Голубятня на желтой поляне. Владислав Крапивин. Голубятня в Орехове

Роман-трилогия
Книга первая Голубятня в Орехове
Книга вторая Праздник лета в Старогорске
Книга третья Мальчик и ящерка

Оглавление
Вступление ОДИН И ЧЕТЫРЕ
Глава первая ГОСТЬ
Глава вторая СВЕЧА И МЯЧИК
Глава третья ПЕРЕЙТИ РЕКУ
Глава четвертая ИГНАТИК
Глава пятая ДОРОГА
Глава шестая АЛЬКА
Глава седьмая БУРАН

Вступление
ОДИН И ЧЕТЫРЕ

Был, видимо, июнь. У цирка цвели кусты жёлтой акации. Алька, не вставая со скамьи, дотянулся до ветки, сорвал похожий на ушастого зверька цветок, сунул в рот. Сладко зажмурился.

Тик посмотрел на Альку и сделал то же самое.

— Травоядные, — сказала Данка.

Тогда и Чита, не отрываясь от книги, добыл себе цветочек.

Яр вспомнил, отчетливо вспомнил, как всасывается в язык сладковатый, с травянистым запахом лета сок. Виновато посмотрел на Данку и тоже потянулся к ветке. Данка сделала вид, что не заметила.

Яр осторожно раскусил корешок цветка, тихонько засмеялся и закрыл глаза. Он отчетливо услышал голос мамы: «Яська, опять ты жуёшь эту зелень! Ты превратишься в верблюда».

«Ещё немного, и я вспомню мамино лицо», — подумал Яр.

В сквере было шумно. До утреннего представления оставалось минут сорок, в цирк пока никто не спешил. Мальчишки и девчонки играли в прятки и догонялки. Кто-то смеялся, кто-то кричал: «Это не по правилам, пускай теперь Сашка ищет!» Щёлкали пистонные пистолеты. Перебивали и путали друг друга считалки.

Вот знакомая:

На золотом крыльце сидели
Царь, царевич, король, королевич…

Вот незнакомая:

Раз-два! Три-четыре!
Синий слон живёт в квартире!
На слоне лежит доска,
Раз-два-три —
Тебе искать!

Яр вспомнил, как он, зажмурившись и прижавшись лбом к забору, торопил приятелей: «Раз-два-три-четыре-пять: я иду искать! Кто не спрятался — я не виноват!» Та-та-та-та! — разлетался топот подошв. Разбегутся, притаятся. И тихо во дворе, как на пустой планете…

Не надо про планеты.

Надо сидеть и радоваться подарку судьбы. Лету. Вот этим голосам и смеху…

Кто-то радуется, а кто-то не очень. Вон курчавый пацанёнок в клетчатом костюмчике поссорился с мальчишками. Они кричат:

— Не видишь, что ли, нас уже четверо!

— Ну и что? Никто же не узнает! — обиженно доказывает он.

— Ненормальный какой-то! Иди один, а то получишь!

Ребята убежали, а курчавый мальчишка надулся и так сердито сунул в кармашки кулаки, что весь его жёлто-синий костюмчик смялся и скособочился.

Яр пожалел мальчишку, как самого себя. Когда он был маленький, его, случалось, тоже не брали в компанию…

Алька забрался на спинку скамьи, балансировал на ней и рвал с куста цветки покрупнее.

— Сядь, — сказала Данка. — Свалишься и весь извозишься.

— Щас… — Алька прыгнул, зацепил Читу. — Ой…

— Обормот, — вздохнул Чита. И снова взялся за чтение.

— Правильно, обормот, — сказала Данка. — А ты, Вадик, тоже. Хотя бы сегодня обошёлся без книжки… Такое дело, а ты…

— Я всё понимаю. Одно другому не мешает.

— Что тебе говорила учительница? — поддел Читу Алька. — «Если бы ты, Вадик, глотал учебники, как глотаешь книжки, ты учился бы на одни четвёрки».

Чита перелистнул страницу.

— А почему не на пятёрки? — спросил Яр.

Чита поднял голову и снял очки. Данка округлила глаза. Тик… в его карих глазах — Яр увидел ясно — метнулись непонятные тревога и радость. Алька подскочил и свалился в траву.

— Вот это да! Вот сказать бы ей: «Поставьте мне пять»!

— Ребята, вы не смейтесь, — растерянно сказал Яр. — Конечно, я могу что-то напутать… Вот когда мы учились…

Алька от смеха перекатился с травы на песок дорожки. Данка подняла его и бесцеремонно шлёпнула.

— Ну что за чучело!

Из какого-то незаметного кармашка выдернула платочек, стала смахивать сухой песок с белой Алькиной рубашки — ещё недавно чистой и отглаженной. А заодно — с волос, шеи, щёк и ушей. Алька, чуть косолапя, перебирал исцарапанными ногами, фыркал, отворачивался и всё время хихикал.

Потом успокоились, опять расселись на скамейке. После споров и смеха выпадают иногда такие тихие минутки. Данка, укоризненно вздыхая, сворачивала платок. Алька помусоленным пальцем стирал с колена прилипшие песчинки и заглядывал в книжку Читы. Тик молчаливо приткнулся к Яру. Яр обнял его за плечо, откинулся на спинку скамьи и разглядывал здание цирка.

Это был старый деревянный цирк. Поразительно знакомый. Над парадным входом подымались на дыбы громадные фанерные кони — чёрные с красными сёдлами. В стороне от них белозубо улыбалась фокусница София Марчес с пунцовой розой в смоляных волосах. И держала на ладони лилипута (София и лилипут тоже были фанерные).

Яр вспомнил, как он, восьмилетний, с замиранием ждал на представлении, когда же София вытащит из какой-нибудь вазы или коробки крошечного лилипутика и вот так поставит на ладонь. Но этого ни разу не случилось. Лилипуты, выступавшие в аттракционе Марчес, были не такие уж маленькие — ростом вот с этого «клетчатого» мальчика, который всё ещё стоял с кулаками в тесных кармашках.

Мальчик будто ощутил взгляд Яра, сердито обернулся, растопырил локти и зашагал через кусты к дальнему дощатому забору.

— А что за забором? — спросил Яр у Данки. — Городской сад?

Она кивнула. Алька вскочил:

— Конечно, сад! Мы там в пиратов играем! Там по вечерам гулянья, а днем почти никого… Только там в гущине крапивы много.

Яр осторожно сказал:

— Мне кажется, там должен быть фонтан. Два мальчика с луком…

— Да, — быстро отозвался Тик. — Хочешь посмотреть? Это близко, там в заборе дыра…

Фонтан стоял посреди поляны, окруженной старыми березами. Это был круглый каменный бассейн. Посреди бассейна торчала сложенная из булыжников горка, а на ней темнели фигурки двух бронзовых мальчишек. Один, вытянувшись в струнку, поднял согнутый лук с нацеленной в зенит стрелой. Другой сидел у его ног и держал запасные стрелы. Оба смотрели вверх.

«Сколько лет они в этом саду… — подумал Яр. — Вечные ровесники всех мальчишек, которые здесь играли и будут играть… А там в последний раз их не было. И сада не было, и цирка…»

Фонтан работал в четверть силы. Из тонкой трубки-стрелы выбивалась небольшая струйка, и вода стекала по мальчишечьим рукам и плечам (на плечах лежали зелёные полоски медной окиси). На внутренней стороне бассейна выплёвывали водяные жгутики озорные детские рожицы, тоже отлитые из бронзы. В бассейне вода слегка рябила, но сквозь неё хорошо различалось бетонное дно. Яр заметил дрожащий блеск нескольких белых и жёлтых монеток.

— Ура, — деловито сказал Алька, — будет нам мороженое.

Дрыгнув ногами, он скинул растоптанные сандалеты и соскользнул с края бассейна в воду. Тик хотел пойти за ним, но Данка не пустила:

— Если будет мокрый, то пускай хотя бы один… И вообще это неприлично — мелочь в воде собирать.

— Дана, не обрастай предрассудками, как классная дама, — возразил Чита. — Все собирают.

— И вовсе я не буду мокрый, — сказал Алька. Вода была ему чуть выше колен. — Ух и тёплая…

Он стал бродить вокруг каменной горки. Иногда нагибался и, макая подвёрнутый выше локтя рукавчик, доставал добычу.

— Вон ещё денежка! — командовал Тик.

— И вон! — показывал снятыми очками Чита.

Яр тоже не зевал:

— Алька, смотри! Рядом с ногой!

Даже Данка сперва увлеклась. Но скоро сказала:

— Хватит уже. В цирк опоздаем.

— Там ещё много осталось, — с сожалением отозвался Алька. Но пошёл к барьеру.

— Сюда каждый вечер монетки бросают, — объяснила Данка Яру, — потому что этот фонтан все любят. Он все нашествия пережил.

«Какие нашествия?» — хотел спросить Яр. Но тут приблизился Алька, пришлось его вытаскивать на сушу.

— Много? — спросил Тик.

Алька разжал кулачок. На ладони лежала кучка мокрых монеток — серебристых и медных. Яр взял одну жёлтую. Размером она была в точности как знакомые по давнему детству пятаки. И тоже рубчики по краям. Но изображение оказалось незнакомым: четырёхугольная звезда, похожая на розу ветров. Яр перевернул монету, и поморщился от неожиданности: на другой стороне была цифра 4. В подтверждение её по кругу шла надпись:

Четыре копейки. Размен. знак

Яр с непонятной досадой положил «обманный пятак» в Алькину ладошку. Потом рассердился на себя: расстраиваться из-за такой мелочи, как незнакомая монетка, просто глупо. После всего, что случилось!

Он поймал тревожный взгляд Тика: «Что-то не так?»

«Всё в порядке», — улыбнулся Яр.

И Тик улыбнулся. Чуть виновато.

Они пошли к лазейке, ведущей в сквер, к цирку. Алька, гордый добычей, топал впереди. Яру показалось, что Алькина походка стала чуть больше «кавалерийской», чем раньше. И тут же Данка сказала:

— Ты почему хромаешь?

— Да так…

— Алька!

— Ну, там, кажется, стекло было…

— Вечно с тобой истории, — Данка опять достала платочек. — Дай сюда ногу, балда… Вот засоришь да схватишь какую-нибудь заразу…

— Ой, уже схватил… Р-р-р! У меня бешенство! — Алька запрыгал на одной ноге.

— Дурь у тебя… — Данка разорвала платок на ленты. Общими силами замотали порезанную Алькину ступню (он хихикал от щекотки). — Обувайся, радость ненаглядная. Да ступай осторожнее.

— «Осторожнее, осторожнее»… Нога, что ли, отвалится?

— Не ворчи и слушайся старших, — усмехнулся Чита.

— Это Дарья-то старшая? Ой-ой-ой! Вот это да!

— Тогда меня слушайся, — сказал Яр. — Я-то уж точно старше. Даже и не сосчитать, во сколько раз.

Не оглядываясь, Алька проговорил с ехидцей:

— Ну и что? Зато ты не настоящий, а придуманный.

— Алька! — со звоном сказал Тик.

Все остановились. Чита растерянно надел очки.

— Алька, ты что?.. — сказала Данка.

Алька быстро глянул на всех, отвернулся и засопел.

Тяжёлая неловкость навалилась на всю компанию. Яр коротко вздохнул. Обижаться было глупо. Но всё же на миг ему стало жаль себя. Так же, как жаль было курчавого мальчишку, которого недавно прогнали четверо приятелей…

Судя по всему, назревала ссора. Может быть, даже со слезами. В такой, казалось бы, дружной компании!

Чтобы всё сделать шуткой. Яр крякнул, как рассерженный Дед Мороз, и пробасил:

— Тут где-то растёт крапива, про которую ты говорил. Я вот сорву, а там посмотрим, придуманный я или нет.

Это прозвучало ненатурально и глупо. Данка отвела от Яра глаза и сказала Альке:

— Бессовестный. Извиняйся сейчас же.

Алька порозовел, опустил пшеничные ресницы. Сказал сипловато, но всё же с чуть заметной игривой ноткой:

— Простите, пожалуйста, я исправлюсь.

— Бессовестный, — опять сказала Данка.

— Мы не опоздаем? — чересчур озабоченно спросил Тик.

Яр взглянул на часы.

— Двадцать минут до звонка. Пошли! Мы ведь хотели ещё мороженого купить.

— В цирке за мороженым сейчас очередища, — возразила Данка.– А здесь, в саду, недалеко киоск есть. Вы идите и подождите меня у скамейки, я сбегаю. Алька, дай деньги.

Насупленный Алька вытряс из кармана монетки.

Тик переглянулся с Данкой.

— Я с тобой сбегаю! Тебе не унести столько порций. Сразу… пять…

— Я с вами, — сумрачно сказал Алька.

— Ты хромой.

Данка и Тик умчались. Алька секунду подумал и кинулся за ними…

Яр и Чита сели в сквере на прежнее место. Чита сию же минуту уткнулся в книгу. Яра это даже слегка разозлило. Но он постарался прогнать досаду и неясную тревогу. Вдохнул в себя лето и стал смотреть, как втягивается в цирковые двери пестрая ребячья толпа.

Яра легонько тронули за плечо. Сзади стоял хмурый Алька. Он шагнул назад и поманил Яра за собой.

Они быстро отошли.

— Что, Алька? — с испугом спросил Яр.

Это был какой-то другой Алька. Без всякой смешинки в серо-зелёных своих глазах, будто похудевший и подросший..

— Что, Алька? Что случилось?

Тот шагнул к Яру вплотную, прочно взялся за его рубашку, уткнул ему под рёбра запрокинутый подбородок. И, глядя снизу вверх, тихо спросил:

— Ты очень обиделся?

Яра накрыло тёплой волной.

— Ну что ты, Алька, — одними губами сказал он.

— Нет, правду скажи.

И Яр сказал правду:

— Самую капельку. Но сейчас уже нисколько не обижаюсь. Честное слово.

Алька переглотнул. Ещё острее уткнулся подбородком.

— Пожалуйста… Ну, пожалуйста-пожалуйста, извини меня. Ладно?

Яр улыбнулся, пятернёй взъерошил Алькины нестриженые волосы. Несколько секунд Алька смотрел с жалобной тревогой. Потом тоже заулыбался, превращаясь в прежнего Альку. Яр подхватил его, невесомого, вскинул на вытянутых руках, закружил над собой. Алька радостно заверещал, дрыгая ногами и теряя сандалеты. Подбежали Данка и Тик. Подошёл Чита.

— Я тоже так хочу, — сказал Тик.

Яр усадил босого Альку в траву, взметнул вверх Тика. Тик не стал верещать, упруго выгнулся, раскинул в стороны ноги, развел прямые руки (в каждой — стаканчик с мороженым).

— У нас такое упражнение называлось «мельница», — вращая Тика над головой, сказал Яр.

— А у нас — «штурвал»! — крикнул Тик.

И правда, его тонкие ноги и руки мелькали, как спицы в рулевом колесе парусного корабля из старинного фильма про пиратов.

Яр приземлил Тика и спросил у Данки:

— Тебя повертеть?

— Нет, я уже большая, — вздохнула она.

Предлагать «верчение» серьёзному Чите Яр не решился. Но тот сказал ревниво:

— А меня?

— Ты, наверно, и там читать будешь?

— Не-а, — отозвался Чита с дурашливой, почти Алькиной интонацией. И отдал Альке очки (тот сразу их нацепил). А Яр уже не первый раз подумал вот о чём: обычно, если человек снимает очки, взгляд его делается беспомощным, а у Читы — у Вадика — глаза становились твёрдыми, как у стрелка из лука.

— Летим, — сказал Чита.

…А через пять минут они сидели в цирке. Лизали остатки тающего мороженого. Смотрели, как над жёлтой ареной зажигаются фонари. У выхода выстроились униформисты в красных с золотом мундирах. Пахло опилками, конюшней, сухим лаком скамеек. Голоса и смех уносились под купол, где блестели никелем трапеции. Стоял такой знакомый «цирковой» гул. Всё было, как раньше…

Когда раньше? Где?

«Этого не может быть!» — опять резанула Яра холодная мысль. Но тут же улетела. «Ну и пусть! — мысленно крикнул ей вслед Яр. — Это есть!»

Оркестранты на балконе гудели и пиликали вразнобой — пробовали свои скрипки и тромбоны. И вдруг замолчали. Вспыхнули ещё фонари — яркие до синевы. Над оркестром на тёмном панно забегали, запереливались круглые цветные огни.

Яр подумал, что это похоже на щит корабельного компьютера. Конечно, когда корабль меняет режим. А если крейсер висит в субпространстве, то огни горят неподвижно…

Глава первая
ГОСТЬ

1

Огни горели неподвижно. Могли они и совсем не гореть. Свечение лампочек на пульте было лишь традицией. По крайней мере, когда крейсер зависал в субпространстве перед дальним «прыжком». Вахта в это время тоже была не нужна. Если кто-то и дежурил, то опять же отдавая дань традиции или бессоннице.

Капитан Виктор Сайский бессонницей не страдал, а традиций не одобрял, так как они уставом СКДР не оговаривались. Но, с другой стороны, они не были и нарушением. Поэтому Сайский лишь досадливо помолчал, когда Ярослав сообщил, что не пойдёт спать и останется у пульта.

Ярослав был старше всех в экипаже, старше даже астронавигатора Олега Борисовича Кошки, хотя тот уже выглядел пенсионером. У Сайского могли возникнуть подозрения, что разведчик Ярослав Родин просто не доверяет автоматике крейсера, а заодно и капитану, который эту автоматику сам отлаживал и проверял. До последней ячейки! Но высказывать подозрения и вступать в спор капитан не мог. Помолчав, он только спросил:

— Ну… а что же вы собиретесь делать в течение сорока часов? Если не секрет.

— Не секрет, — без улыбки сказал Ярослав. — Буду сидеть. Вспоминать…

Он говорил правду. Часы молчания, когда крейсер повисал вне привычных измерений и понятий, когда он по земным представлениям просто не существовал, и ничего, абсолютно ничего не могло случиться, Ярослав любил. Любил тишину и домашнее тиканье пружинного будильника «Янтарь». Будильник неторопливо отмерял локальное время.

Ярослав сидел и вспоминал. Собственно, это было главное, что оставалось у него. От поиска Яр ничего не ждал. Скорее всего, опять будут пустые ненужные планеты: каменистые глыбы, сожжённые жёстким излучением, или жидкие шары в оболочках метановых и аммиачных атмосфер. Они годятся для диссертаций, а для жизни бесполезны.

А если и будет жизнь — вроде микробов и горного мха на Виктории или тех безобидных песчаных тварей на АЦ-1, — ну и что?

Вероятность найти цивилизацию, с которой можно общаться, равна ноль целых, ноль, ноль, ноль, ноль… Найти остатки такой цивилизации легче. По крайней мере, на Леде нашли. И тысячи умов кинулись разгадывать: кто были существа, построившие посреди каменистой равнины громадный арочный мост? Что означают мозаичные фигуры на поле, частично изрытом ударами метеоритов? Кто-то уверял, что нашёл разгадку. Была даже написана «История цивилизации Леды». Сначала она понравилась Ярославу. Позже он перелистывал её с усмешкой. Автор строил догадки и доказательства, то и дело пристёгивая факты из истории Земли. Это было похоже на попытку примерить чужую одежду. Ярослава перестали интересовать загадки мозаичных фигур и гигантских арок.

Волновать себя тайнами давно сгинувших в космосе жизней? Зачем, если не сумел разобраться в своей?

Это был не эгоизм. Скорее, это было одиночество. А может быть, усталость.

И, оставаясь один, Ярослав теперь вспоминал не Леду, не Чёрные Кристаллы, не метановые вихри Меркатора и не стада песчаных кротов на АЦ-1. Он вспоминал двор на улице Огарёва. Юрку вспоминал, Славика, игру в лунки, синие вечера с костром на лужайке за стадионом и бумажные самолеты, которые пускали с голубятни. И очень часто — маму.

Мамина могила не сохранилась.

Когда Яр пришёл из первого броска, кладбище — уже сильно заросшее — ещё темнело над речным обрывом. Он отыскал тогда холмик с решёткой и плоским серым камнем. К холмику даже вела тропинкам — видимо, за могилой присматривала Галина. Она не дождалась Яра, вышла замуж за какого-то журналиста, но, значит, что-то сохранила в душе… Яр поправил камень, покрасил решётку и через три месяца ушёл на знаменитом СКДР-7 к Чёрным Кристаллам.

Когда он вернулся, Нейск ничем не напоминал прежний город. На месте кладбища блестели стеклянные павильоны какой-то фабрики. Это неожиданно сильно обидело, даже оскорбило Яра. Он понимал, что жизнь идёт и всё меняется, но выдержка скадермена изменила ему. Он отказался встречаться с журналистами и участвовать в конгрессе Академии, который был посвящен Чёрным Кристаллам. Не пошёл даже на встречу с учениками «своей» школы. Вернее, той, что стояла на месте бывшей кирпичной, трёхэтажной. Впрочем, обижать ребят Ярослав не хотел. Но он не знал, как говорить с ними. Дети стали непохожи на прежних — рассудительные, крайне вежливые, во взрослых костюмах, со взрослой расчётливостью в глазах и речах. С десятилетнего возраста знающие, кто из них кем станет.

Или Яру так казалось? Всё равно, он не пошёл…

Он три года проработал в обсерватории Звёздного центра и старался жить, как все. И у него получалось. Даже чуть-чуть не женился второй раз. Но тут ему сказали про рейс «девятки», и он сразу согласился…

Будильник в тишине тикал с удвоенной громкостью. Это был старый квадратный будильник с треснувшим на уголке стеклом. Очень похожий на тот, что стоял на подоконнике в комнате маленького Ярослава — Яськи. Когда он принимался трезвонить (от усердия даже подпрыгивал), Яська вскакивал, подбегал, давил кнопку и опять кидался в постель. Но теперь уже ногами к подушке. Это чтобы мама, когда придёт стаскивать одеяло, удивилась. И мама каждый раз притворялась, что удивляется. А потом начинала щекотать Яськины пятки. А он хохотал и лягался.

— Ну, хватит, хватит, Ясик. Ох, какой же ты ещё ребёнок…

Мамин голос Яр помнит. Каждое звучание, каждую нотку. Руки помнит с прожилками и царапинками. Завитки волос и родинку на мочке уха… А лицо ускользает, ускользает… Карточки сгорели вместе с комбинезоном во время аварии вездехода на Меркаторе. Был ещё один снимок — фаянсовый медальон на памятнике. Но где он теперь?..

