже не посмотрели в его сторону. Они нервничали, но это не слишком бросалось в глаза. Когда прошел последний, Кервель двинулся к выходу.

Шишак выждал, пока тот отойдет подальше. Потом, бросив быстрый взгляд в сторону Блэкавара, вышел сам. Яркий закат ослепил его, и Шишак сел на задние лапы, мигая от яркого света, пока не привыкли глаза и не улеглась вставшая дыбом шерсть на мордашке слева. Через пару минут он увидел летящего над полем Кехаара.

— Что ж, вот и он, — сказал он сам себе. — Значит, пора.

И в ту же секунду сзади его окликнули:

— Тлайли, мне надо сказать тебе кое-что. Вернись-ка к кустам.

Шишак припал к земле и обернулся.

Рядом с ним стоял генерал Дурман.

37
Гроза собирается

Огонь-то ты спрячешь, а вот куда ты денешь дым?

Дж. Харрис. Сказки дядюшки Римуса

Первой мыслью Шишака было кинуться на генерала. Но он сразу же от нее отказался, ибо вот тут-то и выскочат и вся аусла, и вся ауслафа. Оставалось лишь подчиниться. Шишак поскакал по тропе за генералом. Небо затянули тучи, и, несмотря на закатное солнце, вечер был темный, а под деревьями стояли душные сумерки. Собиралась гроза. Шишак смотрел на генерала и ждал.

— Ты уходил днем из подразделения? — начал разговор Генерал.

— Да, сэр, — ответил Шишак.

Ему очень не хотелось называть генерала сэром, но раз надо, чтобы его считали эфрафским офицером, ничего не поделаешь. Про разрешение Кервеля Шишак на всякий случай ничего не сказал. Да пока ему никто ничего в вину не ставит.

— Куда ты ходил?

Шишак еле сдержал раздражение. Генерал, конечно, и сам прекрасно знает, куда он ходил.

— Я был в подразделении с меткой на левом боку, сэр. И задержался.

— Что ты там делал?

— Просто время коротал. Офицеров послушал, узнал кое-что.

— Еще где-нибудь был?

— Нет, сэр.

— Ты встречался с Крестовником, офицером этого подразделения.

— Вполне возможно, сэр. Я еще не запомнил всех по именам.

— Вы знакомы?

— Нет, сэр. Откуда же?

Генерал не ответил.

— Могу я узнать, в чем дело, сэр? — спросил Шишак.

— Вопросы задаю я, — сказал генерал. — Крестовник видел тебя раньше. Он узнал тебя по твоей «шапочке». Как ты думаешь, где вы могли встретиться?

— Понятия не имею.

— Ты когда-нибудь удирал от лисы?

— Да, сэр, несколько дней назад по дороге сюда.

— Ты навел лису прямо на кролика, и он погиб. Хорошо ли это?

— Но я не собирался ее ни на кого наводить. Я просто не знал, что в лесу кто-то есть.

— Но ты никому ничего не рассказал.

— Мне это просто в голову не пришло. Разве нельзя удирать от лисы?

— Ты обвиняешься в гибели эфрафского офицера.

— Но это же был несчастный случай! Лиса могла бы поймать его и без меня.

— Нет, — отрезал генерал. — Не таков был Кровец, чтобы попасться лисе. Тот, кто знает, что к чему, лисам не попадается.

— Прошу прощения, сэр. Парню просто не повезло.

Генерал не сводил с Шишака светлых больших глаз.

— А это другой вопрос, Тлайли. Как раз в тот день патруль напал на след шайки бродяг. Что тебе о них известно?

— Я тоже видел следы, примерно в то же самое время. И больше мне нечего добавить.

— А ты не с ними шел?

— Если бы я шел с ними, зачем я явился бы в Эфрафу?

— Повторяю — вопросы задаю я. А ты не знаешь, куда они могли деться?

— Боюсь, что нет, сэр.

Генерал отвел глаза и сидел молча. Шишак понял, что тот ждет, когда Шишак попросит позволения уйти. И решил тоже молчать.

— Есть и еще кое-что, — наконец произнес генерал. — Утром в поле видели белую птицу. Ты не боишься таких птиц?

— Нет, сэр. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы они нападали на кроликов.

— Все-то ты знаешь, Тлайли! Но такое все же случается. Так почему ты подошел к ней близко?

Шишак быстро сообразил:

— Говоря по правде, сэр, я хотел произвести хорошее впечатление на капитана Кервеля.

— Что ж, ладно. Но если ты хочешь произвести хорошее впечатление, начни лучше с меня. Послезавтра я сам поведу внешний патруль. Мы пойдем за железную дорогу и попытаемся разыскать след — след тех самых бродяг, которых Кровец поймал бы, если бы не ты. Ты пойдешь со мной — вот тогда мы и посмотрим, чего ты стоишь.

— Отлично, сэр. Я очень рад.

И вновь генерал замолчал. На этот раз Шишак решил, что пора уходить. Но едва он шелохнулся, как его остановил новый вопрос:

— Хизентли рассказала тебе, как она попала в твое подразделение?

— Да, сэр.

— Я не уверен в ней. Присматривай, Тлайли, присматривай. Если ты ее разговоришь, тем лучше. Возможно, крольчихи смирились, а возможно, и нет. Мне нужно знать наверняка.

— Я понял, сэр.

— Это все, — сказал генерал Дурман. — А теперь тебе пора в свое подразделение.

Шишак бежал по полю. Время силфли подошло к концу. Солнце село. Смеркалось. Тяжелые тучи закрыли небо. Кехаара нигде не было. Часовые уже спустились. Подразделение возвращалось к норам. Шишак просидел в траве, пока последний кролик не исчез в отверстии входа. Кехаар все не появлялся. На пороге Шишак столкнулся с полицейским, который закрывал собой нору, чтобы не сбежал Блэкавар.

— Пшел с дороги, ты, грязный, паршивый клоп трусохвостый! — рявкнул Шишак. — А теперь иди жалуйся на меня, — бросил он через плечо и пошел к себе в нору.

***

Как только стемнело, Орех проскользнул по голой твердой земле под железнодорожной аркой на северную сторону, сел и прислушался. Вскоре подошел Пятик, и они пробежались немного в поле в сторону Эфрафы. Воздух был теплый, густой, пахло дождем и созревающим ячменем. Казалось, все замерло. Но сзади, у реки, на зеленом берегу Теста, раздавался пронзительный, слабый, несмолкающий крик куликов. На насыпь опустился Кехаар.

— Ты уверен, что он произнес «сегодня»? — в третий раз спросил Орех.

