Жили себе в одной деревне старик со старухой. И было у них трое детей: сын и две дочери. Старик со старухой умерли. Прошло сколько-то времени, приезжают сватать старшую сестру. Сватали, пировали, жених и говорит невесте:
— Выйдем, милая моя, на крылечко.
Только она вышла с ним на крылечко, как поднялся сильный ветер, зашумел и — нет никого: унес ветер и жениха и невесту. Прошел год и другой — нет от сестры ни слуху ни духу. Потом приезжают сватать младшую сестру. Сватали, пировали, жених и говорит невесте:
— Выйдем, милая, на крылечко.
Только они вышли, как загремел гром — и не стало ни свата, ни жениха, ни невесты.
Остался брат один-одинешенек. Поскучал, поскучал и пошел странствовать по белому свету.
Шел-шел целый день, от восхода солнца до захода, никого не видал: ни птица не пролетела, ни зверь не прорыскивал. Обняла его темная ночь, и стал он искать себе ночлега. Подошел поближе, видит большой дом в лесу. Он постучался. Вышла из дому девушка:
— Что, молодец, тебе надо?
— Нельзя ли переночевать?
— Погоди, у хозяйки спрошу.
И спрашивает:
— Тут дорожный человек просится ночевать.
— Пусть ночует.
Хозяйка его встречала, как гостя принимала. Напоила, накормила, спать уложила. Утром стала спрашивать:
— Куда, молодец, идешь, куда путь держишь?
— Было у меня две сестры, сваты их сватали, а я свадьбы не видал и на свадьбе не гулял. Иду своих сестер искать, а где они, про то знать не знаю и ведать не ведаю.
— Сестер своих ты, друг, не найдешь, а лучше женись на мне, будь у меня хозяином в доме.
Вот он согласился. Сыграли свадьбу и стал Иван Крестьянский Сын жить с молодой женой.
Пожили так месяц-другой, говорит она:
— Мне надо из дому отлучиться, а ты хозяйством управляй. По всему дому ходи, гуляй, только не ходи туда, где дверь лыком завязана, грязью замазана.
Остался Иван Крестьянский Сын один. По всему дому ходил, подошел к двери, которая лыком завязана, грязью замазана, и думает: «Что это за дверь? Какой я хозяин, когда не знаю, что у меня в доме творится?»
Вот он дверь открыл и видит: старик на цепях висит.
— Кто ты такой?
— Я — поганый Кащей. Меня в цепи заковала и над огнем повесила твоя жена Марья-краса. Отпусти меня добрый молодец, я тебе пригожусь во всякое время.
— А что надо сделать?
— Принеси три ведра вина и три хлеба, потом принеси три полена дров ольховых и три полена дров осиновых.
Принес он ему три ведра вина и три хлеба, три полена дров ольховых и три полена дров осиновых.
Выпил Кащей ведро вина, съел один хлеб и стал поленьями бить по цепям. Не разбил цепей. Потом выпил другое ведро вина, съел еще один хлеб и стал бить поленьями по цепям. Цепи сбил. Выпил третье ведро вина, закусил третьим хлебом, выскочил из огня, засмеялся и говорит:
— Не видать тебе своей жены Марьи-красы вовек.
И улетел поганый Кащей.
Ждать-пождать, нет Марьи-красы.
Остался Иван Крестьянский Сын опять один-одинешенек: и сестер не видал и жену потерял!
«Пойду жену искать»,— подумал он и пошел.
Шел-шел, долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, скоро сказка сказывается — не скоро дело делается, и увидал большой дом. Подошел к дому; и навстречу Марья-краса выбежала.
— Как я тебе говорила — не ходи в ту дверь, где лыком завязано, грязью замазано. Не послушал меня, выпустил Кащея — вот теперь не жить нам с тобой вместе.
— Ну, коли я тебя нашел, Марья-краса, то и от Кащея увезу.
— Если хочешь меня увезти, поедем скорее, пока он домой не воротился.
Сели они на Кащеева коня — поехали.
Приехал Кащей домой и спрашивает:
— А где Марья-краса?