Будильник стоял на полированном выступе, который тянулся по всему пульту. В полировке, как в чёрной воде, отражался светлый циферблат и цветные лампочки панели. И магнитная кассета — её забыл Дима Кротов, самый молодой член экипажа. На одной стороне ленты были записи популярных ансамблей, на другой — чей-то голос. Дима слушал его в одиночку, в своей каюте…

Яр дотянулся до кассеты и убрал её в выдвижной экранированный ящик. Иначе при смене режима запись могла изрядно пострадать. Почти сразу Яр услышал за спиной лёгкие шаги. «Вспомнил», — с усмешкой подумал он и сказал:

— Дима, я убрал вашу кассету в третий ящик.

Дима не ответил. Яр оглянулся. Посреди рубки стоял мальчик.

Мальчик лет одиннадцати, белобрысенький такой, с немного оттопыренными ушами, с царапиной на вздёрнутом носу. В сетчатой безрукавке с большой дыркой на плече, в мятых серых брюках с «пузырями» на коленях. Правая штанина подвернута, будто он только что ехал на велосипеде. К пыльным вельветовым полуботинкам пристали пушинки, — видимо, от цветущего тополя.

Мальчик посматривал вокруг со спокойным любопытством.

«Ну что ж…» — подумал Яр и кинул руку к левому карману с ампулой.

Когда Яр учился в Ратальской спецшколе, у них на курсе был паренёк, Стасик Тихов, он коллекционировал старую фантастику. Немного наивные, но в общем-то увлекательные романы и повести о звёздных путешествиях. В этой коллекции был целый раздел, который назывался «Визиты»: истории о том, как в космолётах и орбитальных станциях неожиданно появлялись люди или иные существа. Не из экипажа, а другие. В разделе было три части. В первой говорилось о «зайцах» (чаще всего о мальчишках), которые тайно пробирались на корабли, чтобы участвовать в экспедициях. Вторая часть содержала рассказы о «гостях»: о лицах разного возраста, повадок и характеров — они проникали на звездолёты и станции неведомыми науке путями, иногда с помощью колдовства. В третьей части речь шла о призраках.

Практика звёздных экспедиций два первых варианта отрицала начисто.

А «призраками» занималась медицина.

Врачи именовали эту болезнь длинным латинским термином. У скадерменов называлась она короче, но тоже по-научному — «псевдоконтакт».

Псевдоконтакт проявлялся чаще всего у молодых астролётчиков, которых вдруг охватывала тяжёлая тоска по Земле, или у ветеранов, уставших от долгих рейсов и разведок. В этих случаях космонавты видели перед собой — очень реально — знакомых или незнакомых людей, которые вступали в беседы, звали куда-то, вспоминали о прошлом.

Псевдоконтакта отчаянно боялись. Он свидетельствовал, что следует менять звёздную профессию на земную…

Яр был далеко не молод, ностальгией не страдал. Значит, годы?.. Чёрт знает, когда они успели пролететь…

«Ну что ж… — подумал он довольно хладнокровно. — Придётся снова засесть в обсерватории…»

Но это позже. А пока — рейс. Бросок. В рейсе следует оставаться скадерменом. Яр щелчком выбил на ладонь крупную пилюлю пентарина. С некоторым сожалением взглянул на мальчишку, который сейчас исчезнет. Мальчишка был удивительно знакомый. Нет, Яр не знал его имени и раньше никогда не видел. Но такими были приятели в его детстве. Таким, видимо, был когда-то он сам.

Этот пацанёнок прикатил на своём велосипеде из тех времён, когда о звёздных полётах писали только фантасты. Когда не существовало неофициального, но почётного титула «скадермен», да и самого проекта СКДР не было в помине. А был старый Нейск, заросший одуванчиками двор, шаткая заброшенная голубятня, где играли то в партизанский штаб, то в полёт на Венеру…

Мальчик стоял вполоборота к Яру и разглядывал на потолке центральный, выключенный сейчас плафон.

— Испортился, что ли… — тихонько сказал он и стал медленно поворачивать голову к Яру.

Яр вздохнул и раздавил зубами желатиновый шарик.

Ледяные стрелы ударили в язык, в нёбо, в мозг. Всё вокруг стало холодным и пронзительно ясным. Таким ясным, что приглядись — и поймёшь, куда и по каким ячейкам скачут за пультом электронные импульсы. Прислушайся — и узнаешь, какие сны снятся юному Диме Кротову или добродушному Борису (Сайский снов, естественно, не смотрит, так как это не предусмотрено инструкциями).

В мыслях тоже ясно, чисто и холодно. Исчезли сумятица, неуверенность, нерешительность. Исчезло всё ненужное, всё, что мешает, всё, что кажется…

Мальчик не исчез.

Он тоже стал ясным, как бы видимым насквозь. Яр, например, понял, что в кармане у мальчишки шелуха от семечек подсолнуха и огарок свечки, и что у него побаливает натёртая башмаком пятка, и что здесь, в рубке крейсера, мальчику интересно, а смущения он не испытывает и настроен даже как-то по-хозяйски.

Чёрт знает что…

Оставалось прошептать «сгинь-пропади» и плюнуть через левое плечо. Яр этого не сделал, хотя про суеверность скадерменов ходили анекдоты. Он ощущал странную беззаботность. Как школьник, который говорит: «Я сделал все, что полагается. Теперь, если что-то не так, я не виноват».

Мальчик встретился с Яром светло-карими глазами. Взгляд был спокойно-доброжелательный и самую чуточку снисходительный. Мальчик улыбнулся уголками губ и опять поднял глаза. На выпуклые хромированные буквы над пультом.

— Эс-Ка-Дэ-Эр-девять, — полушёпотом прочитал он. — Суперкрейсер дальней разведки…

— Совершенно верно, — сказал Яр, поворачиваясь вместе с креслом. Гость явно не собирался растворяться в воздухе, и оставалось одно: принять «правила игры». «Чёрт возьми, почему я не ударялось в панику? И почти не удивляюсь? — спросил себя Яр. — Защитная реакция мозга?»

А мальчишка был такой славный и абсолютно настоящий. Как он устоял перед пентарином? Этого не могло быть…

— Совершенно верно, — сказал Яр. — Суперкрейсер дальней разведки. Сокращенно — «эскадер». В просторечии — «скадер».

— А почему «девять»? — Мальчик опять посмотрел на Яра. Как на привычного собеседника.

— Потому что девятый номер. По порядку. Так построили…

— Да? Мальчик то ли с недоумением, то ли с легкой досадой шевельнул выгоревшими бровями. — А я, когда сюда шёл, думал, он один. Просто «эскадер»…

— Ты сюда шёл… — задумчиво сказал Яр. — И вот пришёл… Да?

— Ага, — и он опять слегка улыбнулся.

— Ну и… может, поздороваешься хотя бы?

— Ой… здрасте. Простите. — Он чуть покраснел и зашевелил большим пальцем в полуботинке — в том месте, где вельвет был протёрт почти насквозь.

Яр, бестолково улыбаясь, молчал. Мальчик решил, видимо, что хватит смущаться, и повёл весёлыми глазами по пульту.

— Сколько приборов всяких. В сто раз больше, чем я думал… А это что за кнопка?

Яр в броске перехватил руку.

Он не мог её перехватить. Рука должна была оказаться из воздуха. Или из чего там у призраков? Но она, по-мальчишески тонкая, твёрдая, тёплая, оказалась настоящей. Когда Яр испуганно разжал хватку, на загорелой коже остались белые пятнышки от пальцев.

Мальчик удивлённо морщился.

— Извини, — сказал Яр. — Больно? Я не хотел. Но это кнопка аварийного вызова, сейчас поднялся бы такой тарарам…

— Ой… — сказал мальчик и виновато засопел.

Яр откинулся в кресле.

— Ну, ладно… Любопытно всё-таки, откуда ты взялся?

— Я? Ну… я сперва поехал к Данке, чтобы спросить про цирк. А потом сюда, на поляну. Думаю: наверно, пора заглянуть. — Он почему-то вздохнул. — Велосипед у забора поставил, а сам сюда, по лесенке. Вот…

— Угу… Ты хочешь сказать, что крейсер стоит на поляне и к нему ведёт лесенка?

Мальчик быстро и прямо взглянул Яру в глаза. Кивнул.

— М-да… — медленно сказал Яр. — Видишь ли, я убеждён в другом. Я уверен, что он висит в субпространстве, которое даже не совсем пространство и про которое учёные до сих пор спорят, что же это такое. И в которое трудно приехать на велосипеде хотя бы потому, что…

— Да, я знаю, — перебил мальчик и нетерпеливо мотнул головой. — Это по-вашему в этом… в субпространстве. А в самом деле, по-нашему, на поляне…

— По какому это «по-вашему»? — слегка уязвлённо спросил Яр.

— Это… Мы так придумали. Я и ребята. Когда стали в вас играть…

— Ничего себе заявочки! — Яр от изумления вспомнил мальчишечью терминологию давних лет. — Это, выходит, я придуманный? И весь экипаж, и крейсер?

Мальчик впервые смутился очень сильно. Оттопыренные уши стали алыми. Он опустил голову и левым башмаком начал неловко чесать правую щиколотку. Прошептал, не глядя:

— Ну… вы не обижайтесь, пожалуйста.

— Я не обижаюсь… — Яр дотянулся, взял его за локти (взял настоящего, живого, пахнущего травой, мальчишечьим потом, велосипедной смазкой и клейким тополиным соком), поставил перед собой. — Я не обижаюсь, малыш… но мне трудно в это поверить. В лесенку, в поляну…

— Тогда пойдёмте! — мальчик весело отпрыгнул назад.

— Куда?

— На поляну!

Яр понял, что сейчас мальчик уйдёт.

— Постой! Скажи хотя бы, как тебя зовут?

Мальчик мигнул.

— Игна…т…тик, — проговорил он с лёгким усилием. Видимо, не знал: сказать полное имя или уменьшительное.

Яр этого не ждал. Среди его приятелей-мальчишек были Саши, Валерки, Вовки, Юрки, Сережи. Потом пошла мода на Денисов, Егоров, Данилок… Игната он не помнил ни одного.

Но всё равно хорошо.

— Значит, Игнатик?

— Ага, — сказал мальчик с облегчением, будто сдал маленький экзамен. — Или иногда просто Тик… Вы пойдёте?

Яр улыбнулся:

— Я же на вахте.

— Ну и что? Корабль на автоматическом контроле, вахта сейчас не обязательная.

— Хорошо… — Яр встал. Если играть, так до конца. Но, кажется, конец был близок. Какой?

Игнатик шагнул к двери аварийного гермошлюза и ухватился за хромированный рычаг, утопленный в глубокой выемке. Вопросительно оглянулся на Яра.

— Чтобы открыть эту дверь, надо её разблокировать и набрать двойной код, — тихо сказал Яр.

— Да не-е… — отозвался Игнатик.

И потянул рычаг.

Дверь тяжело отошла.

Яр увидел полосы солнца.

2

Солнце било в щели и открытую дверь дощатой будки. Будка примыкала к тамбуру шлюза. Игнатик легко перешагнул стальной комингс. Протянул оттуда, из другого мира, тоненькую свою руку Яру. Яр… вздохнул, зажмурился и тоже шагнул.

У него под ступнями прогнулись шаткие половицы. Яр быстро посмотрел назад. Там была теперь фанерная стенка с грубо сколоченной и плотно закрывшейся дверью.

— Как же я вернусь? — проговорил Яр с внезапным и совершенно детским страхом.

— Да очень просто. Так и вернёшься… Ой, то есть вернётесь… Яр…

— Что? — машинально спросил он. Сердце стучало глухо и медленно. С трудом толкало кровь. Было жутко? Пожалуй, нет. Но…

— Что? — механически повторил он.

— А можно… мы будем с вами на «ты»? Мы так привыкли, когда играли…

Игнатик опять засмущался, зачесал башмаком щиколотку. Он был настоящий. Его смущение было настоящим. И его царапина на носу, спутавшиеся на лбу волосы, дырка на майке.

И заброшенная голубятня была настоящая. То, что это голубятня, Яр понял, увидев за окошком проволочную клетку. Здесь вкусно и знакомо пахло старыми досками.

Яр усилием воли вогнал сердце в нормальный ритм. В конце концов, он был скадермен с тремя звёздами на рукаве.

— Да, — сказал он Игнатику, — конечно. Давай на «ты», так лучше будет.

— Пошли? — Игнатик шагнул к двери голубятни. Яр за ним. В проёме двери он, согнувшись, замер.

Навстречу ударило лето.

Знакомое до сладкой тоски лето с высокой травой, тополиным пухом, солнцем и чистой голубизной над низкими крышами.

Голубятня стояла посреди поляны, усыпанной звёздами одуванчиков. Они покрывали поляну сплошной желтизной. Игнатик прыгнул в одуванчики и сказал Яру:

— Спускайся. Не бойся…

Яр медленно сошёл по приставной лесенке.

За поляной лежал широкий двор. Тот самый двор? С двухэтажным деревянным домом, с высоким сараем, вдоль которого тянулась берёзовая поленница. За покосившимся забором — два тополя и кирпичное здание переплётных мастерских. Косой столб с проводами, на проводах повис разбитый ветром змей с мочальным хвостом.

Вокруг поляны, шелестя спицами по листьям высоких сорняков, ездил на велосипеде мальчишка.

— Во, Алька на моих колесах гоняет, — обрадовался Игнатик. — Алька!

Мальчишка подкатил, затормозил со звонким скрежетом. Распахнул ресницы, глянул изумлённо. И вдруг просиял — иного слова не найдёшь — навстречу Игнатику и Яру.

— Вот, — скромно сказал Игнатик. — Это Яр. Я привёл. А вы не верили.

Алька положил велосипед. Сияя, обошёл вокруг Яра, как вокруг новогодней ёлки. Потом встал перед ним, глянул серо-зелёными весёлыми глазами и приоткрыл пухлый рот с трещинкой на верхней губе.

Он был круглолицый, русый, в полинялом и обвисшем тренировочном костюме. Чуть пониже Игнатика и на год или полгода помладше.

— Здрасте… здравствуй, — сказал он и протянул прямую ладошку с плотно сдвинутыми пальцами.

Яр улыбнулся… и опять поразился реальности и невозможности того, что случилось. Обдало жутковатым холодом. Но Алька был такой… такой взаправдашний Алька. И всё вокруг — было.

А раз было, приходилось делать то, что полагается. Устав СКДР гласил: «Столкнувшись с необычными явлениями, которые на данный момент не поддаются объяснению, командир и члены экипажа, вместе или в одиночку, должны действовать, полагаясь на собственную интуицию и опыт, в соответствии с обстоятельствами».

В соответствии с обстоятельствами следовало взять Алькину руку и поздороваться. Яр так и сделал.

— Ой! — спохватился Игнатик. — Надо же к Чите зайти! Подождите, я запру велосипед в сарай и пойдём…

Он вскочил в седло и укатил по траве и одуванчикам.

У Яра и Альки наступило неловкое молчание. Чтобы его прогнать. Яр спросил:

— А кто такая Чита?

Алька обрадованно засмеялся:

— Это не «такая», а «такой»! Это Вадька, мы его так прозвали.

— А он не обижается? Чита — это ведь, по-моему, обезьяна из старого кино про дикаря Тарзана…

Алька замотал головой так, что волосы разлетелись по сторонам.

— Это не из кино, что ты! Это сокращённо от слова «читатель».

Подбежал запыхавшийся Игнатик.

— Пошли! — Он торопливо взял Яра за руку. За другую — двумя ладошками — ухватился Алька.

Улица была та, где он бегал в детстве. Или почти та. Яр узнавал дома с палисадниками, старые ворота с поржавевшими овальными знаками страховых обществ. Вот старая кривая липа, вот водонапорная колонка, похожая на человечка в матросском берете с помпоном. У неё, как всегда, лужа, из лужи пьют воробьи.

Асфальтовый тротуарчик тут и там пробит крепкими небольшими лопухами…

Вошли во двор, похожий на тот, где жил когда-то Славик Раскатов. На середине приставной лестницы, ведущей к чердаку, сидел мальчик в очках. Это, безусловно, и был Чита. Во-первых, потому что он читал. Во-вторых, потому, что Алька радостно завопил:

— Чита, мы пришли! Вот смотри!

Чита поднял голову. Рывком откинул со лба тёмное крыло волос. Положил очки в накладной карман отглаженной голубой рубашки. Прикрыл книгу и встал на ступеньке. Отряхнул красивые светлые брюки с острыми стрелками. И, не держась за брусья лестницы, легко сбежал по шатким перекладинкам.

Встал перед Яром — тоненький, высокий, очень аккуратный. Посмотрел прямо и внимательно.

— Здравствуйте, Яр. Хорошо, что вы пришли.

— Мы договорились с Игнатиком, что будем на ты, — сказал Яр.

Чита рассеянно кивнул. Посмотрел на Игнатика.

— Тик, просто не верится. Как ты всё это сделал?

— Я старался, — скромно сказал Игнатик.

— А где Данка? — нетерпеливо спросил Алька и крутнулся на пятке. — Ещё не пришла?

— Вот она идёт, — сказал Чита.

В калитку вошла девочка в красном платье. Угловатая, быстрая, с толстогубым добродушным ртом, но строгими бровями и тёмными глазами. Игнатик и Алька подтянулись. Впрочем, Алька тут же довольно развязно сказал:

— Где тебя носило? Принесла билеты?

— Здравствуйте, — сказала Данка. В основном Яру.

— Это Яр, — сообщил Игнатик.

— Я поняла… — в Данкиных глазах металось любопытство, но говорила она сдержанно. — Значит, всё-таки вытащил вас Тик… Он у нас молодец, верно?

— Тут какой-то заговор, — заметил Яр. — Выходит, меня заранее готовились «вытащить»?.. Объясните мне всё по порядку! — взмолился он.

— А мальчишки не объяснили? — Данка с укором глянула на ребят. Она была постарше и, видимо, умела командовать.

— А чего… — пробормотал Игнатик. — Я сказал, что мы играли.

— По дороге поговорим, — пообещала Яру Данка. — Вы ведь пойдёте с нами в цирк?

— А у вас на меня и билет есть?

— Билета нет, но здесь такое правило: если собираются четверо ребят, один взрослый может пойти с ними бесплатно.

— А если спросят, откуда я взялся и кто я такой?

— Кому какое дело? — буркнул Игнатик.

— Мы скажем, что к Игнатику приехал в гости дядюшка! — воскликнул Алька и ухватил Яра за руку. — Пошли?

Данка хмыкнула и оглядела Альку от плоских растоптанных сандалет до растрёпанной макушки. Потом Игнатика — его дырявую майку, мятые штаны и пыльные башмаки. Игнатик начал торопливо раскручивать правую штанину.

— Брысь, — холодно сказала Данка. — Даём вам десять минут.

Игнатик с Алькой переглянулись и рванули к калитке. Уже с улицы Алька крикнул:

— А Яр? Ему тоже надо переодеться!

— Не ваша забота, — ответила Данка.

Яр посмотрел на себя как бы со стороны: спортивные брюки из серебристой тетраткани, форменная рубашка с эмблемой СКДР и звёздами на рукаве…

— Я принесу вам папин костюм, — деловито сказала Данка.

— А как отнесётся к этому папа?

— Папа умер…

— Ох… прости, пожалуйста. Но…

— А мама на дежурстве… Вы не волнуйтесь, Яр, мы вас не подведём, всё будет хорошо.

«Ничего себе „не волнуйтесь“», — с усмешкой подумал Яр и понял, что не волнуется. Действие пентарина кончилось, пришло состояние легкого опьянения и беззаботной лени. Теплое лето обволакивало Яра. Крейсер показался далеким сном. Да и где он был теперь, этот крейсер?

…Данка принесла мягкий вельветовый костюм и клетчатую рубашку. Яр переоделся в сарайчике, где пахло сухой травой и копошилась в углу курица-несушка. Одежда оказалась широковата в плечах, а по росту в самый раз.

— Вы… то есть ты немножко на папу похож, — улыбнулась Данка. — Такие же волосы светлые и такой же высокий. Только ты моложе.

— Моложе? — усмехнулся Яр. — Да ты знаешь, сколько мне лет?

— Сколько?

Яр сказал.

Данка охнула.

Но Чита авторитетно разъяснил:

— Это же общее число лет. А по локальному биологическому времени гораздо меньше.

— Да, — согласился Яр. — Но это — пока в рейсе. А на Земле потом жизнь берёт своё. И начинает наматывать годы за месяцы…

— Вам никак не дашь больше тридцати пяти, — с чуть заметным девичьим кокетством сказала Данка.

— Пожалуй, — согласился Яр. — А тебе сколько?

— Четырнадцатый… — Она вздохнула. — А когда папа умер, было девять.

— Что же случилось с папой? — нерешительно спросил Яр.

— С папой?.. Да как со многими. Эпидемия… У Игнатика вот тоже… И отец, и мама… Он теперь с тётей живёт…

Чита сказал, будто заступился:

— Она же ничего, хорошая тётка…

Грохнула калитка — примчались Игнатик и Алька. Красивые такие. В одинаковых парусиновых шортиках — чистых, отутюженных, с лаковыми ремешками и пестрыми нашивками. В рубашках с накладными карманами и погончиками: Алька в белой, Игнатик в оранжевой. Игнатик переобулся в новенькие блестящие сандалии. На Альке остались прежние расхлябанные сандалеты. Данка посмотрела на них с осуждением.

— А других нет, я их утопил, — независимо сказал Алька.

Брюки и рубашку Яра Чита спрятал в тайнике за поленницей, где у него хранились книги. Яр смотрел на это с тревогой. Отдавая одежду, он как бы рвал последнюю связь с крейсером.

— Братцы, а когда вы вернёте меня домой?

— Да вернём, вернём, — снисходительно сказал Алька.

— Вечером, — сказала Данка.– Если вы захотите…

— То есть как это «если захотите»?

— Вечером, — торопливо успокоил Игнатик. — Ты не бойся, Яр… Ну, идём?

Чита надел очки и открыл книгу.

— Он что, и на ходу читает? — шёпотом спросил Яр.

— Ага, — с некоторой гордостью сказал Алька.

Летнее утро царствовало над тихими улицами. Прохожих было мало. Изредка с тарахтеньем проносились автомобили старых, каких-то полузнакомых марок.

Город становился не совсем знакомым.