— Та, — сказал Кехаар. — Мошет, его поймали. Они упьют местера Шишака. Как тумаешь?

Орех не ответил.

— Ничего не вижу, — сказал Пятик. — Грозовые тучи. Там сейчас как на дне реки. И все может случиться.

— Там Шишак. А что, если он погиб? Что, если его заставили все рассказать?..

— Орех, — начал Пятик. — Орех-рах, если ты будешь тут торчать да волноваться, этим Шишаку все равно не поможешь. Скорей всего, ничего и не случилось. Просто по какой-то причине Шишаку пришлось затаиться. Сегодня, во всяком случае, он уже не придет — это понятно, — а вот нам задерживаться опасно. Кехаар утром слетает и все узнает.

— Наверное, ты прав, — ответил Орех, — но мне страшно не хочется уходить. А вдруг он появится. Скажи Серебряному, чтофы уводил наших, а я еще задержусь.

— С твоей ногой, Орех, ты ничего не сможешь сделать. Ты пытаешься съесть травку, которой тут нет. Дай ей сначала вырасти.

Они вернулись под арку. Навстречу вышел Серебряный, а остальные тяжело сопели в крапиве.

— Пока все откладывается, — сказал Орех. — Надо до темноты перебраться за реку.

— Орех-рах, — пискнул подбежавший Плошка, — ведь все кончится хорошо, правда? Шишак ведь вернется завтра, правда?

— Конечно вернется, — сказал Орех, — и мы будем его ждать. И по секрету скажу тебе еще кое- что, Хлао-ру. Если он не появится и завтра, я пойду в Эфрафу сам.

— И я с тобой, Орех-рах, — произнес Плошка.

***

Шишак свернулся в норе клубком, прижавшись к Хизентли. Его трясло, но не от холода: перед грозой воздух в душных тоннелях подразделения стал совсем густым и тяжелым, словно лежишь в ворохе листьев. Шишак был близок к панике. После разговора с генералом им все больше и больше завладевал извечный страх разведчика. Что уже известно Дурману? Вот уж кто ничего не пропустит. Про Ореха с командой он знает. О том, что шли они с севера и исчезли за железной дорогой, — знает. Про лису — знает. Про чайку, которой в это время года полагается быть миль за сто отсюда, а она болтается рядом с Эфрафой, — тоже знает. И о том, что Шишак подходил к ней нарочно, ему доложили. О встрече с Хизентли доложили. Сколько потребуется времени, чтобы Дурман свел все эти концы вместе? А может, генерал уже обо всем догадался и просто ждет удобного часа, чтобы арестовать Шишака?

Дурман предусмотрел все. У него посты на каждом перекрестке. Они не спускают глаз с каждой тропинки. А Шишак — все его усилия по сравнению с этим просто смехотворны, нелепы. Ничего- то он толком не знает, а если попробует выбраться наобум через кусты, то выдаст себя первым же движением. Он понятия не имел, как связаться теперь с Кехааром. И даже если это удастся, сумеет ли Орех привести еще раз кроликов к арке? А вдруг их уже выследил Дрема? Блэкавара не предупредить. К Кехаару не подойти. Скоро вся их тайна просочится в такие щели, о которых Шишак и понятия не имеет.

Шишаку стало совсем худо.

— Тлайли, — зашептала Хизентли, — как ты думаешь, нельзя ли нам попытаться удрать втроем — с Тетатиннанг — сегодня? Если мы справимся с часовыми у выхода, можно успеть удрать, пока нас не хватятся.

— Но почему сегодня? — спросил Шишак.

— Я боюсь. Видишь ли, перед силфли мы все рассказали другим крольчихам. Когда птица напала на часового, мы готовы были бежать, но потом ничего не случилось. О нашем плане знает Нельтильта, знают другие, скоро и Совету все станет известно. Мы, конечно, предупредили, что стоит кому-нибудь проболтаться, жизнь всех повиснет на волоске, а мы завтра попытаемся бежать еще раз. За крольчихами смотрит Тетатиннанг — она решила не спать всю ночь. Но в Эфрафе все тайны выплывают наружу. Лишь Фриту известно, как мы осторожны, но вдруг среди нас шпионка. Тогда всех арестуют еще ночью.

Шишак старался думать спокойно. Конечно, втроем, с этими умными и надежными крольчихами, они выберутся. Но если ему не удастся прикончить часовых сразу, те непременно поднимут тревогу, а найдет ли он сам в темноте дорогу к реке — неизвестно. Да и если найдет, вдруг гвардейцы перейдут на тот берег по деревянному мосту и наткнутся на сонного, ничего не подозревающего Ореха? И в лучшем случае Шишак выведет из Эфрафы только двоих. И все лишь оттого, что у него расшатались нервы? Никто не знает, каково туг ему одному. Зато все узнают, что он струсил и сбежал.

— Нет, сегодня нельзя, — сказал Шишак мягко, как только мог. — Ты просто нервничаешь. К тому же и гроза собирается. Послушай меня. Я обещаю, что завтра в это же время ты и твои подружки уйдете из Эфрафы навсегда. Сейчас вздремни немного, а потом иди помоги Тетатиннанг. Думай о высоких холмах и о том, что я тебе рассказывал. Как только мы туда доберемся, ты забудешь обо всех своих горестях.

А когда Хизентли уснула у него под боком, свернувшись в комочек, Шишак думал, как же он, черт возьми, выполнит это обещание, если вдруг за ним ночью придут.

«Тогда, — подумал он, — я буду драться насмерть. Я им не Блэкавар».

***

Шишак проснулся один. В первую минуту он подумал, что Хизентли арестовали. А потом решил, что если бы ее увели, то тогда разбудили бы и его. Наверняка она просто проснулась и отправилась к Тетатиннанг, не решившись тревожить Шишака.

До рассвета оставалось совсем немного, но было еще темно. Шишак поднялся по коридору к выходу. На посту дежурил Вербейник. Он высунул голову из норы, но, услышав шаги Шишака, обернулся.

— Лучше бы дождь пошел, — сказал он. — Туч набежало! Но до вечера не начнется, это точно.

— Не повезло нам в последний день, — ответил Шишак. — Пойди разбуди капитана Кервеля. Я подежурю пока за тебя.