— Муж за ней приходил и увез,—отвечает челядинка.
Кинулся поганый Кащей на конюшню и спрашивает у своего трехногого коня.
— Догоним мы Марью-красу?
— Не торопись, поди ужинай да спать ложись, а утром встанешь, тогда и поедем.
Утром Кащей сел на своего трехногого коня и поскакал. Нагнал Марью-красу с Иваном и говорит:
— На этот раз тебя прощаю, Иван Крестьянский Сын, за то, что ты меня напоил, накормил, на волю отпустил, но коли ты еще раз придешь и Марью-красу увезешь — голову тебе отрублю.
И увез Марью-красу. Остался Иван Крестьянский Сын посередь пути один.
Идет и видит: медный дом стоит. Постучался он и спрашивает:
— Нельзя ли переночевать?
Впустили его. Глядит, а в доме старшая сестра живет. Поклонилась она брату в пояс:
— Ах, братец, как я рада, что ты пришел.
Напоила его, накормила и говорит:
— Надо тебя куда-нибудь спрятать, а то сейчас мой муж Солнышко воротится домой, уж ночь подходит.
И посадила его в подполье- Тем временем Солнце зашло — хозяин домой воротился.
— Что это, милая, у тебя русь-костью пахнет?
— По Руси ты ходил, вот русского духу и набрался. Раздевайся, садись ужинать.
Сидят они, ужинают, жена и говорит:
— Нынче я отдыхала и брата во сне видала.
— Знаю, знаю, брат твой женился на Марье-красе и выпустил поганого Кащея, а Кащей улетел и Марью-красу унес. Он Марью-красу разыскал и увез, а Кащей их нагнал.
— Коли ты все знаешь, так я скажу: брат мой здесь.
— А где же он?
— Вот тут, в подполье.
Солнышко топнуло ногой, и половица сломалась:
— Вылезай, друг, сюда.
Вылез Иван Крестьянский Сын из подполья, поздоровался с зятем.
Попили они, поели, погуляли, легли спать.
Наутро раненько встали. Солнышко говорит:
— Вот тебе, любезный брат, от меня подарок,— и дал ему сокола.
Иван Крестьянский Сын с сестрой и с зятем простился и отправился в путь-дорогу. Пошел искать младшую сестру.
Шел-шел и вечером пришел к серебряному дому. Тут жила младшая сестра.
Она его напоила, накормила и говорит:
— Где мне тебя скрыть-схоронить?
— Зачем, сестра, мне хорониться?—спрашивает Иван Крестьянский Сын.
— А мой муж ведь Гром. Он скоро домой придет голодный, как бы тебя не обидел. Полезай в подполье.
Поздно вечером Гром домой пришел:
— Здравствуй, жена. Что это здесь русь-костью пахнет?
— Ах, милый друг, ты по Руси летал-катался и там русского духу набрался. Садись ужинать.
Накормила его, напоила и говорит:
— А ведь брат мой здесь.
— Где он?
— Тут, в подполье.
Гром ногой топнул —доска переломилась.
— Вылезай сюда, будешь гостем.
Иван Крестьянский Сын вылез. Весь вечер они пили, ели, гуляли, потом легли спать. Утром Гром на прощанье подарил гостю собачку.
Иван Крестьянский Сын с сестрой и с зятем простился, отправился в путь-дорогу.
Пошел опять за Марьей-красой.
На коня ее посадил и поехали из Кащеева царства.
Кащей домой воротился и спрашивает:
— А где Марья-краса?
— Муж приходил и увез ее,— отвечает челядинка.
Он кинулся в конюшню, спрашивает у трехногого коня:
— Догоним мы Марью-красу?
— Поди ужинай поскорее да садись на меня,— ответил конь. Кащей поужинал, сел на трехногого коня и скоро настиг
Ивана Крестьянского Сына. Отобрал Марью-красу и говорит:
— Другой раз я тебя прощаю, а третий не попадайся. Остался Иван Крестьянский Сын один на пути, на дороге.
Ночь переночевал, наутро встал и опять в Кащеево царство пошел.