Сначала Яру казалось, что он попал в старый Нейск. Или двойник Нейска. В этом была бы хоть какая-то, пускай сказочная, логика: неведомые силы вернули его в мир детства. Но город оказался не совсем таким, каким помнился Яру. Чем ближе к центру, тем больше было путаницы. За старинным зданием банка со знакомыми львиными мордами над окнами стоял вместо привычного магазина «Детский мир» красный трёхэтажный дом. За крытым рыночным павильоном, куда Яська ходил с мамой за луком и капустой, подымалась кирпичная лютеранская кирха — такой в Нейске вообще не было…

— Как называется ваш город? Нейск? — спросил Яр у Данки.

Она сказала чуть удивленно:

— Нет, Орехов.

Чита шагал впереди и ухитрялся не спотыкаться. Алька, шлёпая сандалетами, подбежал к нему.

— Ты что читаешь?

— «Зверобой» Фенимора Купера…

— Ух ты… А это кто на картинке? Индейцы?

Он зашагал рядом с Читой, заглядывая в книгу. Яр вдруг заметил, что ноги у Альки чуть-чуть колесом, как у маленького кавалериста. Это было еле заметно и ничуть не портило Алькину внешность. Наоборот, делало его походку особенно ловкой и слегка шаловливой. Алькиной…

Игнатик и Данка шли по бокам от Яра. Игнатик двумя руками держал его за локоть. Один раз он заглянул Яру в лицо, тихо сказал:

— Яр…

— Что… Тик?

Он заулыбался:

— Ничего. Просто…

— А вот и цирк, — сказала Данка.

3

Когда вышли из цирка, в разгаре был день. С жарким солнцем, с высокими белыми облаками.

— Купаться, — сказал Алька и запрыгал на здоровой, незабинтованной ноге. — Пойдём, Данка, да? — Он заглядывал ей в лицо, слегка подлизываясь.

— Можно, — отозвалась Данка. — Тебе полезно остыть. — Она повернулась к Яру. — С ним невозможно сидеть, верно? Хохочет, как сумасшедший, да ещё ногами колотит.

— Ну, а что делать, если клоуны? — заступился Яр. — Я сам хохотал, как в детстве… Когда я маленький был, у нас такие же клоуны выступали. Батон и Шура Печкин.

И подумал: «А может, эти же самые?»

— Вы хохотали нормально, а он — как будто его сто русалок щекочут, — сказал Чита, раскрывая на ходу книгу.

— Ты всё равно ничего не видел и не слышал, ты читал, — поддел Алька.

— Читал и слышал. И всё видел, — невозмутимо сообщил Чита. — Видел даже, как Игнат хулиганил.

— А что я… — не очень уверенно сказал Игнатик.

— А почему у Софии Марчес кубики два раза не туда падали, а петух всё время прыгал в вазу и кукарекал, как бешеный? Она чуть не плакала.

— Тик, ну как не стыдно, — сказала Данка. Впрочем, без особой строгости. Алька весело растопырил ресницы. Игнатик потупился, затеребил шортики и произнес Алькиным голосом:

— Я исправлюсь.

Яр хотел спросить, как это Игнатик сумел устроить такие шуточки, но Алька очень ехидно поинтересовался:

— Чита, тебя щекотали русалки?

— Нет, — хладнокровно сказал Чита.

— А откуда ты знаешь, как хохочут, если они щекотят?

— Липучка, — сказала Данка.

— Говорят, раньше русалки водились под обрывом у крепости, — сообщил Игнатик и пристроился к Яру. Взял его за рукав.

— Мало ли что говорят, — возразила Данка. — Тебе что ни скажи, ты всему веришь… Знаете, Яр, он просто до ужаса доверчивый. Сам такие штуки умеет делать, а верит всему, что ни скажут.

— Ну и что… — слегка надулся Игнатик. И поплотнее взялся за рукав Яра.

Яр благодарно посмотрел на его белобрысую макушку и спросил:

— А что за крепость?

— Старинная, над рекой, — объяснила Данка.

— Пойдёмте купаться к крепости! — оживился Алька.

— Только надо купить что-нибудь поесть, — рассудила Данка. — Через час вы запищите от голода… Тик, сколько осталось копеек?

Игнатик вытряхнул из кармана какие-то бумажки, огарок свечи и две монетки. Данка недовольно сказала:

— Зачем ты свечку-то с собой таскаешь? Смотри, от неё на кармане сальное пятно.

— Подумаешь…

Они шли по старой улице с двухэтажными домами. Вдоль потрескавшихся асфальтовых тротуаров цвели высокие тополя. В безветрии медленно падал тополиный пух. Тик сдувал его с большого белого каравая, который купил в подвальчике с вывеской «Хлеб и мука».

По тряской мостовой, позванивая, проскакивали мальчишки-велосипедисты. Почтенные пенсионеры в парусиновых пиджаках прогуливали пуделей и болонок. Псы морщились и чихали от пуха. Машин почти не было, протарахтел только голубой грузовичок, он вёз на прицепе бочку с квасом. Двое загорелых ребятишек в красных трусиках катили по дороге громадную камеру от автомобиля — тугую и блестящую. Она звонко прыгала на булыжниках.

— Нам бы такую, — вздохнул Алька. Тут же отвлёкся, завертел головой. — Ой, смотрите, фотография!

— Ну и что? — строго сказала Данка.

— Автоматическая же! Можно сняться и сразу карточки получить.

— Вечно ты выдумываешь. Зачем?

— На память Яру, — хитро сказал Алька.

— А в самом деле! — обрадовался Яр. — Давайте!

Он подумал, как здорово будет сохранить снимок этой замечательной компании. На память о чуде, которому он уже перестал (почти перестал) удивляться. По крайней мере, останется доказательство, что это было.

— А деньги? — спросила Данка.

Игнатик показал четырёхкопеечную монетку.

Они вошли в полутёмный фанерный павильончик. Плоский жестяной клоун у стены приподнял шляпу и задрыгал ногами. Над ним зажглась надпись:

Опустите 4 копейки и встаньте перед объективом у черты

— Дай, я опущу! — Алька толкнул монетку в щель старинного аппарата рядом с клоуном. Аппарат был нарисованный, а объектив у него — настоящий.

Все торопливо встали у белой полосы на полу. Яр оказался посередине, Алька слева, Игнатик справа, Данка и Чита по краям.

— Перестань читать, — сердито сказала Данка.

В это время зашипело, вспыхнул магниевый свет, все вздрогнули, Алька подпрыгнул и захохотал.

Через полминуты глаза опять привыкли к сумраку. Тогда зажглась новая надпись:

Подождите

А ещё через минуту:

Получите!

Клоун опять задрыгал ногами и поднял шляпу. Из щели под нарисованным аппаратом выскользнул на столик фотоснимок размером с открытку. Алька подхватил его, а клоуну снисходительно сказал:

— Спасибо.

На улице карточку подробно рассмотрели. И одобрили. Все получились похожие и весёлые. Только Чита всё-таки смотрел в книгу.

— Ну и ладно. Иначе это был бы не Чита, — заметила Данка и отдала снимок Яру. Он положил его во внутренний карман вельветового пиджака. При этом он заметил, что в кармане есть не то плоский бумажник, не то твёрдый конверт. Но тут же забыл.

Улица вывела на речной обрыв.

Река была широкая, с желтоватой водой, с толчеёй плотов у противоположного низкого берега. На том берегу толпились домишки слободы. За слободой тянулись луга и синели рощицы. Над ними висели светлые груды облаков.

Река плавно поворачивала, и зелёный с жёлтыми проплешинами обрыв изгибался широченной дугой. На дальнем конце изгиба Яр увидел крепость.

Это были кирпичные башни — квадратная и несколько круглых. Они стояли почти вплотную друг к другу — будто кто-то на краю громадного стола сдвинул вместе красновато-коричневые банки и коробку.

Вершины башен были неровные, с осыпавшимися зубцами.

— Странная крепость, — сказал Яр. — У нас такой не было.

Тик посмотрел на него с тревогой:

— А что? Это… плохо, да?

— Н-нет… — скрывая сожаление, отозвался Яр. — Но когда вы меня… когда я оказался у вас, то подумал сначала, что попал в свой родной город…

— Все-таки это Орехов, а не Нейск, — виновато заметила Данка.

— Да… Но непонятно, откуда столько знакомого… Даже цирк с Софией Марчес…

— Это Тик напридумывал так похоже, — сказал Алька. — Ой… — он перепуганно посмотрел на Яра.

Яр засмеялся, дотянулся, взлохматил ему и без того растрёпанную русую голову. И сказал, слегка наклонившись к Игнатику:

— Ну и молодец, что напридумывал… Двор у вас в точности такой же, в каком жил я. Мне даже показалось: вот поднимусь на второй этаж и окажусь в своей собственной комнате… И голубятня такая же… Голубей в ней не было, и мы там играли по вечерам.

— Как? — спросил Игнатик.

— По-всякому… Тоже придумывали… У нас тогда была постоянная компания: Валерка Дымов, Славик Раскатов, Димка Савченко, Юрик… фамилию не помню… и я… Девочки, правда, не было, — он покосился на Данку. — Сначала не было…

— А вас не ругали? — спросил Чита и оторвался от книги.

— За то, что не было девочки?

— Нет, за то, что пятеро, — быстро сказал Игнатик.

Яр по очереди оглядел всех. И Алька, и Тик, и Данка, и даже Чита смотрели на него с непонятным ожиданием.

— Братцы, — осторожно сказал Яр. — Я заметил непонятную вещь. У вас, по-моему, ужасно не любят число пять. Почему?

Алька сердито фыркнул. Тик быстро обвел друзей блестящими глазами и покрепче взял Яра за руку. Данка странно улыбнулась.

Чита пожал плечами:

— Это же несчастливое число. Все знают…

— Я-то не знаю. У нас такого нет, — сказал Яр. — Это что? Обычай? Примета?

— Всё на свете, — объяснил Чита. — Людям известно, что пять — это всегда не к добру. Во всех случаях жизни.

— Даже неприличным считается, если что-то пять, — сказала Данка. — Если впятером собираются, это… да никто и не собирается. Иногда только ребята, но за это попадает.

— Говорят, что хулиганство… — буркнул Алька.

— Ну… а мы сейчас тоже впятером. За это не попадёт?

— Это не впятером, — усмехнулся Чита. — Это четверо и один. Четверо ребят и взрослый. Считается, что он смотрит за детьми. Поэтому его даже в цирк пускают бесплатно.

— Ну, идём купаться-то? — жалобно спросил Алька. И шагнул к откосу. Там среди бурьяна и конопли начиналась тропинка и петлями спускалась к воде.

— Постой, Алька… Я хочу все же разобраться, почему такой обычай. Или даже закон?

— Закон? — удивилась Данка. — А откуда он возьмётся?

— Как откуда? Мало ли… Вам лучше знать. Может, от директора школы, может, от правительства…

— А откуда возьмется правительство? — сказал Чита. — Правительства были раньше, когда люди ещё воевали.

— А сейчас не воюют?

— Сейчас? — удивилась Данка. — Сумасшедшие, что ли? И без того хватает…

— Значит, по всей Земле нет войн?

— По какой земле? — сунулся Алька.

— По всему земному шару?

— А как это «земной шар»? — нерешительно спросила Данка.

— Разве планета — не шар?

— Шар, конечно, — заметил рассудительный Чита. — но при чём здесь земля?

— Разве планета называется не Земля?

— Земля — вот, — Чита колупнул ботинком траву и почву. — А планета — просто Планета. Она так и называется…

— А-га… — соображая, протянул Яр. — Ну что же… А разве других планет у Солнца не открыли?

— Давным-давно открыли, — объяснил Чита. — Альфа, Бета, Гамма, Дельта… и так далее. А наша — просто Планета. Потому что для нас она главная.

— Логично, — заметил Яр.

— Пойдемте же купаться! — отчаянно сказал Алька.

Яр его понял. Яру тоже ужасно захотелось сбежать по тропинке среди зарослей, сбросить одежду, бултыхнуться в воду. Потом свалиться на песок и, может быть, зарыться в него, в сухой и тёплый. И устроить с Тиком и Алькой возню. Вспомнить наяву берег Туры с такой же широкой желтоватой водой… Ну их, планеты. Хотя бы в этот летний день…

И все же Яр задал ещё вопрос:

— Если нет правительств, кто же управляет людьми на всей… Планете?

— А зачем ими управлять? — опять удивилась Данка. — Маленькие, что ли? Каждый и так знает, что ему делать.

— Да нет, говорят, всё же управляют, — как-то сумрачно возразил Чита.

— Мы ещё маленькие, мы это не проходили, — чуть насмешливо сказал Алька.

Игнатик заглянул Яру в лицо.

— В самом деле, пойдём купаться, Яр.

Они начали спускаться. Данка двигалась осторожно, боком. Алька, несмотря на забинтованную ногу, ускакал вперёд. Чита ухитрялся читать на спуске и ни разу не споткнулся. Игнатик не выпускал руку Яра.

4

Под заросшими откосами и обрывами тянулась песчаная полоса. Кое-где на ней торчали пляжные грибки. На песке резвилось и загорало множество мальчишек и взрослых. Мальчишек, разумеется, больше. Ребята и Яр долго шли вдоль воды и наконец отыскали свободное место с гладким, почти не тронутым следами песком.

Алька торопливо задёргал пуговки рубашки. Сказал с восторгом:

— Ох и побулькаем…

— Тебе нельзя, у тебя нога порезанная, — возразила Данка. Впрочем, без всякой уверенности, что Алька послушается.

Он только фыркнул и показал язык.

— Балда упрямая, — сказала Данка. Одним махом сбросила через голову платье, промчалась по песку и гибко, по дуге, кинула себя в воду. В серебристом купальничке она мелькнула, как узкая рыбка.

— А говорили, что здесь русалки не водятся, — улыбнулся Яр.

Мальчишки торопливо пошвыряли в кучу одежду и башмаки. Даже Чита без жалости скомкал свои наглаженные брюки. Только Яр аккуратно укладывал костюм — чужой, надо беречь. Игнатик, Алька и Чита нетерпеливо на него поглядывали.

— Ты нас побросаешь? — спросил Игнатик.

— Как?

— Ну, раскачал — и в воду, — объяснил Алька.

Вода была мутноватая и тёплая, с привкусом травы и песка. Яр швырял с размаху в эту воду орущих от радости Игнатика и Альку. Потом все ныряли с него, как с вышки. Даже Данка, которая приплыла с середины реки. Оказалось, что лучше всех ныряет Чита. Тощий, ребристый, в обвисших трусиках, он взлетал с плеч Яра, как пружинка, и падал без плеска. Данка тоже хорошо ныряла. Игнатик не очень. Алька же просто плюхался.

Когда выходили на берег, Алька вдруг завопил:

— Ой, меня кто-то за ногу тащит! Крокодил!

Никто, даже Яр, не обратили внимания: привыкли к его фокусам. Только Игнатик бросился к Альке. Схватил его за локоть, дёрнул к себе. Оба шлёпнулись у берега на мелком месте.

— Ты чего! Я же понарошке! — захохотал Алька.

Игнатик вскочил, ушёл на берег и лёг.

— Ну какие здесь крокодилы, — немного смущённо сказал ему вслед Алька.

— Ох и пустозвон ты, — вздохнула Данка.

— Я виноват разве, что он всему верит? — огрызнулся Алька.

Вслед за Игнатиком все в беспорядке попадали на песок. Яр украдкой смотрел на Игнатика и Альку — те лежали недалеко друг от друга. Алька боком — боком подобрался к Игнатику, осторожно дотронулся локтем до его плеча. Игнатик улыбнулся. Тогда Яр облегчённо закрыл глаза и перевернулся на спину. Блаженно вытянулся на сухом тёплом песке Планеты.

Какой планеты?!

Скадермен всегда обязан быть скадерменом. Разведчиком. Попадая в незнакомые условия, он должен исследовать, изучать, анализировать, делать выводы. Строить хотя бы первоначальную теорию. Во имя дальнейшего развития человеческой мысли, во имя прогресса и науки.

Яр чувствовал, что самым скандальным образом теряет право на свой высокий титул. Он не анализировал и не строил. Он валялся на песке в обществе трёх загорелых пацанов и девчонки и, вопреки логике, чувствовал себя таким же, как они — довольным и беззаботным.

Впрочем, он попытался мысленно прикинуть конспект первого донесения.

Пункт первый. Способ высадки на объект. Значит, так: через голубятню на поляне с одуванчиками (о, бедные академики в экспедиционном комитете СКДР!).

Пункт второй. Вид космического объекта. Планета типа, максимально приближающегося к земному… А может быть, всё-таки просто Земля? В другом витке пространства-времени, или в каком-нибудь параллельном варианте развития, или… тьфу! Сюда бы Стасика Тихова с его коллекцией фантастики, там подобной зауми — хоть зачитайся. (Но Стасик разбился в десантной ракете на голой гранитной планетке с красивым именем Легенда. И где теперь его коллекция?)

Ну ладно, пункт третий. Наличие биологической жизни. Сколько угодно. Во всех видах. Вот божья коровка ползёт по локтю…

Пункт четвёртый. Имеются ли какие-либо признаки цивилизации?

О господи, вон они, живые представители здешней цивилизации! Похитили разведчика Ярослава Родина с крейсера и в ус не дуют! Данка сидит на песке в позе знаменитой Русалочки и крошечным гребешком расчёсывает мокрые волосы. Иглатик и Алька докопались до влажного песчаного слоя и строят крепость — вроде той, что стоит наверху. Чита, естественно, читает. Впрочем, это не мешает ему время от времени украдкой швырять в крепость песочные бомбочки. Яр давно заметил, что Чита многое умеет делать, не отрываясь от книги.

Очередная бомбочка шлёпнулась на верхушку главной башни.

— Ну ладно, Чита, — сказал Алька. — Сейчас ты запоёшь… Тик, давай устраивать карательную экспедицию.

Оба угрожающе засопели и на локтях и коленках стали подбираться к Чите с флангов. Он делал вид, что ничего его не касается. Но, когда Игнатик и Алька с воплями кинулись в атаку, Чита непостижимым образом ускользнул. Бросил книжку и помчался к воде. Алька с Тиком — за ним.

— Сейчас всю реку взбаламутят, — сказала Данка. — Ой, вон пароход идёт, волны будут! Пойдём, покачаемся?

На середине реки шлёпал громадными колёсами чёрно-белый пароход с жёлтой трубой и голубым флагом. От форштевня и колёс бежали к берегу длинные волны. По песку мчались к воде радостные мальчишки.

— Идём! — поторопила Данка.

— Лень, — честно сказал Яр. — Лучше я поваляюсь.

Данка убежала. Яр опять попробовал сосредоточиться. Настроить мысли и нервы на тот жёсткий ритм, который свойствен скадермену, ступившему на незнакомый космический объект.

Не получилось. С первых минут, когда Яр оказался на Планете, его беспокоили мысли, не имевшие отношения к задачам разведчика и науке планетологии. Его волновало, не обидел ли он Данку неосторожным вопросом об отце. Не слишком ли сильно поссорился с ребятами Алька? Не разболится ли порезанная Алькина нога? Почему у Игнатика среди веселья и смеха вдруг мелькает в глазах тревога?

Игнатик… Белобрысый похититель скадерменов, покоритель субпространства и сказочник с оттопыренными ушами и поцарапанным носом. Когда он доверчиво и как-то чуть испуганно берёт Яра за рукав, к горлу подкатывает тёплая ласковость. В конце концов, это понятно: у Яра мог быть такой сын. Такой же, как кареглазый Тик… Или как Алька? Может быть… Или как серьёзный и быстрый Чита… Или дочь, похожая на Данку… Если бы Галина дождалась тогда.

Но она не дождалась. И Яр никогда не осуждал её. Он знал, что это могло случиться. Он сам не раз говорил ей, что главное для скадермена не земные радости, а звёздный поиск. И верил, что это так…

Мальчишки с Данкой выбрались из воды. Расселись вокруг Яра. Данка сказала:

— Ты пережаришься.

— Не-е… — сказал Яр Алькиным голосом.

Алька вспомнил:

— У нас же хлеб есть! Давайте обедать.

Они разломали и дружно умяли пухлый свежий каравай.

Алька похлопал себя по животу и лениво встал.

— Пойду попью водички…

— Из реки? — ужаснулась Данка.

— Я тыщу раз пил, — сказал Игнатик и тоже поднялся.

— Вы посмотрите, какая вода мутная!

— Это же песок, — возразил Чита. — Песок — не микробы, он даже полезен для пищеварения. — И двинулся за Игнатиком и Алькой.

Данка жалобно посмотрела на Яра:

— Может, правда попить? Ты не боишься воды с песком?

— Я могу пить какую угодно воду. Даже морскую… А вот вы…

— А, ничего не будет! — Данка махнула рукой и побежала к воде. Яр за ней.

Они заплыли подальше, поглотали тёплой, но не очень противной воды, поныряли и опять растянулись на песке.

— А знаете, что мы натворили? — вдруг спросил Чита.

— Что? — радостно подскочил Алька.

— Мы один хлеб разломили на пять частей. И запили водой из реки, не из водопровода. Настоящий обряд. Мы теперь вроде тайного союза нарушителей обычая.

— Все за каждого, один за пятерых, — серьёзно сказал Игнатик.

— Вот это да… — с тихим восторгом прошептал Алька.– Уже?

— И ничего не случилось, — усмехнулась Данка. — Ни землетрясения, ни молний. Ни криков классной дамы…

— И крепость на нас не обрушилась, — поддержал Чита.

Все посмотрели на крепость.

Она стояла высоко на обрыве, прямо над тем местом, где лежали и сидели пять «заговорщиков». Кирпичные башни ярко освещало солнце, они были коричневато-оранжевыми. Над разрушенными зубцами плыли круглые облака. Внизу ветра не было, но там, на высоте, облака двигались быстро. Они наплывали из-за реки и уходили за крепость. Крепость бесконечно клонилась им навстречу, будто и в самом деле грозила рухнуть под обрыв.

— Что сейчас там? — спросил Яр. — Музей?

— Ничего нет, — сказала Данка. — Просто развалины.

— Но, наверно, туристы все равно лазят?

Данка покачала головой:

— Там почти никто не бывает. Говорят, что опасно. Крепость стоит на песке и может в любую минуту обвалиться.

— Видишь, даже здесь, внизу, кроме нас никого нет, — гордо сказал Алька. — Все боятся…

В самом деле, берег был полон народа, а на пятачке под крепостью — пусто. Вот, значит, почему…

Яр спросил:

— А если в самом деле обвалится?

— Ну да! Полтыщи лет стояла, а сейчас вдруг посыплется, — хмыкнул Чита. — По теории вероятности это чушь.

— Да там всё прочное, — тихо сказал Игнатик. — Яр, мы там знаешь сколько лазили… Хочешь, слазим вместе?

Яр хотел.