Вербейник ушел, и Шишак сел на пороге, принюхиваясь к тяжелому запаху влаги. Небо, покрытое плотными тучами, казалось, навалилось на самые верхушки деревьев, и лишь на востоке пробивался слабый розовый отсвет. Жаворонки попрятались, дрозды молчали. Поле было пустынно и неподвижно. Шишаку невыносимо захотелось пуститься прочь отсюда. Он вмиг домчался бы до арки. Он готов был голову заложить, что в такую погоду Дрема и не подумает гнаться. Все живое на земле и под землей, в лесу и поле замерло и затихло под огромной и мягкой лапой надвигающейся грозы. В такой день кто посмел бы, положившись лишь на чутье, бежать от дома? В такой день лучше всего замереть и затаиться. А вот для побега погода в самый раз. Лучшей возможности и не придумать.

«О Господин Сияющие Ушки, пошли мне знак!» — взмолился про себя Шишак.

Он услышал движение за спиной. Пришли полицейские и привели Блэкавара. В предгрозовых сумерках бедолага показался Шишаку еще печальней и несчастней, чем раньше. Шишак вышел из норы, сорвал в поле кустик клевера и принес обратно.

— Гляди веселей, — обратился он Блэкавару. — Ну-ка съешь листик-другой.

— Не положено, сэр, — сказал один из конвойных.

— Да пусть поест, — возразил второй. — Никто ведь не увидит. В такой день всем тяжело. Оставь его в покое.

Блэкавар съел клевер, и Шишак вернулся на свое место. Тут появился и капитан Кервель.

Кролики медлили, поднимались наверх неохотно, и даже капитан утратил обычную свою бодрость. Он почти ни с кем не заговаривал. Молча пропустил мимо себя Хизентли и Тетатиннанг. Но Нельтильта сама остановилась возле него и дерзко посмотрела прямо в глаза.

— Что, не нравится погода, капитан? — съязвила она. — Держись! Кто знает, в такую погоду всякое может случиться.

— Ты это о чем? — резко спросил капитан.

— А вдруг у крольчих вырастут крылышки и они улетят? — сказала Нельтильта — Недолго ждать. В норах тайны разлетаются быстрей мотыльков.

Она вышла вслед за подругами. Капитан, казалось, хотел вернуть ее.

— Слушай, посмотри-ка мне лапу, — попросил Шишак. — По-моему, там колючка.

— Давай тогда выйдем, — ответил Кервель, — здесь не видно ничего.

Но то ли он задумался над словами Нельтильты, то ли еще по какой причине, капитан едва взглянул на лапу Шишака, что было весьма кстати, так как, конечно, никакой колючки в помине не было.

— Проклятье! — воскликнул он, глянув вверх. — Опять эта чертова птица! И что ей здесь надо?

— Чем она тебя так беспокоит? — спросил Шишак. — Вреда от нее никакого. Пусть ищет своих червяков.

— Все, что выходит за рамки правил, есть возможный источник опасности, — ответил Кервель словами генерала Дурмана. — А ты держись от нее сегодня подальше, понял, Тлайли? Это приказ.

— Как скажешь, — отозвался Шишак. — Ноты что, не знаешь, как от нее избавиться? Вот не ожидал от тебя!

— Не валяй дурака. Не хочешь же ты сказать, что кролик может напасть на такую зверюгу. У нее клюв — как моя лапа.

— Нет, конечно. Но когда-то моя мать научила меня заклинанию. Вроде: «Божья коровка, улети на небо». Одним прогоняют жучков, другим — птиц. Во всяком случае, моя мать всегда так делала.

— Божью коровку нетрудно прогнать — доползет до верха травинки и сама улетит.

— Ладно, — бросил Шишак, — поступай как знаешь. Это тебе не нравится птица, а не мне. Я лишь хотел помочь. У нас дома каждый знал кучу всяких поговорок и заклинаний. Жаль вот только, что от людей заклинаний нет.

— Ну что там за заклинание? — спросил Кервель.

— Надо произнести: «Улетай, большая птица. Можешь к ночи возвратиться».

Говорить, конечно, следует на лесном языке. Кроличьего они ведь не понимают. Давай пробежимся немного. Не поможет — хуже не будет, а если поможет — все подразделение скажет, что ты прогнал большую чайку. Куда она делась-то? При таком свете ничего не видно. А-а, вон она, рядом с чертополохом. Ну давай. Смотри — нужно прыгнуть влево, потом вправо, шаркнуть ногой — да, правой. Отлично! Теперь подними уши и иди прямо на нее, пока… Стой! Хватит! Ну, говори:

Улетай, большая птица.
Можешь к ночи возвратиться!

Ну вот видишь. Помогло. Все-таки во всех этих древних заклинаниях что-то есть. Конечно, вполне возможно, что ей и самой уже тут надоело. Но вот то, что она улетела, это точно.

— Скорей она нас испугалась, — сухо заметил Кервель. — Мы оба похожи на психопатов. Что, черт возьми, подумает обо мне подразделение! Ну раз уж мы вышли, пойдем обойдем посты.

— Если ты не против, я лучше поел бы, — просительным голосом сказал Шишак. — Ты же знаешь, вчера я не успел.

***

Шишаку продолжало везти. Ближе к полудню ему совершенно неожиданно удалось поговорить с Блэкаваром наедине. Изнемогая от духоты, он бродил по переполненным норам, чувствуя в темноте частое, прерывистое дыхание кроликов, и уже подумывал, не заставить ли Кервеля обратиться к Совету за разрешением часть дня провести в лесочке — тогда и бежать было бы легче, — и вдруг понял, что пора подняться наверх по нужде. Кролики не оставляют помет в норах, и, будто школьник, который, зная, что никто ему не откажет, просит разрешения выйти в уборную, хоть уже и отпрашивался совсем недавно, так и в Эфрафе каждый кролик бегает в эту канаву, чтобы на самом деле просто глотнуть свежего воздуха да сменить обстановку. Аусла, конечно, злоупотреблений не любит, но кое-кто из офицеров прикрывал глаза на такие прогулки. Возле выхода Шишак увидел, что здесь, как обычно, болтается несколько кроликов, и постарался придать голосу как можно больше суровости.

— Что это вы тут болтаетесь? — грозно спросил он.

— Конвой приказал нам вернуться, — ответил один из них. — Сейчас никого не выпускают.

— В пометную канаву?

— Да, сэр.

Шишак вознегодовал и вышел. Возле выхода стояли часовые и переговаривались с конвойными.

— Боюсь, сэр, я сейчас не могу позволить вам выйти, — сказал Бартсия. — В канаве арестованный, но он скоро вернется.

— Я тоже скоро вернусь, — сказал Шишак. — А ну, прочь с дороги, понятно? — Он оттолкнул Бартсию в сторону и прыгнул в канаву.