Кащея дома не было, он Кащеевых коней оседлал, и третий раз уехали с Марьей-красой из Кащеева царства.
Воротился Кащей, видит: нету Марьи-красы. Он спрашивает трехногого коня:
— Догоним беглецов?
— Поскорей садись на меня, а то уедут.
Вот он на третьего коня сел и скоро нагнал их.
— Ну, теперь пощады не жди, Иван Крестьянский Сын.
И отрубил ему голову, а Марью-красу увез.
Тут сокол полетел к Солнышку, а собака побежала к Грому.
— Нашему хозяину Кащей голову отрубил.
Солнце и Гром пришли, а у Ивана Крестьянского Сына, в черепе уж ворона гнездо свила, яиц нанесла и детей вывела. Солнце и Гром взяли воронят. Просят вороны:
— Пустите наших детей, мы что хочешь для вас сделаем.
— Достаньте живой и мертвой воды.
Полетели вороны и принесли мертвой и живой воды.
Солнце и Гром одного вороненка разорвали, мертвой водой сбрызнули — стал тот вороненок цел. Живой водой сбрызнули — полетел вороненок.
Тут они Ивановы кости собрали, сложили как надо и мертвой водой сбрызнули, кости срослись, и стало тело. Живой водой сбрызнули — он и встал.
— Ах, как крепко я спал!
— Век бы ты спал, коли бы мы тебя не оживили. Поблагодарил их Иван Крестьянский Сын, и тут они распрощались.
Иван Крестьянский Сын опять пошел в Кащеево царство. Кащея дома не было. Он говорит:
— Ты, Марья-краса, меня схорони, а когда придет поганый Кащей, спроси у него: «Где твоя душа находится?»
Она его схоронила. Приехал вечером Кащей, говорит ему Марья-краса:
— Я тут без тебя все думала,’ думала и надумала выйти за тебя замуж. Мужа у меня теперь нет, куда мне идти. Только ты мне скажи: где твоя душа находится?
— Моя душа далеко: есть в море остров, на острове дуб, в том дубу дупло, в дупле заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в том яйце и моя душа.
— Боюсь, я, как бы кто про это не узнал да твою душу не достал,— сказала Марья-краса.
— Не бойся, Марья-краса,— кроме меня, туда никто не доедет.— Чтобы туда попасть, надо у Бабы-Яги коня достать такого же, как у меня, а она никому коня не даст.
На другой день уехал Кащей, а Марья-краса рассказала мужу, как Кащееву смерть достать, и напекла ему подорожничков.
Пошел Иван Крестьянский Сын в путь-дорогу. Шел день, другой и третий. Подорожнички все съел, притомился, сел отдохнуть. И напала на него такая туча мух, что глаз открыть нельзя. Стал от них отбиваться и ухватил большую муху с золотыми крыльями. Это была царица над мухами. Говорит она:
— Отпусти меня на волю, я тебе пригожусь.
Отпустил ее Иван Крестьянский Сын. Посидел, отдохнул и пошел дальше. Шел, шел, отощал совсем, вышел на морской берег:
— Дай хоть раков наловлю, поем.
И стал ловить раков. Вдруг ползет рак-царь:
— Отпусти, молодец, моих детей, я тебе за это службу сослужу.
Отпустил раков, пошел в лес и нашел воробьиное гнездо.
— Ну, хоть воробьиных птенцов съем.
А в это время летит старый воробей:
— Не трогай, молодец, моих детей, я тебе за это добром отплачу.
Делать нечего, отпустил он воробьиных детей, а сам от усталости да от голоду еле ноги волочит.
Добрый молодец еще в пути, а солнце уже на закате.
Вдруг он увидал избушку на курьих ножках, зашел он в хату, а там Баба-Яга:
— Здравствуй, здравствуй, Иван Крестьянский Сын, слыхом про тебя слыхала, а теперь привелось глазами поглядеть. Зачем пришел ко мне?
— Пришел просить у тебя коня.
— Можешь выслужить себе коня, только сослужи мне три службы.