В Нейске не было крепости. Был только старый монастырь на обрыве, но туда никого не пускали: в нём располагался секретный научный институт. Ещё нависал над берегом фундамент взорванного собора. Под фундаментом Яська с Валеркой и Юриком разыскали подземный ход, но он оказался заваленным в самом начале.

Им тогда хотелось приключений и тайн. Они мечтали: вот если бы в городе сохранилась старинная цитадель — с башнями и подземельями, где можно отыскать ржавое оружие. Даже с привидениями…

Яське даже снилась иногда такая крепость. Впрочем, взрослому Яру тоже иногда снилась…

Мальчишки торопливо натягивали одежду.

— В обход пойдём, по тропинке? — нерешительно спросила Данка.

Алька презрительно фыркнул.

— На штурм, — твёрдо сказал Игнатик.

Чита затолкал «Зверобоя» под брючный ремешок, снял очки и прицельно глянул вверх.

— На кого вы будете похожи… — вздохнула Данка. — Яр, ты тоже полезешь напрямик?

— Я боюсь за костюм…

— Да с костюмом-то ничего не сделается, почистим… — Данке самой явно не хотелось тащиться в обход.

— А крик на берегу не подымут? — спросил Яр. — «Куда полезли, хулиганы, там опасно!» Чего доброго, милицию позовут, а у меня никаких документов…

— Какую милицию? — удивилась Данка.

— Милиция — это отряды добровольцев, если… ну, какое-нибудь стихийное бедствие или ещё что-нибудь, — объяснил Чита. — Кто же будет из-за нас собирать отряд?

— А кто охраняет порядок? — спросил Яр.

— Где? — не поняла Данка.

— Ну, везде…

Она пожала плечами:

— В школе — учителя. Дома — родители… или вообще старшие. На работе — начальство…

— На море — береговая охрана. Это если браконьеры, — сказал Игнатик. — Я знаю, у меня ещё одна тётя есть, она у моря живет, на той стороне. Она писала про браконьеров…

— Разве бывают письма с той стороны? — удивился Алька.

— А что такого? Говорят, и люди иногда приезжают, — сказал Чита.

Все почему-то помолчали.

— Лезем, — решительно сказал Алька.

Было трудно и весело. Пласты песка оседали под тяжестью тела, песчаные ручьи неслись вниз, шурша в редких стеблях. Один раз Яр почти с полпути съехал с песчаной лавиной в бурьянные заросли у подножия обрыва. И всё же они штурмовали крутой берег снова и снова. Данка неожиданно вырвалась вперёд и мелькала в своём красном платьице, как флажок, — высоко-высоко. Алька тоже ловко карабкался выше Яра. Игнатик и Чита держались по бокам — Яр понял, что они деликатно подстраховывают его. «Отяжелел, старая кляча, — обругал он себя. — Никакой подготовки». И поднажал, отплёвываясь от песка.

Песок был везде. За воротом и за пазухой, во рту и в ушах, в волосах и в обуви. Тёплый, сухой, чистый…

Яр отчетливо вспомнил, что такое уже было. Почти так. Во сне. Не очень давно. Только вместо четырёх ребят с ним штурмовал берег один мальчишка. Похожий на Игнатика, лишь волосы тёмные. Сердитый, босой, с грязным бинтом на коленке, в чёрной рубашке с блестящими пуговками. Он тащил на боку игрушечный барабан, который когда-то мама подарила маленькому Яське. Это был сын Юрка (которого на самом деле никогда не было). Он спешил наверх, чтобы сыграть сигнал — очень важный…

Глава вторая
СВЕЧА И МЯЧИК

1

Зажатый отвесными башнями двор крепости был налит солнечным теплом. Сухо пахло нагретыми камнями. Тишина стояла удивительная. Щёлканье подошв раскалывало её трескучими выстрелами. Рассыпчатое эхо улетало вверх. Там, в тёмно-синем зените, над осыпавшимися кирпичными зубцами всё так же плыли облака. Белые, очень яркие.

Алька пританцовывал на каменных плитах, вытряхивал песок из волос, из карманов, из сандалет. Потом догадался — скинул одежду и стал выколачивать. Игнатик и Чита сделали так же. Яр высыпал песок из башмаков, вытряс из пиджака, отряхнул брюки. Плиты под босыми ногами были шероховатые и очень тёплые.

Чита сидел на корточках и Алькиной сандалетой сгребал в кучку вытряхнутый песок. Получался солидный курганчик.

Данка сказала с усмешкой:

— Ох и увозились. Я так и знала.

Сама она стояла чистенькая, аккуратная, будто не взбиралась по обрыву, а прогулялась по лужайке.

— Надо вам было всё же пойти тропинкой, — добавила она снисходительно.

— Ещё чего! — бодро возразил Яр.

Данка сказала:

— Все мальчишки одинаковы. Даже… если пожилые.

— Мерси, — отозвался Яр. — Ничего не имею против «мальчишки»…

Алька с Игнатиком оделись, а Чита всё ещё сгребал песок. Очень старательно. И внимательно разглядывал песчинки.

— Да хватит уже, — сказал Алька. — Пойдём покажем Яру крепость… Яр, мы тут все ходы-выходы знаем.

— Хвастунишка, — хмыкнула Данка.

Чита, натягивая брюки, сообщил:

— Всех никто не знает. Тут масса тайников и переходов…

В переходах пахло влажным кирпичом. Пласты солнца врубались в коричневый полумрак сводчатых залов. На ступенях винтовых лестниц, которые были прорезаны в толще стен, скрипела каменная крошка. В стенах темнели полукруглые ниши. В одной из них Алька нащупал вделанный в камни обрывок цепи. Звякнул.

— Во… Здесь, наверно, держали рабов или пленных.

— Тех, кто скачет и никого не слушает, — сказала Данка. — Не лезь вперёд, свалишься в какую-нибудь яму.

— Бе-е… — тихонько, но строптиво ответил Алька.

Яр пытался разобраться: что же за стиль у этих построек? Странный и незнакомый. Снаружи — глухая мощь, никакой архитектуры, внутри — пологие своды и арки, как бы ласково приглаженные сверху. В арках была плавность и лёгкость.

— Кто эту крепость построил? — спросил Яр у Читы. Чита наверняка был самый эрудированный.

— Никто не знает, — сунулся Алька.

Чита сказал:

— Это загадка. Полтысячи лет назад пришёл какой-то народ, выстроил крепости, но никого не покорял, ни с кем не воевал. Потом вдруг сразу ушёл на юг…

— На истинный полдень, — уточнил Тик. — Тогда было ещё пять сторон света.

— Как это пять? — удивился Яр.

— Пять, — подтвердил Чита. — Это ещё в старину, задолго до большой войны. Север, Запад, Восток, Юг и Истинный полдень. Сейчас уже никто не знает точно, что это такое. Где-то на юго-востоке. Та сторона, где солнце подбирается к самой высокой точке, но ещё не дошло до неё… Считалось тогда, что это счастливая сторона. Как бы символ молодости…

— Пойдёмте в Львиный зал! — вмешался Алька.

Львиный зал был длинный, всё с теми же приглаженными арками. Вдоль стен стояли на кусках гранита, а чаще валялись на боку или вверх лапами каменные львы с ленивыми кроткими мордами. Алька по-свойски хлопал их по животам.

В стенах были прорезаны прямоугольные окна.

По углам Яр увидел много мусора. Лежала груда досок, валялись мотки проволоки и ржавые гвозди, обрывки газет и пустые бутылки. И всё это серое от пыли.

— Когда-то здесь хотели делать ремонт, — объяснил Чита. — Потом раздумали, испугались обвала.

Яр спросил:

— Те, кто строил крепость, о чём они, интересно, думали? Такую махину ставить на песке…

Чита солидно возразил:

— Разговоры про песок — это чушь. Под песком наверняка гранитный монолит. Мы в подземные ходы лазили, там сплошь камень.

— Жалко, что недалеко лазили, — вздохнул Алька.

— Они длинные, эти ходы, — сказал Тик. — Говорят, некоторые из них под рекой идут, на ту сторону…

— Вот бы разок пробраться, — почему-то шёпотом проговорил Алька. — Перейти реку…

— Я вот тебе перейду, — пообещала Данка. И сказала Яру: — А странно всё-таки, да? Построить такие крепости, а потом уйти…

— Может, их заставили, — сумрачно сказал Чита.

— Кто? — не поверил Алька.

— Те, кто велят… — с непонятной усмешкой проговорил Чита.

Игнатик хмыкнул.

Чита посмотрел на него и заметил:

— Не такой уж ты доверчивый.

«Ничего не понимаю», — подумал Яр. В этот момент Данка ему сказала:

— Здесь недалеко есть ещё одна интересная комната. С камином.

— Пошли, — согласился Яр.

Они спустились по маленькой винтовой лестнице. Комната оказалась круглая, небольшая. Камин (вернее, очаг с поломанной решёткой у пола) был сложен из грубо отёсанных камней. Свет попадал в отверстие высоко в стене. Солнце овальным пятном лежало на камнях очага, покрытых старой копотью. На копоти была Нарисована рожица со смеющимся ртом-полумесяцем.

— Это Тик в прошлом году нарисовал, — объяснил Алька. — Мы здесь картошку пекли.

— Лицо, как у бормотунчика, — сказала Данка.

Алька подскочил:

— А давайте сделаем бормотунчика! Чита, ты ведь хотел, да? Ты нарочно песок сгребал!

— Правда, давайте! — подхватил Игнатик.

— А песок-то подходящий? — спросила Данка.

— Да, я смотрел, — кивнул Чита. — Я сейчас принесу.

И он убежал.

— А что за бормотунчик? — недоумённо спросил Яр.

— Ты разве не делал бормотунчиков, когда маленький был? — удивился Игнатик.

— М-м… не помню. Вернее, помню, что не делал. Они какие?

— Ну, это такая штука… Такой… — сбивчиво заторопился Алька.

Данка объяснила:

— Их обязательно надо делать в тихом месте и когда рядом только друзья. И бормотунчик тогда как друг… Игнатик их делает лучше всех на свете.

Игнатик скромно промолчал, отошёл и стал подбирать у стены куски алюминиевой проволоки.

Пришёл Чита, принёс в подоле рубашки песок. Спросил :

— А из чего делать?

— Может, из моей рубашки? — самоотверженно сказал Алька. — Я могу подол оторвать.

— А мама оторвёт тебе голову, — подал голос Игнатик.

— А мама уехала. Я три дня буду у Читы жить, мы договорились, — победоносно сообщил Алька.

— Оторвёт, когда приедет, — уточнила Данка. — Яр, у тебя в кармане платок. Он тебе очень нужен?

— Не очень…

Платок расстелили на каменном полу. Игнатик насыпал напето горку песка. Завязал в узелок. Получился белый мешочек размером с большое яблоко. Игнатик подобрал в очаге обугленную щепочку. Любовно нарисовал на мешочке круглые глазки, нос-пятачок, весёлый рот. Из кусков алюминиевой проволоки смастерил витые ножки, потом ручки с растопыренными пальцами. Оттянул на узелке с песком материю, прикрутил ручки там, где у рожицы должны быть уши. А ножки приделал к подбородку.

Получилось удивительное существо — не то четырёхлапый краб, не то безголовый человечек с рожицей на пузе.

— Надо цеплялку, — вполголоса сказал Игнатик.

Алька и Чита подхватили тонкую ржавую проволоку. Один конец обмотали вокруг выступающего камня на очаге, другой закрепили на железном крюке, вбитом в стену. В метре от пола.

Игнатик согнул пальцы бормотунчика, подвесил его за руки на проволоке. Тот покачался и замер. Все тоже замерли, чего-то ждали.

У Яра на дне сознания шевелились мысли, что надо скоро возвращаться на крейсер, и получится ли это, и надо ли рассказывать там про всё, что случилось, и как грустно будет расставаться с ребятами, и удастся ли увидеться снова. Но самым главным был интерес: что за бормотунчик, для чего он?

Бормотунчик тихо качнулся. Его нарисованная рожица, конечно, не изменилась, но в глазах и улыбке появилось что-то живое. Так, по крайней мере, показалось Яру. Он услышал бормотание, попискивание, лёгкий треск, шёпот. Словно включился маленький расстроенный приёмник. Бормотунчик закачался сильнее… И вдруг, перебирая ручками, двинулся по проволоке. Остановился у края очага. Прекратил качание, зацепившись ножками за камень. Не двинув угольным ртом, сказал картаво:

Раз-два-три-четыре-пять,
Я иду искать.
Если кто не спрятался,
Я не виноват…

Голос был механический, как у старинного магнитофончика.

— Какая-то незнакомая считалка,– проговорил Алька.

— Знакомая, — сказал Яр.

Бормотунчик шевельнулся и произнёс:

— С цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке… Ну, что вам ещё?

— Сказку, — тихо попросил Игнатик и быстро оглянулся на Яра. — Какую-нибудь сказку про пятерых друзей…

В бормотунчике сильно зашелестело. Он опять покачался на тонких ручках. Сказал с металлической насмешливой ноткой:

— Сказок вам хватит и без меня. Смотрите, кругом такая р-романтика… Верно, Яр-р?..

Яр вздрогнул.

— Ты меня откуда знаешь?

Бормотунчик беспокойно задёргался:

— Я могу ответить только на один вопрос! На один. На втором — крак — разряжусь. Ты спрашиваешь? Это вопрос?

— Нет-нет, это не вопрос, не отвечай, — торопливо сказал Игнатик. И прошептал Яру: — Он про многое знает, бормотунчики все такие…

Бормотунчик вдруг пропел дребезжащим голоском:

Та-ра-ра, та-ра-ра,
Очень странная игра,
Непонятную считалку
Барабанщик бьёт с утра:
Пять ворон,
Один патрон,
Сто врагов с пяти сторон.
Барабанит, барабанит,
А песок скрипит и ранит…

Он резко замолчал.

И все молчали. Алька нерешительно хихикнул, но Данка цыкнула. Бормотунчик вдруг спросил уже без дребезжанья, чисто:

— Что, Яр, досмотрел свой сон?

— Какой сон? — с неожиданным и резким страхом спросил Яр.

— Это вопрос?

— Это вопрос, — жёстко сказал Яр.

— Тот сон, как вы лезете по обрыву… Не бойся, он доберётся. Может, ты не доберёшься, а он доберётся…

— О чём это он? — прошептала Данка.

— Да мало ли что… Они часто несут всякую дребедень, — отозвался Чита.

— Сам ты несёшь дребедень, — обиженно сказал бормотунчик. — Лучше разожгите огонь. Ночевать будет холодно.

— А зачем нам здесь ночевать-то? — удивился Алька.

— Разожг… — тонко крикнул бормотунчик. Дёрнулся и безжизненно повис на проволоке.

Игнатик досадливо обернулся к Альке:

— Ну вот, он разрядился… Зачем ты полез со вторым вопросом?

— Да это и не вопрос вовсе! Просто у меня вырвалось…

–Ладно, пойдём, — вздохнула Данка. — Всё равно он был какой-то странный.

— Может, серебристых кристалликов мало в песке, — виновато сказал Игнатик.

— Наоборот! Полным-полно, я смотрел, — возразил Чита.

Яр не слушал ребят, мысли прыгали, как у мальчишки, который проснулся среди ночи, увидев загадочный и страшноватый сон… Казалось, столько всего случилось за этот день! Стоит ли удивляться? Но он удивился проницательности бормотунчика. И даже расстроился. Недаром на Земле говорят, что в приметы верят лишь дети и скадермены.

— А может, правда разожжём огонь? — звонко спросил Алька.

— Картошки-то нет… — заметил Чита.

— Не обязательно картошку печь. Просто так посидим у огонька, — тихо сказал Игнатик. — Недолго… Ладно, Яр?

2

Яр подумал, что огонь — это и в самом деле неплохо.

Сначала прохлада внутри крепости была приятной после жары. Но теперь чувствовалось, что воздух сыроватый и зябкий. Хотелось погреться. Да и просто хорошо посидеть у горящего очага.

Когда Яр последний раз сидел у живого огня? Боже мой, это было, когда ему стукнуло семнадцать лет. С однокурсниками из Ратальской школы он ушёл в лыжный поход, и группа подала в буран. Они укрылись в лесу, отыскали охотничью избушку, развели огонь в печке. Это была такая хорошая ночь…

Яр встряхнулся. Вместе с ребятами он взялся собирать у стен и таскать к очагу старые доски, жёлтые обрывки бумаги. Доски были большие, в очаг не лезли. Одну из них, тонкую и трухлявую, Алька храбро попытался с размаху сломать о колено. Не сумел, конечно, завертелся на пятке, держась за ушибленную ногу.

— Олух царя небесного, опять покалечишься, — сказала Данка.

Яр, посмеиваясь в душе над собственным пижонством, положил доску на два камня, рубанул ребром ладони.

— Во… — с тихим восхищением выдохнул Игнатик.

— Ещё, — потребовал Алька.

Чита молча положил перед Яром другую доску. Данка сказала:

— Так можно руку разбить…

Яр, усмехаясь, ударил ещё раз. И ещё. И заработал, как автоматическая дроворубка.

— Хватит уж… — сочувственно сказал Чита. — Вон сколько дров.

Яр гордо распрямился и украдкой стал потирать ладонь — поотшибал всё-таки. Алька, выгибаясь назад от тяжести, поволок охапку обломков к очагу.

— Ой, а спички? — растерянно сказала Данка.

Алька с шумом бросил дрова и обернулся. Чита посмотрел на Яра:

— У вас нет?

Яр оглянулся на Данку и развёл руками:

— Если нет в карманах, то…

— Папа не курил, — виновато сказала Данка.

— Вот и погрелись, — заявил Алька и с обиженным видом уселся на дровах.

Игнатик, сосредоточенно хмурясь, достал из кармана свечной огарок. Поставил на камень. Сел перед ним на корточки.

— Ой… — прошептала Данка. — Тик, ты думаешь, получится?

Он оглянулся резко, почти сердито.

— Подойдите.

Они послушно подошли, встали у Игнатика за спиной.

— Может, за руки взяться? — нерешительно сказала Данка.

— Нет… Яр, ты здесь? — Игнатик снизу вверх посмотрел на него. — Вот хорошо… Сейчас…

Свечка затрещала и зажглась.

Игнатик засмеялся. Встал. Сказал с негромким торжеством :

— А вы не верили… Яр, я им говорил, а они не верили.

Яр, ничего не понимая, кивнул.

— Как это не верили? Мы верили, — серьёзно сказал Чита. — Давайте разжигать камин.

Через пять минут пламя гудело и вытягивало языки в чёрную глубину дымохода. Из досок и камней ребята сделали скамейки, поставили их буквой П, «ножками» к очагу. Алька сел у края очага, слева. Чита — справа (и открыл книгу). Данка — рядом с Читой. Яр с Игнатиком устроились напротив огня. Горячие блики запрыгали по лицам, оранжевая рубашка Игнатика засветилась, как отражённое пламя.

Игнатик шёпотом сказал — то ли Яру, то ли себе:

— Сколько огня от крошечной свечки…

— Но свечка-то… Как она зажглась сама собой? — отозвался Яр.

— Она не сама. Это я её… — вздохнул Игнатик, будто признался в шалости.

— Он давно хотел, да нас было мало, — объяснил Алька. — Надо, чтобы пятеро…

— Братцы, — жалобно сказал Яр. — Объяснили бы вы всё по порядку, а?

— Тут целая история, — охотно отозвалась Данка. — Рассказать?

— Это ещё в прошлом году было, мы играли в лунки. На пустыре, у старого тополя… Ну, лунки — это простая игра. Надо выкопать ямки — столько ямок, сколько человек играет. В один ряд, в цепочку. Потом по этим лункам кто-нибудь пускает мячик. В чьей лунке мячик остановится, тот его хватает, кидает вверх и кричит: «Штандер!» Такое слово специальное. А когда мячик о землю стукнется, тот его снова ловит и бросает в кого-нибудь. А все, конечно, разбегаются, пока он не крикнул «штандер»… Ты такую игру знаешь, Яр?

— Я помню… Только, по-моему, лунки и «штандер» были две разные игры…

— Это, наверно, где как… В общем, мы решили играть. Стали рыть лунки. Алька наш, как всегда, заторопился: скорее, скорее… Молчи давай, не спорь… И получилось, что вырыл он две лунки вместо одной…

— Я за тебя старался, потому что ты еле двигалась…

— Господи, что за ребёнок…

— Сама…

— Тьфу… Ну и получилось: пять лунок, а нас, конечно, четверо. Хотели зарыть одну, а Тик вдруг и говорит: «Не надо, пускай пять остаётся…» До сих пор не знаю, почему он так сказал…

— Я и сам не знаю, — отозвался Игнатик.

— Мы говорим: «А кто будет хватать мячик, если он в пятую лунку угодит?» Он говорит: «Ну, пожалуйста, я буду…» Нам немножко страшно сделалось: будто впятером играем. И весело…

Сперва мячик в пятую лунку не попадал, она самая дальняя. А потом закатился…

— Это я катал, — сказал Алька.

— Ты, ты… Игнатик схватил да как кинет, как крикнет: «Штандер!» Звонко-звонко. Мы остановились, ждём: в кого он бросит? А он тоже стоит, голову поднял, вверх смотрит. Потом говорит: «Мячика нет…» Понимаете, мячик улетел и не вернулся.

— Совсем?.. Никогда? — полушёпотом спросил Яр.

— Да… Мы сперва решили, что он в ветках тополя застрял. Конечно, трудно ему там застрять: он гладкий, круглый. Да и тополь совсем не густой, полувысохший. Но если не там, то куда он девался? Стали палками кидать по веткам. Кидали, кидали — ничего нет. Потом смотрим — что-то летит вниз. Упало. Только не мячик, а свечка. Вот этот вот огарочек. Взяли, а она тёплая, и фитилёк ещё дымится… Смотрели-смотрели, думали-думали: что такое? Откуда она взялась? Ничего не придумали, конечно… Тик вдруг говорит: «Спорим, что я её сейчас зажгу! Без спичек, просто так!» Мы, конечно, удивились: Тик никогда не хвастается, не то что некоторые… А он опять: «Вот возьму и зажгу…»

Поставил свечку на землю, сел перед ней, потом нас позвал поближе. Вот так же, как сейчас. Смотрел, смотрел на неё… Свечка вдруг зачадила, искорка появилась на фитильке. А больше ничего… Ну, Тик чуть не заплакал… Тик, ты не обижайся. Яру ведь всё можно говорить… По правде говоря, даже почти заплакал. А потом сказал: «Вот если бы нас было пятеро, вот тогда бы…» В тот вечер, Яр, мы в первый раз подумали: а может, в самом деле хорошо, если пятеро?