Небо нависло еще ниже. Блэкавар примостился в самом конце, под нависшим цветком бутня. По незажившим шрамам ползали мухи, но он, кажется, не обращал на них внимания. Шишак подошел и пристроился рядом.

— Слушай, Блэкавар, — заговорил он. — Клянусь Фритом и Черным Кроликом, я не вру. Я враг Эфрафы. Но об этом знаешь только ты да несколько крольчих. Сегодня вечером я собираюсь бежать и хочу взять тебя с собой. Пока тебе ничего делать не надо. Жди, когда я приду. Просто жди и готовься.

Не дожидаясь ответа, Шишак отошел в сторону, словно нашел местечко поудобнее. Вернулся он в нору раньше Блэкавара, который явно не собирался никуда идти, раз конвой его не зовет, а тот тоже не торопился.

— Сэр, — обратился Бартсия к Шишаку, когда тот проходил мимо, — в третий раз вы оказываете непочтение к полиции Совета. Боюсь, мне придется доложить о вас, сэр.

Шишак не ответил и пошел своей дорогой. Проходя мимо поджидающих своей очереди кроликов, он сказал:

— Потерпите еще немного. Вряд ли того беднягу выведут сегодня еще раз.

Ему пришло в голову разыскать Хизентли, но, поразмыслив, он решил весь день держаться от нее подальше. Хизентли и сама знает, что делать, а чем реже их будут видеть вместе, тем лучше. Голова у него разламывалась от жары, и Шишаку захотелось лишь, чтобы его оставили в покое. Он вернулся к себе и уснул.

38
Гроза

Дуй, ветер! Бей, прибой! Плыви, корабль!
Поднялась буря, и всем правит случай.

У. Шекспир. Юлий Цезарь.
Перевод М. Зенкевича

К вечеру тучи совсем сгустились. Все понимали, что настоящего заката сегодня не будет. Орех сидел на зеленой тропинке у берега и дрожал от страха, рисуя себе ужасные картины того, что могло случиться в Эфрафе с Шишаком.

— Он велел тебе напасть на часовых во время силфли. Так? — спрашивал он Кехаара. — И сказал, что в суматохе выведет крольчих?

— Так, скасал, но не стелал. Потом он скасал уйти и фернуться фечером. — Акцент у Кехаара от волнения стал еще резче.

— Значит, он все же готовит побег. Вопрос в том, когда они выйдут на силфли. Уже темнеет. Серебряный, что скажешь?

— Насколько я знаю эфрафцев, из-за погоды они порядков не меняют, — ответил Серебряный. — Но если ты боишься опоздать, почему бы не пойти туда прямо сейчас?

— Да потому, что они все время шныряют повсюду. Чем дольше мы там просидим, тем больше риск. Вдруг патруль нас застукает — нам уже будет не до Шишака. К тому же тогда они сообразят, что мы что-то задумали, поднимут тревогу — вот тут и конец Шишаку.

— Послушай, Орех-рах, — сказал Черничка. — Мы должны подойти к железной дороге одновременно с Шишаком, и ни секундой раньше. Собери всех, и пошли на тот берег, подождем в подлеске у лодки. А Кехаар нападет на часовых, потом прилетит и предупредит нас. — Да, это то, что нужно, — согласился Орех. — Но нам придется лететь пулей. Шишаку мы нужны не меньше, чем Кехаар.

— Ну, тебе-то «лететь» как раз не придется, — заявил Пятик. — С твоей-то ногой. Ты уж лучше оставайся в лодке и принимайся за веревку. Если же нам придется драться, за старшего будет Серебряный.

Орех задумался.

— Но ведь это очень опасно. Не могу же я отпустить вас, а сам отсиживаться в тихом месте.

— Пятик прав, — возразил Черничка. — Тебе придется остаться. Иначе вдруг ты попадешь к эфрафцам? Кроме того, веревка — тоже важное дело, и действовать тут надо с головой. Она должна оборваться вовремя — ни раньше, ни позже.

Орех согласился не сразу. Потом с неохотой признал, что друзья правы.

— Если Шишак вечером не появится, — решил он, — я сам разыщу его в Эфрафе, где бы он ни был. Фрит знает, что они могли там с ним сделать.

Когда кролики двинулись в путь по левому берегу, подул порывистый теплый ветер, зашелестела осока. Едва они добежали до деревянного мостика, послышался первый раскат грома. Странный резкий свет словно увеличил травинки и деревья, а поля за рекой показались совсем рядом. Все замерло в ожидании.

— Знаешь, Орех-рах, никогда мне еще не доводилось собираться на свидание в такой захватывающей обстановке, — сказал Колокольчик.

— Скоро она нас до того захватит, что деться будет некуда, — буркнул Серебряный. — Сейчас начнется ливень и гроза. Господи боже, заклинаю вас, только не пугайтесь грома, иначе никогда нам не видеть своих холмов. Нелегкое будет дело, — спокойно добавил он, обращаясь к Ореху. — И не слишком мне все это нравится.

***

Шишак проснулся оттого, что кто-то настойчиво звал его по имени.

— Тлайли! Тлайли! Проснись! Тлайли!

Это был голос Хизентли.

— Что такое? — спросил он, — В чем дело?

— Нельтильту арестовали.

Шишак вскочил на ноги.

— Когда? Давно? Почему?

— Только что. К нам пришел Вербейник и сказал, что ее ждет капитан Кервель. Я пошла следом. Возле норы Кервеля ее уже ждали двое из полиции Совета, и один сказал капитану: «Давай быстрей, мы тебя долго ждать не намерены». И увели ее. Наверняка ее повели на Совет. Что нам делать, Тлайли? Она все расскажет…

— Слушай, — перебил Шишак. — Нельзя терять ни минуты. Собери всех и приведи сюда. Меня здесь не будет, и вы сидите тихонько, пока я не вернусь. Я ненадолго. А сейчас торопись! Все зависит от этого.

Едва Хизентли скрылась в темноте коридора, как с другой стороны послышались шаги.

— Кто здесь? — Шишак тотчас же обернулся.

— Кервель, — ответил подошедший. — Хорошо, что ты проснулся. Слушай, Тлайли, кажется, у нас будет куча неприятностей. Совет арестовал Нельтильту. Когда сегодня утром я доложил о ней Вереску, то так и понял, что этим кончится. О чем бы она тогда ни болтала, из нее вытянут все как есть. А едва генерал узнает, в чем дело, явится сюда сам. Теперь слушай, мне нужно бежать на Совет. Ты с Гравилатом немедленно выставь посты. Силфли отменяется, наверх не пускать никого ни под каким видом. Поставьте двойную охрану у входов. Ты понял, это приказ?