Баба-Яга печку затопила, ужин сварила, на стол подала:
— Садись поужинай да слушай меня: упасешь моих кобылиц два дня да сослужишь третью службу — любого коня бери, а кет — голову твою на кол насажу: еще есть один кол без покрышки, как раз для твоей головы место осталось…
После ужина уложила Ивана Крестьянского Сына спать, а сама погнала кобылиц в стойло.
Там кобылиц железными прутьями сечет да приговаривает:
— Погонит вас завтра в поле Иван Крестьянский Сын, я ему сонного зелья в хлеб запеку, как поест он того хлеба да уснет крепко, вы не зевайте, разбегайтесь в разные стороны и так ухоронитесь, чтобы вас он вовек не нашел.
На другой день погнал Иван Крестьянский Сын кобылиц в поле. Час-другой попас, хлеба кусочек съел и задремал. Привалился на траву и уснул крепким, непробудным сном.
Кобылицы разбежались в разные стороны и в такие места схоронились, что ни пройти, ни проехать.
День на вечере, солнышко на закате, проснулся Иван Крестьянский Сын, оглянулся — нет нигде кобылиц. Походил, поискал, не нашел ни одной, сел на камень и горько заплакал:
— Эх, если бы мухи сюда прилетели да кобылиц из кустов ко мне выгнали.
И не успел он сказать, как откуда ни возьмись летят мухи, будто темная туча надвигается. Подлетела к нему муха-царица с золотыми крыльями.
— Стой тут, добрый молодец, а кобылицы около тебя соберутся, и гони их домой.
И столько мух на тех кобылиц напало, не могли они вытерпеть, выбежали на поляну. Тут Иван Крестьянский Сын их собрал и домой погнал.
— Что ты поздно так воротился? — спрашивает Яга.
— С росой-то кобылиц и кормить.
— Ну, ладно, садись ужинать да спать ложись, завтра рано разбужу.
А сама опять погнала кобылиц в стойло.
Сечет их там железными прутьями, приговаривает:
— Схоронитесь завтра так, чтобы не мог он вас найти.
— Да куда нам хорониться. В кустах не было сил утерпеть: мухи одолели.
— А завтра вы ухоронитесь на морское дно, там вас никто не найдет.
На другое утро Иван Крестьянский Сын пригнал кобылиц на луг и пасет. Попас час-другой, хлеба поел и задремал. Лег на траву и уснул крепким, непробудным сном.
А кобылицы кинулись бежать и схоронились на дне моря.
День на вечере, солнышко на закате, проснулся Иван Крестьянский Сын, оглянулся — нет нигде кобылиц. Запечалился, закручинился добрый молодец.
Вдруг откуда ни возьмись рак-царь ползет:
—- Не горюй, Иванушка, найдутся кобылицы. Ты здесь стой, и они к тебе прибегут, а ты садись на ту, которая первая прибежит, и поезжай домой, остальные сами вслед побегут.
Не успел рак-царь сказать, как из моря выскочила кобылица и бежит к Ивану Крестьянскому Сыну. Он на нее вскочил, поехал домой.
Кобылица говорит человечьим голосом:
— Слушай, добрый молодец, нас двенадцать сестриц-кобылиц, шерсть у нас у всех серебряная, грива золотая, на вид мы одна другой краше, но силы в нас никакой нету. Всю нашу силу Баба-Яга от нас берет да в нашего брата кладет. Там стоят разные жеребцы, а ты проси того, который лежит в крайней конюшне, шерсть на нем в клочьях, кожа в коросте, а ты проси себе, добивайся того коня.
Пригнал он кобылиц домой. Говорит Баба-Яга:
— Хорошо служишь, добрый молодец. Садись ужинать да ложись спать, завтра рано разбужу и работу дам.
На другой день дает ему Баба-Яга гарнец маковых зерен.
— Поди посей в огороде этот мак.
Посеял Иван Крестьянский Сын мак, а Баба-Яга приказывает:
— Теперь возьми соху, запряги кобылицу да вспаши тот огород.
Только он огород вспахал, воротился, а Баба-Яга встречает:
— Раздумала я мак сеять, поди собери все, что посеял, да так, чтобы ни одно зернышко не пропало, а то твою голову отрублю и на кол насажу.