— И придумали меня… — усмехнулся Яр.

— Ты всё ещё обижаешься… — насупленно прошептал Алька.

— Нет, — сказал Яр очень серьёзно. — Только объясните мне до конца: зачем вы меня позвали? Ведь не для того же, чтобы свечки зажигать, да?

— Да, — вздохнул Игнатик и придвинулся к Яру плотнее.

А Данка сумрачно сказала:

— Потому что вчетвером нам плохо.

Чита быстро поднял на неё глаза, она смешалась:

— Ой, нет, я не то… Нам, конечно, хорошо вчетвером, только…

— Только пять лучше, чем четыре, — объяснил Чита и закрыл книгу. — Видимо, правду говорили в старину, что если людей пятеро, они неуязвимы. Им не страшно…

— А вы… — осторожно сказал Яр.– Кого-то боитесь? Или чего-то?

Ребята сидели неподвижно, лишь Алька машинально потирал коленки, ему припекало их близким пламенем. Но он не отодвигался. Игнатик прислонился виском к плечу Яра. Он всегда держался ближе всех к Яру, и это право никто у него не отнимал. Зато он был молчаливее других.

Однако сейчас Игнатик заговорил:

— Никто не знает… Но все боятся.

— Непонятно… — отозвался Яр.

— В том-то и дело, что непонятно, — подавленно сказал Чита. — Вроде бы всё в порядке. Бегаем, играем, в кино ходим, всё у нас есть. Не то что в старину, когда воевали и голодали. А только временами что-то не так…

— Что не так? — напряжённо спросил Яр. — Что, ребята?

— Многое. Даже не объяснишь, — вздохнула Данка.

— Да нет, можно объяснить! — резко перебил Чита. — Ну вот, недавно Алька вечером прибегает и дрожит: «Почему облака такие? Я не могу на такие смотреть…»

— Я не дрожал… Просто холодно было, — тихо сказал Алька и стал дуть на коленки. Потом завозился и отодвинулся от огня.

— А что за облака? — спросил Яр.

— Обыкновенные, серенькие… А я посмотрел, и тоже страшно стало. А потом оказалось, что полгорода в панике было…

— Ну а дальше? Что-нибудь случилось?

— На этот раз нет… Правда, две машины столкнулись… А зато четыре года назад — эпидемия. И какая-то непонятная: все врачи заболели первыми… И в позапрошлом году опять…

— Или нашествия эти… — сказала Данка.

— Какие?..-начал Яр. Но его звонко перебил Алька:

— А почему нельзя на тот берег?

— Или нельзя дружить с кем хочешь, — негромко сказал Игнатик. — Нам-то повезло, не запрещают. А бывает наоборот…

— Бывает, что говорят: с этим не дружи, — разъяснил Чита.

— Кто говорит?

Чита пожал плечами:

— Вроде бы никто и не говорит. А все знают: нельзя.

— Ничего не понимаю,-искренне сказал Яр. — Облака, эпидемия, дружить нельзя… А почему на цифре пять такое проклятие?

— Её боятся, — сказала Данка.

— Кто?

— Все. Кроме нас, — ответил Игнатик и потерся виском о плечо Яра.

— Кто-то боится по глупости. А кто-то… боится, что перестанут бояться, — раздумчиво проговорил Чита.

— Про это даже сказки есть, Яр, — оживился Игнатик. — Там, если пять человек, у них всегда всё получается, они сильные. Но в сказках это всегда плохие люди… в общем, отрицательные герои. Разбойники, пираты, колдуны всякие. Но, по-моему, это специально, чтобы пример не брали… Зато они непобедимые…

— Вот и вы сказку выдумали. Про меня, — с грустью сказал Яр. Он думал, что и ребята загрустят. Но они оживились.

— Это Тик придумал! — радостно сообщил Алька.

Данка объяснила:

Он приходит однажды и говорит: «Давайте играть, будто голубятня — это звездолёт и в нём есть человек, который наш друг. И будто мы всегда можем с ним встретиться…» Ну, мы и стали играть.

— А потом поверили, что это по правде, — серьёзно сказал Алька. — Тик говорит: «Давайте в самом деле позовём Яра».

— Мы сперва не хотели, — немного виновато объяснил Игнатик. — Мы даже не думали. А потом показалось, что это можно…

— Если уж Тик во что-то поверил — значит, можно, — заметила Данка.

— У Игната — ума палата, — с привычной подковыркой сказал Алька. Но Данка на него не цыкнула.

— И сразу это получилось? — поинтересовался Яр.

— Не… — вздохнул Игнатик. — Я много раз пробовал, но не выходило… Наверно, это можно только когда скадер в субпространстве… Сегодня подошёл к голубятне и, сам не знаю почему, думаю: «Вот сейчас, наверно, получится. Наверно, Яр один на вахте».

— Слушайте, добры молодцы! — воскликнул Яр. — А имя тоже вы мне придумали? Или оно всё же моё собственное?

— Тут, видимо, просто совпадение, — вежливо сказал Чита.

— Много совпадений, — вздохнул Яр. — Больше, чем вы думаете…

Игнатик беспокойно зашевелился, глянул Яру в лицо: «Это плохо, что много?» Яр улыбнулся.

— Скажите-ка, а какой был мячик? Тот, что улетел. Синий?

— Да, — торопливо кивнул Игнатик.

— И три белые полоски, — добавил Алька. — Как на матросском воротнике. У меня такой есть…

— И фабричное клеймо, — сказал Яр. — Стёршийся красный треугольничек… Да?

3

Когда же это случилось? Месяца через два после того, как Яська познакомился с Юриком. Да. И было им в то время по одиннадцати лет, в пятый класс перешли. А Славику Раскатову исполнилось десять. Он был самый младший, зато самый большой придумывальщик. Это он и вспомнил, что у бабки Каблуковой на пустом, но запертом сеновале стоит старинный сундук неизвестно с чем.

Вспомнил вечером, когда сидели в тёмной голубятне и рассказывали всякие истории: про клады, подземные ходы и привидения.

Сундук приметили ещё ранней весной, когда по просьбе бабки скидывали снег с сарая. Тяжелый Димка Савченко провалился ступнёй сквозь трухлявую тесину, получилась дыра, и все в неё заглянули. Как не заглянуть, если дыра? Тогда и разглядели: на полу, разлинованном полосками солнца, стоит горбатый сундучище, обитый узорчатым железом. Потолковали об этом, но без особого интереса: надо было кончать со снегом. Потом вышла Каблучиха, расплатилась за работу карамельками, ребята ушли со двора и про сундук забыли.

А сейчас вот Славик сказал:

— Вдруг она там какие-то сокровища хранит?

— Что она, психованная? — хмыкнул Димка.

Димка был бабкин сосед. Они обитали в одном дворе, только Димкин флигель стоял в глубине, в садике, а бабкин дом выходил окнами на улицу. Каблучиха жила с глухонемой племянницей, больше у них никого не было. И коровы давно не было. Сено поэтому на сеновале не водилось, но на дверях почему-то висел замок.

— Замок просто из вредности, чтобы мы не лазили, — объяснил Димка. Свою престарелую соседку он знал прекрасно. — А в сундуке шиш, а не сокровища. Бабка из ума ещё не выжила, чтобы на трухлявом сеновале ценности прятать.

— Нам чужие ценности мне нужны, — слегка обиделся Славик. — А может, там такое, что бабка и сама не понимает. Вдруг какие-нибудь книги старинные или карты морские? Может, у неё какой-нибудь предок был путешественник?

— Я где-то слыхал такую фамилию: адмирал Каблуков, — задумчиво сказал Юрик.

— А вдруг там оружие ржавое! — неутомимо подбавлял интересу Славик.

И все наконец поняли, как отчаянно им хочется разведать: что в сундуке? Им хотелось приключений. Всем, кроме Димки, который боялся соседки. Но Димке бурно доказали, что бабка в такой тёмный вечер на двор не сунется и что дело вообще пустяковое — забраться по щелястой стене, отодрать доску и пролезть в дыру.

Димка, вздыхая, сказал:

— А как без света?

Фонарика с собой ни у кого не было. Если идти за ним домой, это ловушка: «Хватит бегать, ночь на дворе!» Было около десяти, над голубятней висело чёрное небо августа с большущими звёздами.

— А свечка? — догадался Юрик.

И они обрадованно вытащили из тайничка огарок свечи, которую иногда зажигали в голубятне. И спички, конечно.

На сеновал проникли быстро. Зажгли огарок. И стало всё как полагается: страшновато, громадные тени кругом, шелест какой-то по углам. Разговор получался только шёпотом.

Сундук был не заперт. Юрик поднатужился и стал поднимать горбатую пудовую крышку. Она, конечно, скрипела. Юркины продолговатые глаза отражали золотые точки. Никто не дышал. Только Славик тихонько ойкнул: он сидел у сундука на корточках, держал перед собой свечку, и горячий стеарин капнул ему на ногу.

Крышка поднималась, поднималась и наконец с шумом упала назад: Юрик не удержал тяжесть. Огонёк свечки заметался. Все замерли, будто сюда могла ворваться толпа вооруженных стражников…

Потом заглянули в сундук.

В сундуке ничего не было.

Совсем ничего. Даже дна.

Янтарно светились стенки из старого некрашеного дерева, а вместо дна чернел прямоугольник пустоты.

Кладоискатели переглянулись. Потом снова посмотрели вниз.

— Люк, — прошептал Яська.

— Тайный ход, — отозвался Славик тоже шёпотом.

— Странно, — сказал Юрик. — Куда же он ведёт?

— Куда, кроме стойла, — хмыкнул Димка. — На тот свет, что ли?..

Из чёрной пустоты веяло неуютным холодком.

Славик перегнулся через край сундука, чтобы посветить в глубину. Опять сказал «ой» и выпустил свечку. Она полетела в люк и тут же погасла.

— У, растяпа, — процедил Димка.

— Все пальцы горячим закапало, — виновато объяснил Славик.

— Вот устроим «звоните ноль-один», будет тогда горячее, — сказал Димка.

— Она же погасла, — оправдывался в темноте Славик.

— Погасла… А завтра Каблукова её в стойле найдёт и сразу — к мамке. На меня все шишки…

Все озабоченно помолчали.

— Пусть сперва докажут, что наша, — попытался успокоить Димку Яська.

— Мамка-то? Она докажет, — сумрачно сказал Димка. — У неё для этого туристский ремень специально в «Спорттоварах» куплен…

Тогда Славик проговорил виновато и решительно:

— Я сейчас туда спрыгну и найду свечку. Раз сам уронил… Посветите спичками.

Яська чиркнул щепоткой спичек о коробок. При разгоревшемся огне тоненький и быстрый Славик перекинул ноги через край сундука, повис в нём, вцепившись в кромку. Он не боялся, знал, что до пола невысоко. Димка ухватил его за скрещенные на спине лямки штанов, как за багажные ремни. Легко вынул обратно.

— Балда. Там грабли валяются да вилы. Наденешься… Айда лучше через низ, со двора.

Стойло не запиралось. Они просочились в глухую, пахнущую трухой и старым деревом темноту.

— Тепло… — удивлённо прошептал Славик. — А когда я висел, такая холодища была, до сих пор ноги в пупырышках…

Они стали зажигать спичку за спичкой, искать огарок среди пустых бочек, сломанных стульев, лопат и метёлок. Не нашли.

— Надо под самым люком смотреть, — посоветовал Яська. Но жиденький свет не достигал потолка, люк нельзя было разглядеть. Наконец спички кончились.

— Ну и чёрт с ней, со свечкой, — буркнул Димка. — Мы не нашли — бабка тоже не найдет…

— Странно. Зачем на сеновал тайный ход через сундук? — задумчиво сказал Юрик.

Димка хмыкнул:

— Может, к бабке в молодости на сеновал парни лазили. На свидания…

Он больше своих друзей был искушен в жизни и меньше их увлекался романтикой.

— Странно, — повторил Юрик.

Но самое странное случилось утром.

Димка и Яська решили — на всякий случай — ещё раз поискать свечку, а заодно убрать с пола обгорелые спички. Было светло, в квадратные оконца врывались яркие лучи.

Свечку не нашли.

Не было и люка на потолке.

— Может, бабка приходила, задвинула какой-нибудь тайной крышкой? — с тревогой сказал Яська.

Но на досках потолка не было никаких щелей и прорезей.

— Айда на сеновал, — скомандовал Димка.

Они пробрались к сундуку прежним путём, через дыру в задней стене. Крышка у сундука была откинута: её так и оставили вечером. Яська и Димка заглянули…

Разумеется, у сундука было дно. Гладкое, прочное, такое же, как жёлтые некрашеные стенки.

Сундук был пуст. Лишь в уголке, будто притаившись, лежал мячик.

Потёртый синий мячик. С тремя белыми полосками — как на старенькой матроске Славки Раскатова.

4

— Вот такая история, братцы, — закончил Яр.

Трещал огонь, в который Чита аккуратно подкладывал обломки досок. Он положил последний обломок и сказал:

— А что… В этом есть какая-то связь.

— Ничего себе «какая-то»! — отозвалась Данка.

Алька уверенно заявил:

— Значит, это наш мячик.

— Не знаю, — сказал Яр. — Это же было очень давно.

— Что такое «давно» для космоса? — мудро заметил Чита.

«Для космоса, может быть, и ничего. Но для меня…» — подумал Яр.

Нет уже давным-давно ни Славика Раскатова, ни Димки Савченко, ни Валерки Дымова. Славик стал военным и погиб в короткой стычке на одной из восточных границ — тогда ещё случалось такое. Димка, говорят, до старости работал учителем труда в той же школе, в которую они когда-то бегали пацанами. Валерка закончил философский факультет и был крупным учёным — он и в детстве отличался рассудительностью. Именно он, вернувшись из летнего лагеря, доказал тогда Яське, Славику, Юрику и Димке, что история с сундуком — это явление коллективного самогипноза. Намечтались о приключениях — и вот получили, чего хотели.

Впрочем, не совсем доказал. Славик говорил, покачивая кудлатой головой на тоненькой шее:

— Не так это просто.

И рассказывал, что, когда висел в сундуке и у него коченели от непонятного холода ноги, он глянул вниз, через плечо. И увидел какие-то огоньки. Будто звездочки в чёрной глубине.

— Это были светляки, — сказал Валерка.

— Они у нас сроду не водились! — возмутился Димка.

— Ну, гнилушки… Или показалось…

Так и не договорились.

А теперь уж нет никого. С космосом связал себя только Яр. И сейчас он был от своего детства гораздо дальше, чем просто взрослый человек. Все, кого любил, все, с кем дружил, остались далеко-далеко…

Хотя, кто знает? Может быть, Юрик… Что стало с Юриком, Яр не знал. И ещё Галка… Девочка, которая появилась в их компании, когда уехал Юрик. Может быть, и она жива? Галка… Как быстро и незаметно они выросли. И как Яру хотелось, чтобы у них был сын Юрик — в память о друге детства…

Игнатик зашевелился под боком у Яра и вдруг взволнованно заговорил:

— Ой, ребята… А если бы тот мальчик… ну, Славик… Если бы он прыгнул в сундук? Значит, прилетел бы к нам вслед за свечкой?

— Ой, правда… — почему-то испугалась Данка.

Чита сказал:

— Не исключено.

— Вот шлёпнулся бы, — заметил Алька, но без насмешки, с сочувствием.

— Он сначала застрял бы в тополе, — успокоил Игнатик. — А потом бы спустился по веткам.

— И это было бы гораздо лучше, чем звать меня, — со вздохом заметил Яр.

— Почему? — с беспокойством спросил Игнатик.

— Потому что он гораздо больше годился бы для вашей компании, чем такой старый хрыч, как я…

— Вы так ничего и не поняли, Яр, — с упрёком сказал Чита.

— Кто бы разрешил нам дружить с мальчишкой? С пятым-то! — воскликнул Алька. — Мы потому тебя и придумали, что взрослый. Ой…

Игнатик объяснил тихо:

— Взрослого никто не заподозрит, что он наш друг.

Яр помолчал, глядя, как рассыпаются на угольки прогоревшие доски. Сизый дым, крутясь, убегал в чёрный зев дымохода. Игнатик тепло дышал у плеча. Сидеть бы так до бесконечности…

Яр неловко шевельнулся.

— Хорошие вы люди. И мне с вами хорошо… Но ведь скоро я уйду. Я должен, никуда не денешься.

— Обязательно должен? — прошептала Данка.

Яр кивнул.

Игнатик сказал торопливо и жалобно:

— Но главное же не это. Главное, что ты есть. И ты ведь будешь к нам приходить. Да?

— Я бы хотел, — неуверенно отозвался Яр. — Но это зависит от вас, сам я не умею… И крейсер ведь не часто зависает в субпространстве. Два или три раза за весь рейс…

Доски совсем прогорели. Чита больше не подбрасывал дров в огонь. Может быть, потому, что ему тоже стало грустно?

Яр осторожно спросил:

— А что, ребята, не пора нам? Вроде бы темнеет.

— Что ты, ещё день, — сказала Данка.

Яр взглянул на часы. Половина пятого. Для лета в самом деле день. Почему же круглое отверстие у потолка погасло?

— Наверно, туча, — сказал Игнатик. — Гроза будет.

— Я сбегаю, посмотрю! — Алька по винтовой лестнице умчался в Львиный зал.

И долго его не было.

Потом услышали:

— Идите сюда! Скорее!!

Это был тревожный, даже отчаянный крик. Яр первый метнулся на лестницу. В узких окнах зала тоже сгущалась темнота. Алька стоял у окна, забравшись на опрокинутого льва.

— Смотрите, что случилось!

Все бросились к окнам.

Яр увидел плавный изгиб высокого берега, улицы и деревья. Над ними вставала угольно-чёрная туча с ровным, будто обрезанным краем. На её фоне подымались светлые спиральные вихри.

«Ох и грянет сейчас», — подумал Яр.

Грозовая стена с нарастающей скоростью двигалась над городом, прямо к крепости. С дальних деревьев в единый миг сдуло листья. Не было ни молний, ни грома, но вдруг яркой свечкой загорелся на берегу деревянный домик.

Яра кто-то рванул от окна. Это был Чита.

— Отойдите! — Он отбросил от окон Данку, Игнатика, Альку. — Отойдите! Надо вниз! Это нашествие!

5

У входа на винтовую лестницу сохранилась железная дверца. Чита вытолкал всех из зала на ступеньки, отчаянно налег на дверцу, она закрылась под ржавое завывание петель. Стало темно, только внизу светились угли очага.

Данка громко всхлипнула, ухватилась за ржавое кольцо.

— Отойди, — хмуро сказал Чита. — Спускайтесь, ребята.

— Пусти, дурак! Тебе хорошо, у тебя родители за городом! А у меня мама там!

— Уйдёт в подвал, — тихо сказал Чита.

— Куда она уйдёт от больных?! Она же на дежурстве!

— Уйдёт с больными… Ты всё равно ничем ей не поможешь.

— Я хотя бы узнаю, что там… Ну пусти!

— Ты не проберёшься в город. Сгоришь, вот и всё — сказал Алька.

Данка завсхлипывала сильнее, но медленно пошла вниз.

Яр с ребятами спустился к очагу. Все молча сели на прежние места. Чита кинул на угли обломки досок. Медленно разгорелся огонь. Только тогда Яр спросил:

— Что такое нашествие?

— Разве ты не знаешь? — со слезами отозвалась Данка.

— Это туча, — сказал Алька.

— Что за туча? Гроза? Тайфун? Или пепел от вулкана? Что?

— Говорят, она живая, — прошептал Игнатик. — И всех убивает. — Он опять сидел рядом с Яром. И каждой клеточкой, каждым нервом Яр ощутил, как Игнатик боится.

— Это как нападение врага, — сумрачно объяснил Чита. — Она всё сжигает молниями или превращает в крошки и шлак…

Яр больше не решился приставать с расспросами. Ребята и так были перепуганы.

Чита, видимо, догадался, что Яру по-прежнему ничего не ясно.

— Что это за тучи, никто не знает, — сказал Чита. — И откуда они берутся, толком не известно. А мы тем более не знаем. Последний раз нашествие случилось, когда нас на свете не было.

— Я уже была, — всхлипнула Данка. — Только я ничего не помню.

Яр посмотрел вверх. Отверстие под потолком выделялось, как бархатный чёрный кружок на слабо освещённых камнях.

— И долго длится нашествие? — спросил Яр.

— Говорят, недолго, — ответил Чита. — Как гроза… Только после этого целые сутки нельзя высовываться из убежища, потому что остаётся электричество. Между домами молнии проскакивают… И ещё рассказывают, что часть тучи оседает и живёт…

— Как это?

— Не знаю… А нам придётся здесь до завтрашнего вечера отсиживаться.

— Повезло ещё, — как-то очень по-взрослому заметил Алька.

— «Повезло», — с сердитым всхлипом отозвалась Данка.

Огонь опять с треском разгорелся в очаге. Но теперь он не радовал. Глядя на пламя, Алька пробормотал:

— Там, наверно, дома горят…

Игнатик прошептал:

— Яр, не сердись. Я ведь не нарочно.

— За что мне сердиться, Тик?

— Если голубятня сгорит… Я тогда не знаю, как ты обратно…

— Обратно — это потом, — сказал Яр. — Там посмотрим.

Он был почти спокоен. Скадермен Ярослав Родин попал на незнакомую планету и оказался в чрезвычайных обстоятельствах. Скадермену Родину было не впервой попадать в такие обстоятельства. Взять хотя бы случай, когда вездеход заглох в песчаных горах АЦ-1. Шансов на возвращение тогда было не больше, чем сейчас.

Оказавшись в чрезвычайных обстоятельствах, член экипажа СКДР должен данные обстоятельства взвесить, поставить перед собой чёткую задачу и всеми средствами стремиться эту задачу решить.

Задача была: обеспечить безопасность четырёх несовершеннолетних граждан Планеты, с которыми скадермена Родина свели судьба или случай. Это был долг скадермена Родина. Это было желание Яра — пятого человека в маленькой компании заговорщиков, запертых в старой крепости. Яр прогнал воспоминание об уютной рубке скадера и деловито сказал:

— Будем устраиваться на ночь.

К счастью, досок в круглой комнате было много: целый штабель. Из них сделали широкие нары. Нечего было постелить и нечем укрыться, но Алька бодро сказал :

— Подумаешь! Обойдёмся.

Яр, однако, понимал, что придётся всю ночь поддерживать огонь, иначе ребята продрогнут в зябком каменном помещении.