— Гравилата ты предупредил?

— У меня не было времени его искать — гуляет где-то. Иди сам проверь часовых. Пошли кого-нибудь за Гравилатом, а еще кого-нибудь — за Блэкаваром, пусть ведет его на Совет. Всех, всех до единого поставить в охрану, и про пометную канаву смотри не забудь. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, готовится побег. Нельтильту мы постарались арестовать безо всякого шума, но в подразделении все равно скоро поймут, что произошло. Если понадобится, можешь применить силу, понятно? Ну, мне пора.

— Понятно, — ответил Шишак. — Что ж, и я займусь делом.

Вслед за Кервелем он побежал по коридору. На посту у выхода стоял Майоран. Он посторонился, пропуская капитана, а Шишак подошел и встал сзади, глядя на тучи.

— Кервель уже предупредил тебя? — помедлив, спросил Шишак. — На силфли сегодня выйдем раньше. Из-за погоды. Приказ — начинать немедленно.

Он ждал ответа. Если Кервель успел сказать, что выход сегодня запрещен, то придется драться. Но Майоран лишь поинтересовался:

— Ты когда-нибудь слышал гром?

— Я сказал — немедленно! — рявкнул Шишак. — Спустись к Блэкавару, пусть его тоже выведут. И поторапливайся. Если мы хотим накормить подразделение до грозы, начинать выход нужно сейчас же.

Майоран убежал, а Шишак вернулся в свою нору. Хизентли зря времени не теряла. В норе, прижавшись к ней, рядком сидели три или четыре крольчихи, и еще столько же сгрудились возле Тетатиннанг. Все были тихие, перепуганные, а двое от страха почти ничего не соображали.

— У нас нет времени впадать в торн, — заявил Шишак. — Оттого, как вы выполните приказ, зависит ваша жизнь. Слушайте. Сейчас конвой выведет Блэкавара. Вероятно, с ними будет и Майоран. Вы должны найти повод заговорить с ним. Вскоре услышите шум драки — это я нападу на полицейских. Как только это произойдет, бегите наверх и за мной — в поле. Ни в коем случае не останавливайтесь.

Едва он замолчал, как послышался шорох шагов Блэкавара и конвойных — Шишак узнал их мгновенно. Усталую, прихрамывающую походку Блэкавара он бы не спутал ни с чьей. Не дожидаясь ответа, Шишак кинулся к выходу. Строем появились три кролика. Впереди шел Бартсия.

— Боюсь, я тебя зря побеспокоил, — сказал ему Шишак. — Только что мне сказали, что сегодня силфли отменяется. Выгляни — сразу поймешь почему.

Бартсия высунул нос из норы, а Шишак быстренько встал между ним и Блэкаваром.

— Конечно, будет гроза, — проворчал Бартсия, — но никогда не подумал бы…

— Давай, Блэкавар! — крикнул Шишак и бросился сзади на Бартсию.

Кувырком оба вылетели из норы. В ауслафе Бартсию держали не за красивые ушки, и драться он умел. Прокатившись по земле, полицейский извернулся и вонзил зубы в плечо Шишака. Так его научили — вцепиться и держаться любой ценой. Эта хватка уже не раз выручала его. Но в драке с таким сильным, таким отважным противником, как Шишак, лучше было этого не делать. Ему постараться бы вырваться из объятий Шишака и драться когтями. Но он впился в Шишака, как пес, а Шишак, рыча от боли, уперся ему в бок обеими задними лапами и что есть силы рванулся вверх. Шишак почувствовал, как зубы полицейского раздирают кожу, но в следующую секунду тот, беспомощно кувыркнувшись, рухнул на землю, Шишак высвободился, а у Бартсии явно была сильно повреждена задняя лапа. Как он ни старался, но встать не смог.

— Считай, повезло тебе, — прорычал Шишак, чертыхаясь и обливаясь кровью. — Я убил бы тебя.

Даже не взглянув на противника, Шишак прыгнул обратно в нору. Блэкавар дрался со вторым конвойным. И к ним уже бежали Хизентли и Тетатиннанг. Шишак нанес полицейскому чудовищный удар в голову, отбросив в ту самую нишу, где прежде держали Блэкавара. Тот, охая, встал на лапы и молча глянул на Шишака.

— Не двигаться, — приказал ему Шишак. — Попробуй шелохнись — и тебе мало не покажется. Блэкавар, ты как, цел?

— Да, сэр, — ответил Блэкавар, — но теперь-то что делать?

— За мной, — скомандовал Шишак. — Все за мной! Быстро!

Он бросился к выходу. Бартсии поблизости не оказалось, а когда Шишак оглянулся, чтобы проверить, нет ли отставших, то заметил, что у соседнего выхода таращит на них глаза потрясенный Гравилат.

— Тебя искал капитан Кервель! — крикнул беглец и метнулся в поле.

Едва Шишак добежал до зарослей чертополоха, где днем раньше виделся с Кехааром, над долиной прокатился глухой раскат грома. Упали первые теплые крупные капли. На западе над горизонтом нависла огромная лиловая туча, и в сравнении с ней черневшие в сумеречном свете далекие деревья показались ему крохотными. Верхние, озаренные светом края тучи высились, как отроги невиданных гор. Невесомые, неподвижные, цвета меди, они были похожи на хрупкое стекло или на льдинки. Сейчас в них еще раз ударит гром, и они зашатаются, задрожат, загремят и рухнут, сверкая острыми иглами, вниз, словно сосульки. От этого охряного света Шишак напрягся, и в нем вдруг поднялась волной страшная сила. Больше он не чувствовал боли в раненом плече. Буря сметет Эфрафу.

Они отбежали довольно далеко, и Шишак уже искал глазами арку, как вдруг по земле до беглецов гулом докатился сигнал тревоги. Шишак остановился и оглядел свое войско. Не слишком бравый был у него вид. Кажется, из крольчих — он не знал точно, сколько их, — никто не отстал, и широкой дугой они расселись позади Шишака. Кролики вообще не любят бегать стайкой, и, едва выбравшись из норы, беглянки тотчас рассыпались по полю. Если их не собрать вместе, без потерь не проскочить ни мимо патруля, ни за железную дорогу. Лучше уж задержаться, но собрать всех. Тут Шишаку в голову пришла еще одна мысль. А вдруг все же дождь и ранние сумерки помогут сбить погоню со следа?