Вышел Иван Крестьянский Сын на огород, пригорюнился:
— Эх, если )бы воробей меня не обманул да помог бы мне мое горе размыкать.
Только эти слова промолвил, как поднялся сильный шум, и воробьи летят, как темная туча надвигается.
Воробьи на огород сели, всю землю покрыли, стали маковы зерна собирать. Иван зерна принимал да в мешок ссыпал.
Не прошло и двух часов, как все до единого зернышка собрали.
Принес он мак в хату:
— Вот, изволь, Баба-Яга, твой мак, а мне коня давай.
— Ну, я хороша, а ты лучше меня,— закричала Баба-Яга,— ступай выбирай себе любую кобылицу или бери самого лучшего жеребца.
Идут они с Бабой-Ягой, а Иван Крестьянский Сын ей говорит:
— Эти кони дорогие, люди станут мне завидовать да еще и уведут, пожалуй. Ты мне отдай того жеребца, который в крайней конюшне один стоит.
— Да на что тебе тот жеребенок? Шерсть у него в клочьях, кожа в коросте, на нем только воду возить, а не тебе, добру молодцу, ездить.
— Пускай себе, я уж как-нибудь и на нем буду ездить.
Топнула ногой Баба-Яга, зубами заскрипела:
— Ну, я хороша, а ты лучше меня. Бери того жеребенка, нечего делать.
Увел он жеребенка к морю. Морской водой обмыл, гриву да хвост расчесал. И заговорил конь голосом человечьим:
— Ну, Иван Крестьянский Сын, стань прямо передо мной.
Стал он прямо перед конем, а тот дыхнул и говорит:
— Это я в тебя силу вдохнул. А теперь садись на меня и поедем куда тебе надо.
— Есть на море остров, так я хочу, чтоб ты меня на этот остров привез.
И не успел оглянуться, как оказались они на этом острове.
Пошел Иван Крестьянский Сын искать дуб. Собака от зятя Грома вслед бежит, а Сокол от Солнышка над головой летит. Нашел самый большой дуб и стал рубить. Только дуб срубил, как из дупла заяц выскочил и побежал. Собака его настигла, разорвала, а из зайца утка вылетела и поднялась выше лесу. Тут Сокол взвился к небу, упал сверху на утку и разорвал ее. Из утки выпало яйцо. Иван Крестьянский Сын подхватил, вскочил на своего коня и поехал в Кащеево царство. Встретила его Марья-краса:
— Поедем скорее, Кащея поганого дома нету.
— Ничего, теперь мы с Кащеем поборемся.
Сели они, поехали. Воротился Кащей домой:
— Эй, Марья-краса, выходи встречать.
А челядинка выскочила на крыльцо и говорит:
— Нету Марьи-красы, был муж и увез ее.
— Видно, он ожил. Ну, еще раз попадет в мои руки, так больше не оживет вовеки.
И спрашивает у своего трехногого коня:
— Догоним мы Марью-красу?
— Догнать-то догоним, да не возьмем.
— Как не возьмем, только бы догнать, а взять возьмем.
И вскочил на коня.
— Нет, не возьмешь.
— Ну, не разговаривай, а скачи, волчья сыть, травяной мешок! — рассердился Кащей.
Только они стали нагонять Ивана Крестьянского Сына с Марьей-красой, конь под ними повернул голову к Кащееву коню и сказал:
— Не подходи, братец, близко — хвостом голову отрублю.
Услышал это Кащеев конь и упал на колени передними ногами, а Иван Крестьянский Сын со своего коня соскочил, яйцо выхватил и изо всей силы об землю кинул. Яйцо разбилось, к небу взвилось высокое пламя, и раздался сильный гром. И в тот же миг разорвало поганого Кащея на семь частей. Смрад пошел тяжелый.
Иван Крестьянский Сын вскочил на трехногого Кащеева коня, и поехали они с Марьей-красой.
Воротились в свое царство, в свой дом, и стали они жить, мед-вино пить. И я там был и мед-вино пил, по усам текло, а в рот не попало.