Спать никто не хотел, мешали тревожные мысли. Да и рано ещё было. Чита неуверенно попросил:

— Яр, вы не могли бы рассказать про другие планеты?

— Мог бы, — согласился Яр. Надо было занять время.

Он стал рассказывать про вихри Меркатора, про песчаных кротов на АЦ, про развалины Леды. Про Чёрные Кристаллы, которые без лишних церемоний выставили со своей планеты экспедицию землян.

— А что за кристаллы? В самом деле живые? — заинтересовался Алька.

— Безусловно… И не совсем чёрные. Когда приглядишься, у них в глубине мерцают радужные огоньки. Словно световая азбука или сигналы какие-то… Разные были кристаллы — некоторые с ноготь, а некоторые с дом. Они все время росли и соединялись в разные фигуры. Будто город из себя строили… Конечно, это была жизнь, только нам совершенно непонятная…

— А вы пытались объясниться? — спросил Чита.

— Всеми способами… И на третий день на громадном кристалле появились ответные слова. Метровыми буквами, очень красивым академическим шрифтом: «Уходите, пожалуйста. Вы нам мешаете».

— И вы улетели? — огорчился Алька.

— А что было делать? В чужой дом соваться без спросу?.. Мы позволили себе только одну невежливость. Уже из люка наш тогдашний капитан, Лёва Замятин, сказал им: «Ну и фиг с вами, хрустальные болваны».

Игнатик улыбнулся. Алька оживлённо спросил:

— А они ответили?

— Ответили, — соврал Яр. — Зажгли слова: «Фиг с тобой, Лёва».

Данка тоненько засмеялась. И вдруг отчаянно вскрикнула, слетела с нар.

По шероховатой доске ползло странное существо размером с жёлудь. Не то жук, не то шмель с короткими крылышками. Оно слабо двигало ножками, скребло отвисшим брюшком по дереву. Оно тускло поблёскивало, как свинец.

За ним ползли ещё два таких же существа.

Чита, Игнатик и Алька следом за Данкой шарахнулись с нар.

— Вот они… — вздрагивая, сказал издалека Чита.

— Кто? — спросил Яр, передернувшись от отвращения.

— Ну, эти… из которых состоит туча.

Яр пересилил себя и нагнулся над насекомым. Скорее всего, это был шмель. Яр потянул к нему палец.

— Не трогай! — взвизгнула Данка.

Яр поморщился и тронул шмеля. Между пальцем и шмелём проскочила синяя искра. Палец ощутимо кольнуло. Яр отдёрнул руку.

— Электрические твари… Да не бойтесь, поодиночке они не опасны. Противно только…

Шмель, выпустив заряд, перевернулся на спину, дёрнул ножками и съёжился. Яр опять задел его, искры не было.

— Сдох, — сказал Чита.

Подскочили Игнатик с Алькой, обломками досок трахнули по шмелям — по живым и по издохшему. Игнатик был бледный, и на лбу у него искрились капельки. Он часто переглатывал.

Яр взял за крылышко раздавленного шмеля. Тот оказался удивительно тяжёлым — как свинцовая пуля. Из лопнувшего брюшка свисал комок внутренностей — что-то вроде смолы с жёлтыми прожилками.

«Ничего похожего на простое насекомое», — подумал Яр. Зажмурился от брезгливости и кинул шмеля в огонь. На пальцах осталась жирная металлическая пыль, похожая на графитную смазку.

— Наверно, они в щель под дверью пролезли. Пойду заложу,– сказал Чита и с короткой доской стал подниматься по лесенке.

— А может, оттуда залетели? — Игнатик посмотрел на отверстие под потолком. Отдушина была высоко, да и заткнуть нечем.

Но и не надо было затыкать. Чернота вверху исчезла. Виднелось синевато-серое вечернее небо, а в нём — лёгкое облачко, освещённое отблеском заката.

Наступила ночь. Притихшие ребята улеглись на твёрдых нарах. Яр заставил их сдвинуться плотнее, укрыл распахнутым пиджаком. Сам не лёг, сидел у огня. Часы текли незаметно. Яр умел настраивать себя так, чтобы время бежало быстро. Он не думал ни о чём важном. Завтрашний день покажет, что делать. А пока Яр смотрел в огонь и вспоминал костры — те, что он с друзьями разжигал в детстве на пустырях и лесных полянах. Иногда оглядывался на ребят. Данка спала, положив голову на Читино плечо. Чита лежал на спине, Данкины длинные волосы щекотали ему подбородок, он смешно морщился во сне. Яр осторожно вынул у него из нагрудного кармана очки — вдруг повернётся и раздавит. Убрал их с книгой на край лежанки.

Игнатик и Алька спали, уткнувшись друг в друга носами и перепутавшись испачканными в пыли и копоти ногами. Тёплый воздух шёл от очага на ребят, им не было холодно, и всё же Яр тихонько расправил на них пиджак…

…Среди ночи проснулся Алька. Сел. Посмотрел на Яра, сказал со вздохом:

— В желудке всё засохло…

— Ничего, — строго заметил Яр. — Никто не умер оттого, что сутки поголодал.

— Да я не про голод. Пить хочется.

Яр понял, что ему самому хочется пить. Очень. Но ему — это ладно. А как быть с ребятишками? Жажда — штука скверная. Словно откликаясь на эти мысли, проснулись остальные. Яр умоляюще посмотрел на Альку: «Не надо про воду». И тот понял. Но Игнатик облизнул губы и спросил:

— А воды нет?

— Откуда? — хмуро сказал Чита.

Данка тоже провела языком по губам. Промолчала.

Когда они пили последний раз? Во время купанья. Примерно полсуток назад. Не такое уж большое время прошло. Но если знаешь, что нет воды, пить хочется в десять раз сильнее. К тому же днем все пережарились на солнце, а потом перегрелись у пламени.

Яр почувствовал, будто у него в горле и желудке сухой песок. На это, конечно, наплевать. Но если то же самое чувствуют остальные…

В отдушине под потолком ласково сияла звёздочка.

— Схожу на разведку, — сказал Яр.

— Яр, не ходи! — Игнатик рывком придвинулся к нему.

— Я не долго. И ничего со мной не будет. Меня не берут ни электричество, ни излучение и ничто другое. К тому же все заряды наверняка ушли в сырой песок… Я скоро вернусь.

— Не делайте этого, Яр, — веско сказал Чита. — Неизвестно, чем это кончится.

— Известно, — улыбнулся Яр. — Я найду несколько пустых бутылок, вымою их в реке и принесу воды… Братцы, да вы не бойтесь. Я бывал во всяких переделках и всегда возвращался. Здесь дела-то на пять минут…

Больше он не стал ничего говорить. Не стал прощаться. Взял пиджак. Легко взбежал к двери и сверху оглянулся. Последнее, что он заметил перед уходом, — повисшего в углу у очага бормотунчика. Яру показалось, что бормотунчик шевельнулся.

«Охраняй ребят», — мысленно попросил его Яр. И щёлкнул пальцами, чтобы отогнать всякую беду.

Прикрыв за собой тяжёлую дверь. Яр осмотрелся. На стенах Львиного зала танцевали отблески. Неяркие, но заметные. В окно Яр увидел, что над берегом горят несколько домов. Ровное пламя перебивалось похожими на лиловые звёзды вспышками. Яр пошёл к выходу на крепостной двор. Под ногами с легким электрическим треском лопались шмели.

Над башнями светилось бледное небо июньской ночи.

Ясное, с редкими звёздочками. Через маленькие сводчатые ворота Яр выбрался на обрыв. Пахло речной водой, влажным песком. На западе, у горизонта, запрокинувшись, висел круто изогнутый месяц. На дальнем берегу, будто не было никакого нашествия, мигали спокойные огоньки.

Яр подобрал в зале шесть старых бутылок и теперь держал их в охапке. Спускаться с такой ношей по сыпучему обрыву было немыслимо. Пришлось искать иную дорогу.

Метрах в ста от крепости Яр обнаружил тропинку. Здесь берег был не такой крутой, тропинка плавными изгибами уходила к воде по заросшим откосам. Яр спустился. Река тихо плеснула ему навстречу. Яр быстро, но тщательно вымыл бутылки. Наполнил их. Подосадовал, что нет пробок, придётся нести так.

Прижимая скользкие бутылки к пиджаку, Яр двинулся к тропинке. Крепость чернела на светлом небе, громадная и бесформенная.

Потом силуэт крепости изменился. Сломался.

Яр ногами ощутил упругий толчок земли. Крепость осела, стала оползать, рассыпаться, съезжать в реку. Башни раскалывались, превращались в груды…

Лишь через несколько секунд до Яра дошел нарастающий гул.

Глава третья
ПЕРЕЙТИ РЕКУ.

1

Жёлтый закат над рекой был громадный, но тусклый. В воздухе словно рассеяли медную пыль. Вода отражала закатное небо во всю ширину, от берега до берега.

Пароход натужно дышал котлами и шлёпал по воде досками гребных колес. Яр стоял на нижней палубе, у сетчатых перил с обшарпанным спасательным кругом. Вода отваливалась от низкой пароходной скулы жёлтыми пластами.

В жёлтой воде была тоска. Она была везде — внутри Яра и вокруг. И не было ничего, кроме жёлтой тоски.

И быть не могло.

…Яр плохо помнил, как оказался на пароходе. Кажется, он сидел на берегу, на мокрой коряге, когда к нему подошли два бородатых матроса и один сказал с неловким сочувствием:

— Чего же так сидеть-то?.. Пойдёмте, мы вас довезём до Чайной Пристани, а там видно будет.

Или это после сказали?

Да, сначала он долго шёл по берегу, потом увидел пароход, приткнувшийся носом прямо к бурой крутизне глинистого откоса. Сел. С квадратного высокого мостика его окликнул пожилой капитан в мятой фуражке.

— Вы к нам?

— У меня билета нет, — бессмысленно отозвался Яр.

— Это неважно. Купите здесь.

Яр машинально поднялся на палубу. Капитан сошёл навстречу. Оглядел перепачканный костюм Яра.

— Вы из Орехова? Ступайте в четвёртую каюту, там свободно.

«У меня нет денег», — хотел сказать Яр, но не сказал. Потому что это не имело значения. Ничто не имело значения.

В каюте он долго сидел на узкой клеёнчатой койке и смотрел, как рябит на стене отражение воды. Стукнули в дверь, вошёл морщинистый и седоусый пассажирский помощник. Осторожно проговорил:

— Вы бы почистились… Потом побриться можно, у нас тут парикмахерская, мастер приличный.

— Ладно, — сказал Яр.

В тесной ванной кабинке он вычистил, как мог, пиджак и брюки. Он делал это механически. Думал он об одном: о чудовищной груде камней, земли и песка, в которую превратилась крепость. Даже не думал, а просто видел перед собой этот песок и эти камни.

…Как отчаянно он тогда метался среди кирпичных завалов. Как старался их разгрести, вгрызался в щебень, стремился собственным телом пробить тысячетонную тяжесть! Конечно, он вёл себя не как скадермен. Он потерял от страха и тоски голову. Он понимал, что надежды нет, и не хотел это понимать, пытался окровавленными пальцами разрыть руины цитадели. Потом кинулся к городу.

Его остановили какие-то люди в комбинезонах. Остановили решительно, велели убираться — в город нельзя. Обозвали идиотом, когда он начал говорить о крепости. В городе погибли и ранены сотни людей, кто сейчас будет заниматься цитаделью! Там нужны десятки машин и годы работы.

Но, видимо, отчаяние Яра было таким, что два человека пошли с ним. С полчаса лазили по сыпучим глыбам обвала. Потом пожали плечами и оставили Яра одного.

Яр до рассвета разгребал осыпи. Пытался найти какую-нибудь щель, ход, лазейку. Среди кирпичей он увидел стоптанную ребячью сандалету. Алькина?

Она не могла быть Алькиной. Алька остался там, под десятками метров каменной толщи. Все остались…

А почему он, Яр, не остался?

Яр осторожно поставил сандалету на камень и стал спускаться к воде. Какой смысл разгребать камни? Если даже он чудом пробьётся внутрь, то… То, что он найдёт, уже не будет Алькой, Игнатиком, Данкой, Читой…

Яр долго брёл вдоль воды и оказался на пароходе.

…Из кармана пиджака выпала тонкая кожаная книжица. Яр машинально поднял. Это был плоский бумажник. В нём оказалось несколько четырехрублёвых ассигнаций и квитанция страхового общества на имя Я. Охты — видимо, Данкиного отца. То ли Данка специально сунула бумажник для Яра, то ли он лежал в кармане с давних времён…

«Вот и деньги на билет», — механически подумал Яр и снова сунул бумажник в карман. И нащупал там какую-то жёсткую бумагу. Вроде открытки. Это был фотоснимок. Тот, что сделали вчера в фотоавтомате. Игнатик, Алька, Чита и Данка стояли с Яром живые-живые, весёлые-весёлые. И мысль, что теперь они растёрты каменными глыбами, стиснула Яра новым отчаянием.

Он с полчаса стоял, прижимаясь лбом к острому косяку, и не было ни мыслей, ни дыхания, ни ощущений. Был только протяжный молчаливый крик. Вой тоски и боли. И он не приносил облегчения…

Потом Яр заставил себя выпрямиться. Стараясь больше не смотреть на снимок, опустил его в карман. Умылся. Сходил к парикмахеру, который сбрил отросшую за сутки щетину. Купил у пассажирского помощника билет. Ушёл на нос парохода, на нижнюю палубу, и стоял там до вечера. Один раз подходил помощник, звал обедать в салон. Яр покачал головой.

Больше его не беспокоили. Пассажиры то ли обходили Яра, то ли их не было совсем.

В мире осталась одна жёлтая тоска. Смесь боли и безнадёжности. Яр никогда не думал, что может быть такая тоска.

Даже когда умерла мама, что-то светило впереди. Сквозь бешеное горе, сквозь режущее до крика отчаяние. Что-то оставалось в жизни. Хоть самую капельку. Потому что были друзья. Был Космос, о котором он мечтал. Была серьёзная ласковая девочка Галка, которая утешала его, как раньше в тяжёлые часы утешала мама…

Чтобы жить, человек должен любить. Кого-то или что-то. Яр любил. Сначала маму, а ещё Славку, Димку, Валерку, Юрика. Потом Галку. Галинку, Галину… Заранее любил будущего Юрку. Галина не смогла понять этой любви и понять, что такое Космос, тоже не смогла. Юрка так и не родился. Яр ушёл в бросок на Меркатор… Он продолжал любить: товарищей, тайны планет и Пространства. Потом наступило время, когда товарищи стали уходить один за другим. Тайны Космоса оказались не важнее того, что осталось на Земле. Но и то, что осталось, ушло в прошлое. Что ж, Яр продолжал любить прошлое. А когда понял, что этого мало, в рубке крейсера появился Игнатик.

Это началась вторая жизнь. Судьба дала волшебную ниточку, ниточка связала Яра с теми, кому он по-настоящему нужен.

Судьба (или сказка, или Космос, или собственная печаль Яра) подарила ему светлоглазого Игнатика, похожего на Юрку, о котором он когда-то мечтал…

Яр говорил неправду вчера у очага. О том, что скоро уйдёт. То есть он ушёл бы на крейсер, но не насовсем. Вернулся бы на Планету. Он сам тогда этого не понимал, а теперь знал.

Но какой смысл знать это теперь?

Зачем он ушёл из крепости? Сейчас Яру казалось счастьем остаться с ребятами до конца. Хоть до какого конца. Лишь бы вместе…

Никогда не будет этого «вместе». Ничего не будет.

Кроме жёлтой тоски.

Куда от неё уйти?

Яр ушёл бы, не медля ни секунды. В воду или головой о камни. Но он боялся. Не смерти. У него было смутное ощущение, что там, за гранью, где исчезает всё, желтая тоска останется…

Яр плыл, не думая куда и зачем. Он взял билет до какой-то Чайной Пристани, потому что при нём упомянули это название…

На низком левом берегу, за лугами и кустарниками, встал на фоне заката город. Силуэты острых колоколен, башен со сквозными окнами, высоких крыш, пологих арок и крутых мостиков между балконами.

Своим чётким рисунком город разбил сплошную желтизну. Так разбивает монотонную мелодию дождя посторонний звук: звон капель о донышко пустого ведра или чей-то неожиданный голос.

Яр удивился, что он ещё может замечать посторонние вещи. Думать о них. Зачем ему какой-то город? После того, что случилось…

И всё же он смотрел. А город разрастался, словно кто-то разматывал чёрное кружево на подсвеченном тускло-жёлтом сатине…

Яр оторвался от поручней и поднялся в рулевую рубку — стеклянную будочку на верхней палубе. Капитан был здесь. Что-то тихо говорил бородатому рулевому. Оба посмеивались.

— Что это за город? — спросил Яр.

Капитан обернулся. В его очень светлых старческих глазах отражалась желтизна.

— Город?

Яр кивнул на левый берег.

— Да это, собственно, не город, — неохотно сказал капитан.

— А что же?

— Да в общем-то город… Но не совсем.

— Всё-таки что же там?

— Да вам-то что? — удивлённо проговорил капитан.– Вы же с другой стороны.

— Я вас не понимаю, — резко сказал Яр.

Капитан озадаченно потёр подбородок. Чуть наклонившись, он разглядывал Яра. Яр сказал:

— Я хочу здесь сойти. Это возможно?

— Здесь?

— Да.

Капитан совсем растерялся:

— Но вы ведь, кажется, из Орехова?

— Ну и что же?

— Но… тогда получится, что вы перешли реку.

— Я не знаю местных обычаев, — угрюмо объяснил Яр. — Что случится, если я перейду реку? Это запрещено?

— Это, конечно, не запрещено… Пожалуйста. Но здесь нет пристани.

— Ладно, я доплыву…

— Нет, что вы! Я прикажу спустить лодку… Желание пассажира — закон. Только…

— Если это трудно, не надо, — сказал Яр.

— Это не трудно. Дело только вот в чём… Вы отвергаете предрассудки, вы, конечно, правы. Сам я тоже… Но, понимаете, матросы… Они все с высокого берега. Я не могу им приказать. То есть, разумеется, могу, но потом… Это ничего, если лодка не будет касаться земли и вы пройдёте немного по воде?

— Ничего, — сказал Яр. — Спасибо, капитан.

Через две минуты пароход уронил в жёлтую воду литой якорь. Течение медленно развернуло судно кормой к закату. С кормы спустили плоскодонку. В неё сошли два старых матроса, они поглядывали на Яра хмуро и нетерпеливо.

Яр кивнул капитану и прыгнул в лодку.

Матросы гребли молча. В полусотне шагов от берега началась отмель, весло подняло со дна песчинки.

— Хватит, друзья, — сказал Яр. — Спасибо, тут я добреду.

Матросы повеселели:

— Будьте здоровы… Счастливо вам. — И дружно погребли к пароходу.

По колено в тёплой воде Яр пошёл к берегу, выбрался на траву.

Тоска чуть-чуть ослабла. Правда, сильно болело сердце, но от этого было даже легче: боль отвлекала от мыслей.

Яр медленно зашагал через высокую траву. Листики и колоски липли к мокрым брюкам. Город приближался, вытягивая в небо чёрные башни и заслоняя жёлтый закат. Было тихо и безветренно. Но вдруг от реки прилетел ветерок, закрутил над верхушками травы маленькие спиральные вихри. Они побежали к городу впереди Яра.

2

Город начинался сразу, без привычной окраины с домиками и огородами. Высокие каменные дома с крутыми крышами вставали из травы и кустов. Яр ступил на гранитные плиты улицы.

Улица была пуста. И, видимо, весь город был пуст. Ни шагов, ни отдалённых голосов. Ни одного лица за стёклами и узорными решётками окон. Впрочем, несколько раз Яру показалось, что вдали мелькнули бесшумные фигуры. Но это могли быть просто вечерние тени.

Яр не удивлялся тишине и безлюдию. Ещё на пароходе у него появилось ощущение, что в городе никого нет. Город казался таким же одиноким, как Яр. Но в этом одиночестве улиц, башен, старых домов не было горечи. Было только усталое спокойствие. И оно коснулось Яра.

Так бывает у мальчишки, когда во время большой беды, среди безудержных слёз наступает передышка. Мальчик умолкает, ощутив на себе чью-то ласковую руку, и вдруг замечает, что кругом тишина.

Яр шёл, не думая, куда идёт. Поворачивал с улицы на улицу. Огибал башни с полукруглыми амбразурами, проходил по чугунным узорчатым мостикам через заросшие овражки, в которых бормотала вода. В сумраке овражков мигали редкие жёлтые огоньки.

«Светлячки, что ли?» — подумал Яр. И поймал себя на том, что в нём шевельнулось чуть заметное любопытство. Полного равнодушия уже не было. И поменьше стало болеть сердце.

Яр пригляделся к домам. Их сложили из тёмно-розовых и серых камней. Камни были шероховатые, словно посыпанные крошкой. Среди них кое-где светлели мраморные блоки и плиты с буквами, знаками и барельефами. Буквы были незнакомые, знаки — непонятные. А на барельефах чаще всего встречался одномачтовый кораблик с кругло надутым парусом и длинным флагом.

Дома стояли вплотную друг к другу. Иногда над улицей были перекинуты крытые мостики с башенкой посредине. На одной из башенок Яр увидел часы. Ржавые стрелки на чёрном циферблате показывали двадцать минут третьего — часы явно стояли. Над циферблатом сидела серая большая птица, похожая на спящего орла. Яр подумал, что это украшение. Но птица подняла голову, глянула с высоты ни Яра, махнула метровыми крыльями и шумно унеслась вдоль улицы. Она словно разбудила ветер. Вернее, стайку ветерков, которые пробежали над плитами тротуаров, над круглыми булыжниками мостовой, подняли спиральные столбики пыли.

Ветерок зацепил на стене изорванную бумагу. Видимо, это была старая афиша. Бумага моталась и шелестела. Яр увидел на серых лоскутах бледные буквы: КИНОФ… Потом ещё: «Если ты не…»

«Что не?» — машинально подумал Яр.

Это было странно — афиша. Сколько времени она, даже очень старая, может провисеть на стене и не истлеть, не исчезнуть?

Значит, люди покинули город не очень давно?

А кажется, что целый век назад.

Впрочем, дома были целы. Яр не заметил развалин и большого запустения. Только в одном из переулков прямо посреди мостовой рос между булыжниками тополёк. У него от проснувшегося ветра хлопали друг о друга листья.

Яра обрадовало это живое лопотанье листьев… Хотя что значит обрадовало? Радоваться он не мог. Но почему-то показалось, что это хороший знак.