Дождь пошел сильней, подул ветер. С запада вдоль всего поля до железной дороги тянулась живая изгородь. Шишак высмотрел среди крольчих Блэкавара и подошел.

— Нужно собрать всех по ту сторону изгороди, — сказал он. — Уведи туда, кого сможешь. — Шишак вспомнил, что Блэкавар ничего не знает, кроме того, что они в бегах. Рассказывать про Ореха и лодку не было времени. — Видишь вон тот вяз? Держи на него, — добавил Шишак, — и постарайся по дороге никого не растерять. Потом — к изгороди, и дождитесь меня там.

В эту секунду к Шишаку подбежали Хизентли, Тетатиннанг и еще две-три крольчихи. Вид у них был совершенно смятенный и растерянный.

— Стучат, Тлайли! — выдохнула Тетатиннанг. — Погоня!

— Бежим! — приказал Шишак. — Держитесь поближе. Не отставать!

Ему и не снилось, что крольчихи умеют так бегать. Добравшись до вяза, Шишак увидел, что почти никто не отстал, и подумал: эти выдержат даже бой с патрулем, если, конечно, им хватит сил. Продираясь в зеленых зарослях, Шишак повернул к югу и повел беглецов вниз по склону. Там, в заросшей травой насыпи, темнела арка. Но ждет ли их там Орех? И где Кехаар?

***
— Ну, Нельтильта, и что же было потом? — спросил генерал Дурман. — Говори все как есть. Нам ведь уже многое известно. — И добавил: — Вереск, не тронь ее. Вот болван, как же она будет рассказывать, если ты ее колотишь все время?

— Хизентли сказала — ой! ой-ой-ой! — она сказала, что большая белая птица нападет на часовых, поднимется суматоха, и мы убежим, — выдохнула Нельтильта. — А потом…

— Она сказала, нападет птица? — перебил ее пораженный генерал. — А ты не врешь? Какая птица?

— Я… я не знаю… — пропищала Нельтильта. — Она сказала, что новый офицер договорился с птицей…

— А что тебе известно об этой птице? — повернулся к Кервелю генерал Дурман.

— Я доложил о ней, — отвечал Кервель. — Вы ведь не забудете, сэр, я доложил о птице…

Снаружи донесся топот, и, проталкиваясь среди набившихся в нору кроликов, показался Гравилат.

— Новенький, сэр!.. — выдохнул он. — Новенький сбежал! С ним целая толпа. Он сломал ногу Бартсии, сэр! Блэкавар тоже сбежал. У нас не было ни малейшей возможности их задержать. Одному Фриту известно, кто именно с ним ушел. Это все Тлайли, Тлайли!

— Тлайли?! — вскричал Дурман. — Фрит эмблерский, да я оторву ему хвост, когда поймаю! Кервель, Вереск, Гравилат и вы двое — да, вы — за мной! Куда они побежали?

— Он повел всех вниз, сэр, — ответил Гравилат.

— Показывай дорогу! — рявкнул Дурман.

Когда отряд выбрался из Крикса, офицеры содрогнулись при виде мрачного неба и начинающегося ливня. Но гнев генерала Дурмана пугал их куда больше. Они задержались ровно настолько, чтобы отбарабанить сигнал тревоги, и помчались в направлении железной дороги.

Вскоре гвардейцы заметили следы крови, еще не смытой дождем, и следы повели их к вязу, к изгороди, на запад от Эфрафы.

***

Шишак выглянул из-под арки на другую сторону насыпи, сел и огляделся. Ни Ореха, ни Кехаара. Впервые после того, как он набросился на конвой, Шишак встревожился и растерялся. В конце концов, Кехаар ведь мог и не понять утром его иносказаний. И с самим Орехом тоже могло произойти что угодно. А если все погибли, если разбежались и потерялись и теперь некому их встретить? Тогда Шишаку остается только водить крольчих по полям до тех пор, пока патруль не нападет на след и не прикончит всех до одного.

— Не бывать этому, — процедил сквозь зубы Шишак. — На худой конец, перейдем на тот берег и попробуем спрятаться в лесу. Проклятое плечо! Мешает больше, чем я думал. Ладно, попытаюсь отвести их к деревянному мосту. Если нас не перехватят по дороге. Может, дождь задержит погоню. Но вряд ли.

Он вернулся к крольчихам, которые ждали под аркой. Вид почти у всех был совершенно растерянный. Хизентли говорила, что их защитит большая птица, что новый офицер придумал какую-то хитрость — хитрость, которая собьет с толку генерала Дурмана. Но вышло все не так. С насыпи лились потоки воды, и земля под аркой постепенно превращалась в грязное месиво. Впереди не было видно ничего, кроме тропинки, которая вела сквозь заросли крапивы в большое широкое поле.

— Вперед! — крикнул Шишак. — Уже недалеко. Там вы будете в безопасности.

Крольчихи вскочили немедленно. «В этой эфрафской дисциплине что-то есть», — с мрачным удовлетворением подумал Шишак, выскочив из-под арки навстречу шквальному ветру.

За вязами к заливному лугу тянулась ровная широкая колея, наезженная фермерскими тракторами, — та самая, по которой три ночи назад Шишак, оставив в лодке Ореха, поднялся к Эфрафе. Теперь ее развезло — кролики очень такого не любят, — но вела она прямо к реке, да и Кехаару на открытом месте легче будет их заметить, если он сейчас вылетит на поиски.

Но только он двинулся с места, как сбоку раздался голос:

— Остановись, Тлайли! Что ты здесь делаешь? Куда ты?

Все время Шишак ждал появления капитана Дремы и решил, если понадобится, живым его не отпускать. Но теперь, глядя, как тот бежит сбоку, сдержанный и спокойный, всего лишь с четверкой патрульных против целой оравы отчаявшихся беглецов, и не боится ни бури, ни расплывающейся под ногами грязи, Шишак ощутил лишь горькое сожаление оттого, что им пришлось стать врагами, и подумал, с каким удовольствием он предпочел бы забрать Дрему с собой.

— Уходи, — ответил Шишак. — Не пытайся нас остановить, Дрема. Я не хочу тебе зла. — Потом обернулся и крикнул: — Блэкавар, подтянись! Если кто отобьется, попадет к патрульным!

— Лучше вернитесь! — крикнул, не отставая ни на шаг, Дрема. — Я ведь все равно не выпущу вас из виду, куда бы вы ни свернули. За вами уже послали погоню — я слышал сигнал. А когда они будут рядом, у вас не останется ни малейшей надежды. Ты ведь весь в крови.

— Проваливай! — рявкнул ему Шишак. — Прежде чем меня прикончат, ты сам зальешься кровью!