«Какой знак? Что может быть хорошего?» — тут же горько усмехнулся Яр.Но пошёл по переулку, где рос тополёк.

И вышел на большую площадь.

На другой стороне уступами поднимались зубчатые стены, а над ними узкие многоярусные башни — то ли сторожевые вышки, то ли колокольни монастыря. На площади стояли тонкие колонны. Целый лес. Наверху их смыкали между собой лёгкие пологие арки. Ряды этих арок уходили к дальним стенам. Под арками кое-где висели колокола. Разные: и совсем маленькие колокольчики, и великаны. Что это? Необычная монастырская звонница? Или громадный концертный зал, где на колоколах играли неизвестную теперь музыку?

Как непохоже это было на тот знакомый, почти родной Орехов, где Яр встретил ребят.

И всё же что-то смутно знакомое чудилось в городе. Может, память о давних играх или детских сказочно спутанных снах?

В небе давно исчезла желтизна, однако полные сумерки не наступали. Над городом висело яркое облако. Солнце из-за горизонта бросило в него красноватые лучи. и облако расцвело. Оно освещало город мягким рассеянным светом. Ласково розовели колонны и арки, на плиты площади словно осела светло-оранжевая пыль. Лишь бронза колоколов оставалась тёмно-зелёной и чёрной.

Яр пошёл по плитам, и ему не хотелось, чтобы площадь и ряды колонн кончались. Идти бы так бесконечно — среди розоватого света и тишины, которые приглушили тоску, притупили боль. Потому что если кончится этот путь — дальше что?

«Что?» — словно в стороне раздалось это щёлкающее слово.

«Что-что-что-что…»

Это были не слова. Это щелкали по камню лёгкие шаги. Справа, из тёмной густоты парковых деревьев, появился мальчик.

Яр остановился. Мальчик шагал легко и беззаботно. Несколько раз он оглянулся на деревья, словно ждал, что его догонят приятели. Яра мальчик не замечал.

Он прошёл совсем недалеко. Темноволосый щуплый мальчишка лет двенадцати. В клетчатой рубашке, с блестящим ранцем за плечами. Ранец подпрыгивал при каждом шаге. Будто мальчик, чем-то довольный, возвращался из школы.

Какая здесь школа, для кого? Да и время позднее, и каникулы…

Впрочем, кто знает…

Окликнуть? Сказать: «Послушай, я здесь один. Я не знаю, как быть. Помоги». Яр доверял мальчишкам больше, чем взрослым, он не постеснялся бы попросить о помощи.

Но о какой?

Мальчик вдруг остановился. Он стоял в двух десяткак шагов и теперь смотрел на Яра. Будто спрашивал: «Хочешь что-то сказать?»

Яру нечего было сказать.

Мальчик быстро улыбнулся, нашарил что-то в кармане (как Игнатик нашаривал свечку), сел на корточки и размашисто нарисовал на камне какой-то знак. Выпрямился, переливчато засмеялся и побежал, теряясь за колоннами. Рассыпались сухие щелчки подошв, а потом с края площади донесся звонкий оклик:

— Серёжка, ну скоро ты?!

И ещё чей-то отдалённый топот. И всё стихло.

Яр постоял и подошёл к рисунку на плите. Там был начерчен крест со стрелками на концах: указатель на четыре стороны. И ещё одна стрелка — из центра перекрестья в сторону.

Такой знак любил рисовать на асфальте Юрка.

3

Яське нравилось барабанить. Нравилось придумывать всякие боевые марши. Стучишь в барабан, а за тобой будто встаёт армия. Качаются султаны на киверах, полощут знамена, блестят вскинутые палаши. Как в старой книжке про Бородино.

Давно уже порвался и пропал игрушечный барабан. Яська успел закончить четвёртый класс, но игру свою не разлюбил. Когда в доме отключали газ и мама посылала Яську за керосином, он выбирал дорогу подлиннее, переулки попустыннее и шагал по ним, выбивая марши на донышке жестяного бидона.

И в тот раз он тоже маршировал вдоль косого забора, у которого росли подорожники и дикая ромашка. Он топал под марш «Атака голубых гренадеров». И на тропинку прямо перед Яськой прыгнул с забора мальчишка в полосатой майке. У мальчишки были непонятные продолговатые и широко сидящие глаза. Он смотрел серьезно.

Яська отступил и сказал:

— Ты чего?

Он не любил драться и не умел быстро знакомиться.

Мальчишка улыбнулся беззлобно, доверчиво.

— Я так… Я слышу, кто-то каждый день барабанит. И вчера, и позавчера…

— Потому что керосина третий день в лавке нет. Вот и хожу… — насупленно объяснил Яська.

— Ага… Я вчера в щёлку поглядел, тебя увидел. А сегодня ты опять идёшь…

Яська посопел. Он не знал, что сказать.

— Я тут живу, — мальчишка кивнул на забор. Здесь наш сад.

— А-а…

— Меня Юрка зовут. А тебя?

— Ярослав.

— Ух ты! — восхитился Юрка. — Какое княжеское имя.

Тогда Яська улыбнулся:

— Юрий ведь тоже княжеское…

Небо хмурилось, потянул серый ветерок, спиральный столбик пыли пронёсся по тропинке. Яська переступил — защекотало ноги.

Юрка сказал:

— Говорят, что если в такой маленький смерч бросить ножик, на нем капелька крови покажется.

— Ага, я слыхал, — согласился Яська. — Только это не смерч, а вихорёк… Ты кидал ножик?

— Не… — вздохнул Юрка.

— Я тоже.

— Потому что жалко, да?

Яська смущённо кивнул:

— Вдруг правда кровь будет. Тогда, значит, они живые…

Прогремело за крышами.

Юрка поглядел вверх.

— Скоро польёт… Пошли ко мне, переждём…

Дома у него на большом столе был город. Из бумаги, из картона, из пенопласта. Сказочный город, где перепутались старинные замки и телевышки, терема и небоскрёбы ростом с карандаш. Была маленькая железная дорога и морской залив из голубой бумаги, застеленной мятым целлофаном. И кораблики в порту.

Потом Яська и Юрик часто играли вместе у этого города…

И вообще они часто играли вместе. Юрик прибегал к Яське во двор и скоро стал полноправным обитателем голубятни.

В конце лета, вечером, была игра в сыщики-разбойники. Яська и Юрик убегали от Димки, Валерки и Славика. И ещё от большой компании соседских, ребят. Юрик рисовал на асфальте знаки-указатели: четыре стрелы на четыре стороны света. Можно было такой знак и оставить: ищи, где хочешь. Но Юрик всегда играл честно. Он пририсовывал пятую стрелку: она смотрела в ту сторону, куда они с Яськой скрывались.

Стрелка не помогла тем, кто их догонял. «Сыщики» отстали. Яська с Юриком отсиделись в акациях циркового сквера, вышли на улицу. Было пусто. В конце улицы закат разукрасил узкие облака.

— Пойдём посмотрим город, — шёпотом предложил Юрик.

Яська удивился: не видал он, что ли, города? Только сегодня клеили новый дом с часами на башне!

— Да нет, не тот город, — чуть виновато улыбнулся Юрик. — Знаешь, бывает такая штука… Я сам не знаю, почему. Когда вот такой закат, надо забраться на старую водокачку, и с неё видно, будто незнакомый город появляется на горизонте. Башни всякие, стены, крыши… Далеко-далеко…

Яська понял, что Юрик делится своей тайной. И очень захотелось тоже увидеть дальний непонятный город.

— Давай. Только не пойдём к водокачке по Южной. Лучше мимо кино.

— Почему? — удивился Юрик.

— Ну… — Яська замялся. Но Юрик доверил ему свою тайну, и Яська не стал скрывать свою, хотя и неприятную:

— Там магазин «Спорттовары»… а в витрине этот… ну, дурак такой, манекен в альпинистском костюме. Я его не люблю. У него рожа такая… Улыбается, а глаза злющие. Будто всё время следит… Я его зову Наблюдатель. Будто он шпион какой-то.

— А, знаю, — сказал Юрик.

— Я как мимо него пройду, так какая-нибудь неприятность делается, — вздохнул Яська. — Вчера, вот гляди, локоть ободрал. Запнулся, да ка-ак брякнусь, а он, гад, смеётся… А весной прошёл рядом с витриной, и мама заболела… И ещё всякое было…

Юрик серьёзно кивнул:

— Я понимаю. Только этого типа уже нет в витрине.

— Как? — радостно подскочил Яська.

— Его сегодня убрали, я сам видел… — Юрик хихикнул. — Совсем голого… И знаешь что? У него в груди почему-то дыра. Вот такая. Будто прострелили ядром.

— Тогда пошли! — с облегчением сказал Яська.

Но они не ушли далеко. Встретилась мама Юрика. Она была то ли встревожена, то ли очень опечалена.

— Юра, домой… Ясик, ты извини, у нас важное дело.

Яська растерянно остался на тротуаре. Юрик (он сам ничего не понимал) слабо помахал рукой: до завтра.

Но завтра Юрика не было. Он уехал с матерью накануне вечером, уехал насовсем и — неизвестно куда. Потому что случилась беда: от них ушёл отец. Яська узнал это через несколько дней.

Своего отца Яська не помнил. Ему хватало мамы. Но, значит, это очень большое горе, когда уходит отец. Такое, что люди от него уезжают на край земли и даже некогда проститься с другом…

И маленький Яська поклялся на веки веков, что если он вырастет большой и у него будет сын, он никогда-никогда не бросит сына.

А знаки со стрелками, которые в тот вечер нарисовал Юрик, целую неделю ещё белели на асфальте. Пока не пошли дожди.

4

Яр постоял над знаком, который начертил незнакомый мальчик. Едва ли он для Яра его нарисовал. Наверно, просто играл… Яр повёл медленным взглядом, куда показывала, вырываясь из креста, пятая стрелка.

А куда она показывала? Просто на левый край площади, где громоздились тёмные дома. В одном месте они были раздвинуты щелью переулка. Яр пошёл к этому переулку.

Он начал смутно надеяться на что-то. На что, не мог понять: той беде, что случилась вчера, помочь было невозможно. И всё же он шагал с ожиданием какой-то перемены.

Облако над городом погасло. На площади стало сумрачно, а в зажатом высокими домами переулке оказалось совсем темно. И тепло: ещё не остыли нагретые дневными лучами камни.

Где-то опять простучали быстрые шаги. Что-то крикнул в отдалении звонкий голос. И вдруг Яр увидел, как над головой, на верхних этажах неярко зажглись окошки. Их было немного — три или четыре на весь переулок.

«Всё-таки кто-то живёт здесь», — подумал Яр. Свет в окнах казался спокойным и ласковым.

Впрочем, скоро окна скрылись из вида. Переулок вильнул и вывел Яра в совершенно тёмную улицу. Вернее, в прямой проход между глухих стен. Стены были неровные, с выступами и каменными подпорками. Кое-где на них смутно белели выложенные из плиток узоры и неясные буквы. Но не было ни одного окна.

Дорога между стенами поросла травой. В траве очень громко трещал ночной кузнечик.

Стены были высокие. Небо, ещё не совсем погасшее, висело над Яром неширокой синевато-серой полосой. Эта полоса в конце улицы делалась очень узкой. Там в небо врезался тонкий силуэт башни. Верхушка её была похожа на шахматную фигуру.

Впереди засветился крошечный жёлтый квадратик. Яр, сам не зная отчего, ускорил шаги. Кузнечик в траве надрывался от треска. Чёрная башня вырастала над Яром, уходила точёной вершиной в высоту.

Улица упиралась в основание башни. Это здесь и горело оконце. Метрах в трёх от земли. Под ним Яр, приглядевшись, различил дверь. Не старинную, а простую, как в комнате обычной квартиры. Яр не колебался. Нащупал ручку и потянул.

Он увидел…

А что он увидел? Ничего особенного. Пустую комнату с цементным полом и грязными исцарапанными стенами. Под потолком горела мутная лампочка. У стены валялись разломанные ящики и бочонок. Вот и всё.

Яр ощутил, как возвращается к нему прежняя тоска. Он беспомощно и всё же с остатками надежды осмотрелся. За грудой ящиков была, кажется, ещё дверь. Он торопливо шагнул туда. Правильно, дверь. Даже две. Грязные, в чешуе облупившейся краски… А это что? Что это?!

В узком простенке, зацепившись лапкой за ржавый крюк, висел бормотунчик.

Конечно, это был другой бормотунчик. Не из платка, а из полинялой трикотажной тряпицы (скорее всего, из обрывка мальчишечьей майки). И лицо его нарисовано не сажей, а мелом. Но выражение улыбчивой рожицы было таким знакомым…

Яр замер. Он понимал, что бормотунчиков умеют делать многие мальчишки на Планете и что этот, забытый и разрядившийся, висит здесь в запустении с давних времён. И всё-таки…

Бормотунчик вдруг шевельнулся. Уцепился за крюк второй ручкой, покачался. Спросил голосом капризной куклы:

— Ты зачем пришёл? Слушать? Хочешь правдивую, красивую, прекрасную сказку про ветерков?

— Кто тебя сделал? — шёпотом спросил Яр.

Бормотунчик нервно дёрнулся:

— Ты спрашиваешь? Это вопрос? Я могу ответить лишь на один вопрос! Потом кристаллы разрядятся.

— Нет-нет, — испуганно сказал Яр.– Не отвечай. Я задам другой вопрос.

— Поскор-рей, — недовольно потребовал бормотунчик.

Яр знал, о чём спросить: «Скажи, как вернуться на крейсер». Надо вернуться. Здесь нечего делать. Некого ждать, не на что надеяться. А очнувшись у пульта, Яр сможет вспомнить Планету и ребят как сон. Светлый и страшный. Он убедит себя, что это только сон. Ничем другим это и не может быть.

И жёлтая тоска больше не тронет Яра.

«Тронет, — сказал вечный спорщик, который сидит внутри каждого из нас. — Потому что не сон это. И от себя не убежишь».

«Но что мне делать здесь?»

«А что делать там?»

Яр, понурившись, рассматривал замызганный цементный пол.

«Тебя позвали сюда», — настойчиво толкнулась мысль.

«Но тех, кто позвал, теперь нет!»

«Зато есть надежда…»

«Какая?» — горько усмехнулся Яр. Он удивлялся, что эта надежда — слабенькая, беспомощно-детская — нет-нет да и шевелилась в нём. Будто может произойти неожиданное. Такое, что ослабит беду и как-то утешит Яра.

Что могло ослабить, как утешить? И на кой чёрт утешение?

Был нарушен какой-то закон, детство не повторяется, поэтому всё кончилось так страшно…

— Ты скоро? — нетерпеливо дёрнулся бормотунчик.

— Сейчас, сейчас, — прошептал Яр.

А что «сейчас»?

И он беспомощно проговорил:

— Ну скажи, что мне делать?..

Бормотупчик закачался. Хихикнул.

— Ты хитрый. Ты решил задать сто вопросов в одном… Хо-ро-шо!.. Хочешь вернуться — иди в правую дверь. Хочешь чего-то другого — иди в левую…

— Чего другою? — вырвалось у Яра.

— А того, что…– Бормотунчик вдруг пискнул и беспомощно повис. Успел выдавить угасающим голоском: — Дурак ты…

— Прости, я не хотел,– с испугом сказал Яр.

Бормогунчик висел тряпичным кульком.

«Прости», — ещё раз подумал Яр.

Перед ним были две двери. Боясь раздумывать, Яр ухватился за ручку левой.

Рванул.

За дверью была почти такая же комната. Лишь поменьше и почище. На дощатом столе валялся на боку большой продырявленный барабан и горела, оплывая, очень толстая свеча.

В углу на драном тюфяке спал Игнатик.

Глава четвертая
ИГНАТИК

1

Белый домик стоял на мысу, над спокойным зеленоватым заливом. Каменный, широко застеклённый, с плоской крышей и решётчатой башенкой маяка. В домике находилась диспетчерская служба порта.

Порт был крошечный. Его деревянные причалы прятались в бухточке за мысом. Большие суда к ним не совались. Торчал здесь голубой катер береговой охраны, да отстаивались днём крутобокие мотоботы рыбачьих артелей. Перед закатом они уходили на ночной лов. Диспетчерская главным образом и работала для промысловых экипажей.

К домику примыкал неказистый павильон с пышной чёрно-золотой вывеской:

Бар

У НЕПТУНА ЗА ПАЗУХОЙ

Здесь был постоянный приют не занятых ловом рыбаков и свободных от дежурства диспетчеров.

Яр зашёл к «Нептуну», когда солнце уже катилось к морю и делалось оранжевым.

Бармен Чёрный Яков, маленький, похожий на подростка, но с морщинистым личиком, обрадовался:

— Яр! Давно не заходил! Кружечку, а?

— Табаку, Яков. Пачку «Субмарины».

— Пачку «Субмарины» и кружечку. А?

— Мне через час на вахту.

— Кружечка холодного «Бомбардира» перед вахтой — самое дело, — уверенно сказал Яков.

Яр засмеялся:

— Ну, давай.

Кружка была из мятой тонкой жести, пиво сквозь неё холодило ладони. Яр оглянулся. У больших бочек, заменявших столы, было почти пусто. «Вот и хорошо», — с облегчением подумал Яр. Но тут же его окликнули:

— Эй, Яр! К нам иди…

У окна с частым переплётом «ошвартовались» двое: болтливый маячный мастер с длинным прозвищем Пауль Верхняя Душа и механик с мотобота «Креветка» Захар Лира. Захар был молодой, слегка ленивый, с широким бабьим лицом. В отличие от многих, нелюбопытный. У него в доме Яр снимал для себя комнатку.

Разговаривать не хотелось, но обычай требовал: зовут — подходи. Нарушать поселковые обычаи Яр остерегался.

Пауль Верхняя Душа суетливо подвинул ящик из-под консервов.

— Ты садись, садись, Яр, садись с нами. А то, гляжу, всё один да один. Сумрачный что-то. Служба, что ли, не ладится?

— Служба нехитрая, — обронил Яр и спрятал за кружкой лицо.

— А чего же тогда? А?

— Не копай ты чужую душу, Пауль, — с зевком сказал Захар. — Мало ли что у человека. Мы вот в одном доме живём, я и то не копаю.

— А чего и не копнуть? — не согласился Пауль. — Иногда копнёшь, а человек выскажется, и бывает ему облегчение…

— Да всё у меня нормально, — сказал Яр. — Ты, дядя Пауль, покопался бы лучше в своём фонаре. А то в пятницу с какого-то сейнера запрашивают: «У вас что за маяк? Мыс Грива или Белый Бык?» «Грива, — говорю, — вы что там, перепились все до полного побеления? Бык на семьдесят миль южнее». «А какого же растакого дьявола, — кричат, — у него зелёные проблески через пять секунд, как на Бычьей мигалке, а не через две, как про вас в лоции написано?» И открытым текстом как выдадут про наш маяк всё, что думают…

— Ну, этот факт особый, критика эта в чём-то правильная, — слегка обиделся Пауль Верхняя Душа. — Только я вижу так, что про маяк ты заговорил, чтобы разговор увести от себя. Дело, конечно, совершенно твоё. А мне просто в душе больно смотреть, если кто ходит понурый… Сперва ты вон какой бойкий был, да всё не один, а с мальчонкой. Чего его не видать-то, приёмыша твоего?

— Какой же он приёмыш? Он с родной тёткой живёт.

— Тётка тёткой, да и не родная она, а бес её знает какая. А за тобой-то он, бывало, как пришитый ходил…

«Да замолчи ты, дубина», — тоскливо подумал Яр.

И сказал:

— У него свои дела, мальчишечьи…

— Свои-то свои… Он, конечно, парнишка вроде смышлёный. И вежливый такой, только от нашей ребятни всё в сторонке держится. Со взрослыми нормально, а мальчишек здешних боится, что ли. Мне с башни всё видно…

— Не привык ещё, — сказал Яр. — По старым друзьям тоскует. Я же говорил, у него друзья погибли в обвале…

Пауль повздыхал, закивал, хотел опять заговорить, но язык у него стал потяжелее: во время беседы они с Захаром пропустили по паре кружек.

— Пора… — Яр поднялся.

В баре прибавилось посетителей. У двух бочек устроились компании по три человека. Дымили трубками. Оранжевое солнце пробивало зеленоватые клубы дыма, которые поднимались к потолку — к запылившимся моделям парусников и стеклянным шарам, оплетённым сизалевыми сетками. Шары — это были поплавки от сетей. Ещё недавно такой поплавок Яр подарил Игнатику…

Яр резко шагнул к выходу. Чёрный Яков закричал из-за стойки:

— Яр! Что же ты, а? После одной кружки не уходят! А, Яр?

— На вахту же…

Но тут его заметили другие.

— Яр! Подсаживайся!

— Давай, давай, Яр! Четверо — не пятеро, садись к нам…

— Не могу, ребята, надо Стефана менять. Время.

— Ну, что Стефан? — сказал со своего места Пауль. — Стефан молодой, подежурит ещё часок. Я вот пойду и скажу: «Ты, Стефан, подожди. Яр не часто с нами сидит, пускай побудет у Якова, а ты ещё подежурь маленько…» Дай мне, Яков, кружку, я отнесу Стефану.

«Ну и пусть», — устало подумал Яр. Стефан и в самом деле мог подождать, нравы здесь были простые.

Яр подошёл к бочке, за которой тянул пиво диспетчер Феликс. Он Яру нравился. Молодой ещё, но кряжистый, русобородый, по-стариковски спокойный. На первый взгляд он казался даже мрачным. Но глаза были ласковые и какие-то беззащитные. Кроме Феликса сидели тут механик поселкового кинотеатра Дымок — совсем мальчишка — и старый мастер канатного дела Антон Хвост, такой же разговорчивый, как Пауль Верхняя Душа.

Феликс улыбнулся. Дымок солидно крякнул и сделал глоток, а старый Антон заговорил:

— Садись, Яр, садись… Яша, ты нам принеси!.. Я вот смотрю, Яр, ты у нас целый месяц, а к здешней жизни всё не приспособился. Будто из другого мяса ты…

— Я человек с той стороны,– вздохнул Яр.

— Та сторона, эта сторона — предрассудки собачьи, — басовито сказал Дымок.

— Может, и предрассудки. Только откуда они взялись, вот вопрос, — осторожно проговорил Яр.

Феликс отвёл глаза и подавил улыбку. Старый Антон нелепо развеселился:

— Вопрос — это хорошо! Любопытному человеку интереснее живётся. Ты давай вопросы-то, мы, может, все тут и разберёмся!