— Сэр, разрешите мне разобраться с ним? — И Блэкавар повернулся к Дреме. — Второй раз тебе меня не одолеть.

— Нет, — ответил Шишак, — ему только и нужно, что задержать нас. Не останавливаться!

— Тлайли! — вдруг раздался сзади крик Тетатиннанг. — Генерал! Генерал! Что же делать?!

Шишак оглянулся. При виде генерала дрогнуло бы самое отважное сердце. Генерал первым выскочил из-под арки и бросился к беглецам, рыча от ярости. За ним мчался патруль. С полувзгляда Шишак узнал Кервеля, Гравилата и Крестовника. Следом среди других бежал и огромный, свирепого вида офицер, в котором Шишак узнал Вереска, главу ауслафы. В мозгу промелькнула мысль: если попытаться удрать одному, они, может быть, догонять не станут да еще и обрадуются, что так легко от него отделались. Иначе смерть. В ту же минуту Шишак услыхал голос Блэкавара:

— Сэр, вы сделали все, что могли, и дело уже почти выгорело. Может, нам даже удастся кое-кого прикончить. Крольчихи ведь тоже умеют драться, когда надо.

Шишак быстро-быстро потерся носом о драное ухо Блэкавара, остановился и сел на задние лапы в ожидании генерала.

— Ах ты, паршивая грязная тварь, — сказал генерал. — Ты, кажется, посмел напасть на полицейского! Ты сломал ему ногу! Ты останешься здесь навсегда. Тебе незачем возвращаться в Эфрафу.

— Полоумный погонщик рабов, — отозвался Шишак. — Посмотрим, как это у тебя получится.

— Прекрасно, — прорычал генерал, — кого только мы берем к себе! Вереск, Дрема, кончайте с ним! Остальных гнать всех обратно. Блэкавара оставьте мне.

— Фрит небесный! — воскликнул Шишак. — Да такого мерзавца и кроликом-то не назовешь! Разрази тебя гром вместе с твоей поганой ауслой!

И в то же мгновение все небо с треском расколола ослепительная стрела молнии. В мгновенной вспышке далекие деревья словно подскочили ближе. И тотчас последовал удар грома. Высокий, раздирающий звук прокатился как будто над самой головой, набрал силу, и что-то огромное разорвало воздух. Дождь хлынул как из ведра. За несколько секунд земля покрылась водой на целый дюйм, обрушившись серой, вспыхивающей мириадами мгновенных искр плотной завесой. От неожиданности промокшие насквозь кролики замерли под проливным дождем, словно пригвожденные к месту.

В голосе Шишака пронеслось: «Тебе-то гроза не помеха, Тлайли. Действуй».

Задыхаясь, вскочил он на ноги и пнул Блэкавара:

— Вперед. Толкни Хизентли. Нам пора.

Он потряс головой, стараясь стряхнуть заливавшие глаза капли. Перед ним, съежившись в грязи, сидел вовсе не Блэкавар, а сам генерал Дурман. Он пялил на Шишака глаза и царапал когтями размокшую жижу.

— Я сам тебя прикончу! — рявкнул генерал.

Длинные передние зубы торчали у него, как у крысы. Испуганный Шишак не сводил с них глаз.

Он понимал, что генерал намного тяжелей и непременно попытается прыгнуть первым, чтобы придавить Шишака всем весом. Нужно успеть шмыгнуть в сторону и достать Дурмана когтями. Шишак неуклюже отодвинулся в сторонку и растянулся в грязи. Почему Дурман медлит? И тут Шишак сообразил, что генерал смотрит не на него, а куда-то мимо. Вдруг генерал неожиданно отскочил назад, а сквозь все заглушающий шум ливня раздался яростный вопль:

— Йарк! Йарк! Йарк!

Какая-то белая большая птица налетела на генерала, а тот лишь пытался укрыть, заслонить голову лапами.

— Местер Шишак, наши пегут!

Все перед Шишаком поплыло, как во сне. Изумленный, он не верил собственным глазам. Он услышал крик Кехаара, который камнем упал на Вереска. Он почувствовал, как на рану в плече хлещет холодный дождь. Сквозь завесу ливня промелькнул генерал, который метался среди своих офицеров и гнал их к канаве на краю поля. Он увидел, как Блэкавар наскочил на Дрему и капитан пустился наутек. Потом он услышал, как кто-то рядом сказал:

— Привет, Шишак. Шишак! Шишак! Эй, Шишак! Что надо делать?

Это был Серебряный.

— Где Орех? — спросил Шишак.

— Ждет нас в лодке. Эй, да ты ранен! Что…

— Ну-ка собери вон тех крольчих, — приказал Шишак.

Поднялась невообразимая суматоха. Крольчихи, потрясенные до глубины души, едва способные двинуться с места, ничего не понимая, по команде Серебряного по одной, по двое стали спускаться к реке. Мелькали знакомые лица: вот Желудь — он явно испуган, но полон решимости не отступать; вот Одуванчик подбадривает Плошку; вот Плющик и Дубок торопятся к Кехаару, единственной из птиц, кто посмел взлететь в такую грозу. Серебряный с Шишаком, как могли, собрали всех вместе, и Шишак приказал уводить крольчих к лодке.

— Идите к Черничке, идите к Черничке, — повторял своим Серебряный. А Шишаку пояснил: — Я расставил по дороге троих наших, чтобы не сбиться с пути. Сначала Черничку, потом Колокольчика, а потом, ближе к берегу, — Пятика.

— А вот уже и Черничка, — сказал Шишак.

— Ты все-таки сделал это, Шишак! — воскликнул Черничка, дрожа от холода — Туго пришлось? Боже, твое плечо!..

— Это еще не конец, — буркнул Шишак. — Все прошли?

— Ты последний, — ответил Черничка. — Идем скорее! Чудовищная погода.

Рядом опустился Кехаар.

— Местер Шишак, я лететь на тех поганцев, но они спежали, они ф канафе. Мне там их не тостать. Они сзади фас.

— Они не отстанут, — сказал Шишак. — Слышишь, Серебряный, они догонят нас прежде, чем мы выберемся к лодке. Вдоль луга кусты растут густо, и они этим воспользуются. Желудь, назад! Держись подальше от канавы!

— Все к Колокольчику! Все к Колокольчику! — метался из стороны в сторону Серебряный.

Колокольчик сидел на краю поля возле изгороди. Он таращил глаза и еле удерживался на месте, чтобы не броситься наутек.

— Серебряный, — произнес он, — я заметил отряд. Это, наверное, эфрафцы. Они выбрались из канавы и спустились на луг. Они еще далеко. У них там такой громила, какого я сроду не видел.

— Они не заставят себя ждать, — проворчал Серебряный. — Та-ак, Плющик. А это кто? Желудь и с ним две крольчихи. Кажется, все. Давай-ка быстро отсюда!

До реки оставалось совсем немного. Но среди всех этих мокрых кустов, камышей и осоки, ям и луж беглецы потеряли дорогу. Каждую секунду ожидая нападения, они метались туда-сюда, натыкаясь то на крольчих, то друг на друга, но все-таки продвигались вперед. Без Кехаара они вообще потерялись бы и никогда не вышли бы к реке. Поморник летал взад-вперед по прямой, к берегу и обратно, то и дело спускаясь к Шишаку, чтобы сказать, где отставшая крольчиха.

— Кехаар, — сказал Шишак, когда они остановились, поджидая ковылявшую по мокрой, поникшей крапиве Тетатиннанг, — слетал бы ты, посмотрел, где эфрафцы. Они должны быть уже где-то рядом. Почему они не атакуют? Нас сейчас можно всех переловить по одному. Не понимаю, что они задумали.

Кехаар вернулся очень скоро.

— Пряшутся под мостом и ф кустах, — доложил поморник. — Я спустился, и тот, польшой такой, хотел драться со мной.

— Да ну? — удивился Шишак. — Осмелел подлец. Ну я ему покажу.

— Они тумают, фы пойтете черес мост или по перегу. Они не снают лодку. Фы пошти пришли.

Из кустов выбежал Пятик.

— Шишак, нам никак не усадить их в лодку! — крикнул он. — Они мне не верят. Они все спрашивают, куда ты пропал.

Шишак бросился вслед за Пятиком и выскочил на зеленую тропинку, которая шла вдоль берега. Вода покрылась рябью, и по ней шелестел дождь. Вода в реке поднялась совсем немного. Лодка стояла по-прежнему, как и запомнил Шишак, — одним концом на берегу, другим — в воде. На носу, скорчившись, сидел Орех, уши его обвисли, шкура насквозь промокла, шерсть прилипла. В зубах он держал веревку. Рядом с ним сидели Желудь, Хизентли и еще две крольчихи, но все остальные сгрудились на берегу. Черничка безуспешно пытался уговорить их перебраться в лодку.

— Орех боится, что не удержит веревку долго, — сказал он Шишаку. — Она держится на волоске. А эти твердят, что ждут своего офицера.

Шишак повернулся к Тетатиннанг:

— Сейчас вы увидите поразительный фокус. Ну-ка усади всех рядом с Хизентли. Поняла? Всех — и быстро!

Не успела Тетатиннанг ответить, как одна из крольчих испуганно вскрикнула. Чуть ниже по течению из кустов показался патруль Дремы и направился в их сторону. С другой стороны приближались Вереск, Кервель и Крестовник. Крольчиха метнулась к кустам. Но едва она коснулась первых веток, навстречу выступил сам генерал. Он зарычал и страшно, изо всех сил, хлестнул ее по глазам. Крольчиха развернулась и, ослепленная болью, ничего не видя перед собой, побежала к лодке.

Шишак понял, что генерал после встречи с Кехааром успел не только прийти в себя, но и придумать новый план. Ливень и трудный путь выбили беглецов из колеи и расстроили их ряды. А Дурман собрал своих офицеров в канаве и прошел по ней, недосягаемый для поморника, к самому лугу. Оттуда они прямиком спустились к деревянному мостику, о котором наверняка знали давным-давно, и засели в кустах. Но Дурман быстро сообразил, что беглецы не пойдут к мосту, и послал Дрему в обход, чтобы отрезать путь к отступлению. Дрема же выполнил приказ быстро и точно. Теперь генерал решил драться на берегу. Он прекрасно понимал: Кехаару везде не поспеть, а в кустах от него увернуться нетрудно. И хотя офицеров было вдвое меньше, но драться они умеют, как никто; к тому же почти все крольчихи до смерти боятся Дурмана. Он загнал их к реке, и сейчас офицеры врежутся в самую гущу и перебьют всех, кого смогут. Да и тем, кто сумеет вырваться, бегать осталось недолго.

Шишак начал понимать, почему офицеры так самоотверженно дерутся за Дурмана. «Он совсем не похож на кролика, — подумал Шишак. — Если бы три дня назад я знал то, что знаю сейчас, то не думаю, что полез бы в Эфрафу. Я надеюсь, что генерал не догадался насчет лодки. Хотя кто знает». Шишак кинулся через траву и вспрыгнул на доску рядом с Орехом.

Появление Дурмана совершило то, что не могли осуществить Черничка с Пятиком. Все кролики побежали с берега на борт лодки. Черничка с Пятиком присоединились к ним. Дурман преследовал их по пятам до самого берега, где лицом к лицу столкнулся с Шишаком. Заняв оборону, Шишак услышал, как Черничка за его спиной отчаянно говорит Ореху:

— Одуванчика нет. Только его.

Орех первый принял решение.

— Значит, его придется оставить. Позор, конечно, но эти ребята через секунду будут в лодке, а нам с ними не совладать.

Не сводя с генерала глаз, Шишак проговорил:

— Одну минуту, Орех. Я их задержу. Мы не можем оставить им Одуванчика.

Генерал процедил сквозь зубы:

— Я поверил тебе, Тлайли. А теперь поверь мне и ты. Либо вы броситесь в реку, либо вас растерзают в клочья. Всех. Живым не уйдет никто.

Тут Шишак заметил в кустах, прямо за спиной генерала, Одуванчика. Бедняга не знал, что делать.

— Крестовник! Вереск! — приказал Дурман. — Ко мне! По моей команде — прямо вперед. Птица здесь не страшна…

— Вот она! — крикнул Шишак.

Дурман шарахнулся и задрал голову. Одуванчик стремглав выскочил из кустов, перелетел одним махом тропинку и рухнул в лодку рядом с Орехом. Веревка разорвалась, и ялик сорвался с места, уносимый ровным течением. Через несколько секунд оно вынесло кроликов на середину реки. Так они и поплыли к югу.

Шишак оглянулся, и последнее, что он увидел на берегу, на том самом месте, где только что была лодка, среди ивовых веток, — вытаращенные глаза остолбеневшего генерала. Шишак вспомнил Уотершипский холм и глаза пустельги, заглянувшей в нору, куда только что шмыгнула чудом спасшаяся от нее мышь.