— Хорошо. Что такое нашествие? — неожиданно для себя громко сказал Яр.

В баре замолчали. Потом кто-то мелко засмеялся.

Дымок солидно проговорил:

— Чушь это. Никаких нашествий не бывает.

— Бывают, — сказал Яр.

— Это шмели-то? — отозвался старый Антон.– Ну да, ну я знаю. На той стороне… А что шмели? У нас сроду не было…

— Это не просто шмели, — разозлившись, сказал Яр.

Феликс поцарапал бороду. Он был изрядно под хмельком, но сейчас посмотрел трезво.

— Яр, когда вулкан или цунами… вот, как на Жёлтых Камнях, например… никто же не спрашивает — что такое? Природа…

— Довели матушку-Планету, вот она и плюётся, — Сказали у соседней бочки. — И нечего тут искать других объяснениев…

— Кто довёл? — спросил Яр.

Старый Антон захихикал. Дымок, важно улыбаясь, курил. Феликс ласково проговорил:

— Яр, ты как с другой планеты, честное слово…

— Я и так с другой планеты, — ничем не рискуя, сказал Яр.

Старый Антон засмеялся, закашлялся, хлопнул по спине Дымка так, что у того вылетела трубка.

— Дым, пошли за пивом. Яков там уснул, не несёт…

Дымок важно поднял трубку, и они с Антоном двинулись к стойке.

Феликс царапал мундштуком латунный обруч бочки.

— Яр, ты хороший парень… Жаль, ты у нас не задержишься.

— Почему не задержусь?

— Ты сам знаешь. Тебе не это надо… Вопросы у тебя…

— А что, здесь не любят тех, кто спрашивает?

Феликс улыбнулся:

— Не здесь… Яр, ты совсем ничего не боишься?

«Боюсь потерять Игнатика», — подумал Яр, но это никого не касалось.

— Я пока не знаю, чего надо бояться…

— Ну и правильно! — вдруг пьяно сказал Феликс и грохнул кулаком по бочке. — Так и надо!.. Яша! Поставь, милый! Слышишь? Поставь ту пластинку! Один-то раз. Для Яра…

Шум в баре поутих. Яр оглянулся на стойку. Яков улыбался. Улыбка — беззубая щель на чёрном обезьяньем лице. С полки, из-за пёстрых бутылок, он достал плоский пакет, вынул пластинку, подул на неё. Положил на диск проигрывателя…

Стало совсем тихо. Солнце окуналось в море, стеклянные поплавки у потолка уже не блестели, но лампы ещё не зажглись. Скрытый за моделью галиона динамик зашипел. Потом ударил тяжёлый аккорд гитарных струн, пошла медленная мелодия.

И глуховатый мужской голос запел:

Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжём у берега
Последние корабли,
Наш маленький барабанщик
Уйдёт за вечерним солнцем
И тонкой блестящей льдинкой
Растает в жёлтой дали.

Это пел явно не артист. Но пел хорошо, по-настоящему. Со скрученной печалью и нарастающей жёсткостью. Яр вспомнил песчаный обрыв у крепости…

От горького пепелища,
От брошенных переулков,
Где бьют дожди монотонно
По крышам, как по гробам,
От злой измены, что рыщет
В домах опустелых и гулких.
Наш маленький барабанщик
Уйдёт, не сдав барабан…

Издалека, сначала незаметно, вошел, вплёлся в песню голос мальчишки (у Яра сжало горло).

Но есть утешенье — как будто
Последний патрон в обойме, —
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав.
И вот потому над Планетой
Шагает наш барабанщик —
Идёт он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек трав…

Кончилась песня, прошли секунды тишины. Потом загорелись лампы — будто свет в кинозале после окончания фильма.

У бочек задвигались, закашляли. Кто-то сказал:

— Да-а… Гордые были мальчики.

— Ну а что с того, что гордые? Сгорели, а толку…

— Не накликать бы чего… Ты, Яков, тоже… смотри…

— Да что мы, не люди, что ли? — громко спросил Феликс.

Вернулся Пауль Верхняя Душа.

— Ну вот, я сказал Стефану. Ты, Яр, не волнуйся, он подежурит, сколько надо. Мы с ним там посидели, он говорит: конечно, пускай Яр погуляет, если охота, а я, говорит, побуду за него, а потом он за меня, дело такое…

— Что это за песня была? — спросил Яр у Феликса.

— А вот, — опять хмелея, отозвался Феликс. — Это про тех ребят, которые тогда поднялись в Морском лицее, в городе… Дело давнее, а песня осталась.

— Как поднялись? Против кого?

— Против кого… Знать бы… Не хотим, мол, и всё. Карабины порасхватали с учебными патронами. А зачем эти хлопушки, если пожар. Это тебе не шмели…

Феликс макнул бороду в кружку.

— А в каком городе? — спросил Яр. — У реки?

— Ну, я же говорю: в Городе. Он один тут, Город…

— Феликс, а почему он пустой?

— Никто не живёт, вот и пустой. Вроде музей, заповедник…

— А почему не живут?

— Не хотят — и не живут. Ты сам попробуй в пустом-то городе…

«Чёрт, — беспомощно подумал Яр. — Хоть бы одного человека найти, который скажет…»

— Я видел там людей, — резко бросил он. — Врёте вы все тут. Люди там живут и ничего не боятся. Весёлые люди.

— Сколько их — весёлых — там? — совершенно трезво сказал Феликс.– Это те, кто смог… А если разобраться, какой смысл?

«Ни в чём нет смысла», — подумал Яр.

— Ладно, ребята, пора Стефана менять.

— Да подождёт он, Стефан-то, — заговорили с трёх сторон. — Ты, Яр, об этом не думай, ты к нашей компании привыкай. Вот и народу прибывает, посидим, споём наши рыбацкие… А вопросы, ну их, Яр, к чёрту…

В баре и правда становилось людно. За окнами темнело, но ещё видна была дорога от посёлка к мысу. Вверх по дороге тянулись завсегдатаи «Нептуна».

Появился высокий мужчина с бородкой-эспаньолкой и в круглых конторских очках, которые к его бородке совершенно не подходили. Это был начальник местной береговой охраны по прозвищу Шериф.

— Иду, слышу, музыка тут играет, — сказал он Якову. Яков засуетился, раскрутил шипучий пивной кран.

— Старую пластинку играем, — заговорил мастер Антон. — Садись, Шериф, вон к Захару, их трое. Мы для Яра тут пластинку играли, такое вот дело.

— Яр, привет, — Шериф протянул руку. — Ты как-то говорил, что хочешь своего мальчонку на катере покатать. Завтра идём в Новый Свет браконьеров гонять. Пойдёте с нами?

— Завтра я на вахте до вечера, — вздохнул Яр.

— Ну, тогда на той неделе… Пауль, сто гарпунов тебе в верхнюю и нижнюю душу! Почему твоя коптилка на башне опять мигает вразнобой, как пьяная курица? Я вот составлю донесение…

Пауль поперхнулся и засеменил к выходу. Там он столкнулся с краснощёкой крупной женщиной. Она заговорила с порога:

— Рыболовы! Мужичка моего здесь нету? Говорит, в рейс пошёл, а сам небось встал тут на прикол да наливает цистерны?

Посыпались шуточки. Смысл их сводился к тому, что «мужичка» здесь нет и что он в самом деле пошёл в рейс, но не за рыбой, а к какой-нибудь красотке.

— А и пусть провалится совсем, — говорила женщина и шагала среди бочек. — Мне от него чего надо-то? Ключ от погреба с собой унёс, пустая бутылка, а в погребе у меня банки для черешни. Будем теперь с Игнашкой замок сбивать… Яков, дай-ка спичек да полдюжины свечей, в погребе-то хоть глаз выколи… А, Яр! Здравствуйте, Яр!

Это была тётка Игнатика. Яр встал. Она подошла.

— Что-то не заходите к нам…

— Зайду. Работы много. Дело новое, вникаю… А Игнатик почему перестал ко мне забегать?

— Я и сама удивляюсь. Всё на чердаке сидит. То змея клеит, то вертушки ветряные делает. Я говорю: «Ну, с ребятами не играешь — дело твоё, а почему к дяде Яру ходить перестал? Он с тобой смотри как по-хорошему, на лодке катал, лук со стрелами сделал, курточку вон какую подарил, а ты…»

— А он? — тихо спросил Яр.

— А он чего?.. «Зайду, — говорит, — обязательно. Вот доделаю, — говорит, — эту штуку и пойду…» А глаза вниз глядят. Может, провинился перед вами?

— Да нет, что вы, — сказал Яр.

Вместе с тёткой Игнатика он пошел к выходу. («Яр, да подождёт Стефан-то!» — кричали вслед.)

Вечер был тёплый, начинали трескотню ночные кузнечики.

Тётка вдруг вздохнула и призналась:

— Боюсь за Игнашку я. Нездешний он какой-то. Не в том дело, что с другой стороны, а вообще… Сегодня стали свечки искать, чтобы в погреб лезть, нашли огарок, а он его взял и смотрит, смотрит. Потом я гляжу, а глаза у него мокрые… Вы бы поговорили, Яр, узнали, что с ним такое делается.

— Я бы поговорил, — с горечью сказал Яр. — Но он же не приходит…

— Он придёт. Я накажу, чтобы завтра же…

— Пусть придёт… Ну, скажите ему, что я соскучился, — беспомощно попросил Яр.

2

В тот вечер, когда Яр нашёл Игнатика, они остались в комнате со столом и свечой. Никуда не пошли. Ни о чём не говорили. Игнатик вздрогнул и открыл глаза, едва Яр наклонился над ним; коротко вздохнул, вцепился в Яра, прижался лицом к его пиджаку. И так они сидели долго-долго. И наконец Игнатик уснул. Яр положил его на тюфяк и уснул рядом. И последнее, что он помнил, был толчок страха: не приснился ли Игнатик?

С таким же страхом он проснулся.

Свеча догорела, пахло растопленным стеарином. В оконце бил утренний луч.

Игнатик сидел над Яром на корточках: грязный, босой, похудевший, в порванной рубашке, с чёрными царапинами на лбу и на ногах. Улыбался осторожно и печально.

Яр со странной, закаменевшей радостью придвинул Игнатика к себе. Шёпотом спросил:

— Как ты уцелел?

Игнатик шмыгнул носом, потёрся щекой о рукав Яра.

— Я не знаю… Бормотунчик сорвался с проволоки, заковылял под лестницу, а я за ним побежал. Думаю, куда это он? А там щель… Большая щель, вроде как ход какой-то. Он туда, я тоже туда. Потом всё задвигалось, сверху что-то навалилось… Яр, я сразу понял, что крепость поползла! Думал, что всё. Тут меня, кажется, щебнем завалило… Ну, я раскопался кое-как, а там такой длинный-длинный каменный коридор. Назад хода не было, я пошёл по коридору…

— А потом?

— Я шёл, шёл… Будто сто лет. Яр, это, наверно, ход под рекой. Я утром выбрался, а мне люди говорят: «Ты с той стороны?» Я говорю: «Не знаю». Они говорят: «Если с той стороны, садись на поезд, он идет до станции Мост. А там вернёшься к себе…» Два дяденьки и женщина, добрые такие, дали хлеба, посадили в вагон…

— А что за станция? Она здесь?

— Да не здесь… Я в вагоне спрашиваю: «Скоро станция Мост?» А все на меня смотрят, как на ненормального. Потом говорят: «Это же в другую сторону…» Я тогда сошёл на полустанке, чтобы на обратный поезд пересесть. А поездов нет и нет. Я пошёл к реке. Думаю: переплыву как-нибудь. Если под землёй прошёл, почему нельзя обратно переплыть? А потом смотрю — вот этот город…

— Пустой… — сказал Яр.

Игнатик кивнул:

— Ага… Только не совсем пустой. Я так умаялся, лёг ка траву у фонтана и заснул. А меня кто-то поднял и понёс. Я даже проснуться как следует не мог… Потом проснулся уже здесь. Смотрю: на столе хлеб и кружка с водой. Я поел и опять заснул… Яр, я даже не думал, что ты меня так скоро найдёшь… Яр, а ребята? Они живые?.. Яр! Ну ты чего молчишь?

Игнатик заглянул Яру в лицо и заплакал.

Через час они ушли из города, который солнечным утром казался ещё более пустым, чем в сумерках. Съели огрызок хлебной корки, который лежал на столе, умылись у фонтана, булькавшего одинокой струйкой, и ушли.

Игнатик сказал, что у моря, километрах в сорока от города, есть рыбачий посёлок и там живёт его тётка. Правда, незнакомая, он про неё только слышал, а никогда не видел, потому что жили на разных сторонах. Но всё-таки тётка.

— А почему, если на разных сторонах, то нельзя видеться? — спросил Яр. — Почему запрещено переходить реку?

— Да нисколько не запрещено, — отозвался Игнатик. — Просто считается, что это принесёт беду… Да теперь уже всё равно.

Игнатик больше не плакал, он стал сумрачно-деловитым. Уже за городом, когда шли на север по высокой луговой траве, он сказал:

— Поживём в посёлке, а там решим, что делать. В Орехов нам возвращаться ни к чему…

— Тик… Если мы не вернёмся, кто расскажет родителям Альки, Данки и Читы про всё, что было?

— Я напишу письмо из посёлка, — хмуро сказал Игнатик. — Читаным папе и маме. Они-то уж точно уцелели, они были за городом. А остальные — кто знает…

— Письмо дойдёт?

— Письмо-то дойдёт… Яр, ты сможешь быть рыбаком?

— Не пробовал, Тик… А зачем?

— Яр… Голубятня же сгорела. Я не знаю, как ты теперь обратно…

— Ничего, малыш, как-нибудь, — сказал Яр.

— Ты на меня не сердись очень сильно…

— За что сердиться-то? Наоборот, спасибо тебе.

— За что?

«За то, что ты есть», — подумал Яр. И сказал:

— За то, что нашёлся.

— Я один нашёлся, — прошептал Игнатик. — Вот если бы были ребята… Можно было бы даже построить новую голубятню… А сейчас…

Потом они долго шли молча, потому что думали о Данке, Альке и Чите.

В середине дня они пришли к чистой речке с заросшими тальником берегами. Напились холодной воды. Потом Игнатик странно замер, плюхнулся животом в воду, забарахтался. Яр кинулся, схватил его за рубашку, поднял. Игнатик прижимал к животу длинную рыбину. Он бросил её далеко на берег. Рыбина попрыгала в траве и уснула.

— Вот ты как раз и есть рыбак, — сказал Яр.

— Я случайно, — вздохнул Игнатик. — Сам не ожидал.

— А как будем есть? Сырую?

— Испечём.

— А чем огонь разведём? Свечки-то нет…

Игнатик глянул потемневшими глазами: «А если бы и была? Нас же не пятеро…» «Ох и дурак я», — сказал себе Яр.

Игнатик шарил в карманах мятых шортиков.

— У меня, кажется, стёклышко есть. Вот… — Он вытащил маленькую линзу. — Это мы с Читой телескоп делали…

Они набрали сухой травы, наломали в кустах веток. Разложили небольшой, но жаркий костёр, а потом в углях испекли рыбу. Съели её несолёную, пахнувшую водорослями.

— Давай отдохнём, — попросил Игнатик. Он сбил ноги. Сандалии он потерял при обвале, а ходить так много босиком не привык.

Они легли под кустом и уснули до вечера.

Когда проснулись. Яр спросил:

— Будем здесь ночевать или двинемся в путь на ночь глядя?

— Пойдём, — сказал Игнатик. — Мы же выспались.

Но скоро Игнатик стал опять спотыкаться. К тому же он вздрагивал: над лугами поднимался влажный туман, сумерки были зябкие.

Яр закутал Игнатика в пиджак и взял на руки.

— Ну вот, как маленького, — пробубнил Игнатик, но больше не спорил.

Яр зашагал через высокую траву по плечи в тумане.

На пути поднялись невысокие холмы. Яр взошёл на плоскую вершину. Совсем стемнело. И Яр впервые взглянул на звёздное небо Планеты.

— Смотри Тик, — сказал он с неожиданной радостью. — Те же созвездия, что у нас!

Игнатик шевельнулся и осторожно спросил:

— Ты очень скучаешь по своей Земле?

— Я?.. Знаешь, Тик, мне кажется, здесь та же Земля… «И здесь у меня есть ты», — добавил он про себя.

— Яр, — тихо сказал Игнатик и часто задышал у щеки Яра. — Мы с тобой теперь одни на свете. Ты и я.

— А тётки твои? — помолчав, спросил Яр.

— Ну что тётки! Та, у которой жил, она нисколечко меня не обижала, но… я ей что есть, что нет. А эту я не знаю… Яр…

— Что, Тик?

— Если вдруг получится, что ты сможешь уйти… Ну, туда, к себе… Яр, тогда хотя бы…

— Я никуда не уйду. По крайней мере, без тебя не уйду, — будто ставя точку, сказал Яр.

Игнатик вздохнул, повозился и спросил:

— Ты не устал нести меня?

— Нет, — сказал Яр и стал спускаться с холма.

К утру они пришли в посёлок. Расспросили словоохотливых жителей и разыскали дом тётки. Тётка, едва услыхав, что это Игнатик, запричитала, начала кормить его и Яра. Потом отмыла Игнатика в большущей деревянной бочке, а Яр в это время рассказал про нашествие и про то, как они с Тиком здесь оказались.

Всё рассказал. Кроме одного: кто он и откуда. Объяснил, что работал радиомастером, жил по соседству с Игнатиком, ходил иногда с ребятишками на прогулки. Пошёл и на этот раз, и вот…

— Беда-то какая!.. — ахала тётка чересчур громко, но, видимо, искренне. — Надо же, какое дело стряслось… Да и вправду говорят, что на том берегу всё не так… Вам теперь туда ни к чему возвращаться, если вы человек одинокий. Что вам в разорённом-то городе? Если вы радиомастер, то идите в диспетчеры, у нас в посёлке понимающих людей ох как ценят…

И Яр пошел в диспетчеры. Страховая квитанция с именем Я. Охты вполне заменила удостоверение личности. Главное, что человек знает аппаратуру. Через два дня Яр заступил на первое дежурство.

Он стал жить, как все. Стал курить трубку, заглядывать в бар, вести разговоры об уловах и авариях. Надолго ли такая жизнь, он не знал. Надо было выждать и разобраться. Надо было многое понять. И узнать. Прежде всего о Планете: почему она похожа на пустынный заросший двор, хозяева которого то ли состарились, то ли махнули на всё рукой? Почему боятся числа «пять»? Что за рубеж положила между людьми река? Какие на Планете города и страны, как живут в них люди и чего хотят?

Он спрашивал иногда, но ответы были неясны или насмешливы. А спрашивать настойчиво и часто Яр не решался. Он и так был человеком «с той стороны».

Когда дежурств не было, они с Игнатиком ходили по берегу моря и окрестным холмам. Игнатик собирал раковины и похожие на зверюшек камни. Яр что-нибудь рассказывал: про мушкетёров, про Робин Гуда, про планету Меркатор. А иногда просто так гуляли, молча. Игнатик был тихий и неулыбчивый. Яр тоже помнил про крепость. Алька, Чита и Данка словно ходили рядом…

С поселковыми ребятами Игнатик не играл. Они его звали несколько раз, а потом оставили в покое. Ребятишки были славные, не задиристые, не обижались на Игнатика за его одинокий характер. Один раз, в праздник, даже сделали ему яркого воздушного змея и принесли в подарок. Этого змея Игнатик раза два запускал с крыши, но снова один, без ребят.

Потом Игнатик нашёл незаметную травку на склоне холма. Пригляделся, упал на колени, осторожно взял, не срывая, стебелёк с разлапистыми листиками. Повернулся к Яру — глаза с искорками.

— Смотри, Яр!

— Что?

— Пятилистник же…

— Ну и что, Тик?

— Это же… Нет, я потом скажу. Ох, почему я раньше не подумал? Яр, нам надо к сухому дереву!

— Куда?

— К сухому… Ой, нет, я потом скажу. Я сначала всё обдумаю.

— Думай, — улыбнулся Яр. Он был рад, что Игнатик так оживился.

С того дня Игнатик стал веселее. Сделал себе лук со стрелами (тетиву смастерил из шнурков от башмаков, которые дала ему тётка). Заставил Яра играть в Робин Гуда…

А через пять дней не пришёл к Яру в диспетчерскую, хотя обещал. При встрече отвел глаза и пробормотал, что забыл. Потом спрятался, когда Яр хотел позвать его в кино. И пошло: то ускользнёт, то опустит глаза и что-то бормочет неохотно. Так он вёл себя целую неделю. И неделя эта была для Яра пыткой.

И в эту ночь, на вахте. Яр мучился: «Придёт или не придёт?»

3

Игнатик пришёл. Рано утром. Яр заметил его из окна. Игнатик брёл в тени длинного деревянного забора — то по скользкой от ночного дождика тропинке, то по мокрой траве. Казалось, он нарочно не выходит на солнце, хочет остаться незамеченным.

Но он всё равно был заметен издалека в своей оранжевой рубашке. Это была та рубашка, в которой он ходил в цирк. Потрёпанная теперь, много раз стиранная и зашитая, она не потеряла своей яркости. Парусиновые шортики обветшали, стали мятые и серые, как мешковина, а рубашка пламенела даже в тени.

На ногах у Игнатика болтались рыбацкие сапоги. В каждый можно было засунуть по мальчишке. Голенища с отогнутыми отворотами тяжело хлопали его по коленкам.

Может, из-за этих сапог Игнатик и шёл так медленно?

Яр подавил желание вскочить и поспешить навстречу. Лишь когда Игнатик остановился у крыльца диспетчерской, Яр вышел на ступеньки.

Игнатик неулыбчиво посмотрел на него и опустил голову. Яр увидел белобрысую макушку с отросшим хохолком.

Яр спустился с крыльца, сел на бетонную ступень, взял Игнатика за повисшие руки, поставил между колен.

Игнатик смотрел в сторону.

Тихо-тихо, осторожно-осторожно Яр сказал:

— Тик… ну, ты чего?

Игнатик переступил внутри сапог тонкими ногами и отозвался, всё так же глядя в сторону:

— Я ничего… Ты сказал, чтобы я пришел. Я вот…

— Что с тобой?

— Со мной? — Он попытался улыбнуться. — Всё в порядке.

— Слушай… Игнатик… Я чем-то обидел тебя, да?

— Нет, что ты, — испуганно и честно сказал Игнатик. Быстро посмотрел Яру в глаза. Потом заморгал и опять отвернулся.

— Тогда почему ты от меня бегаешь?

— Я не бегаю…

— Тик…

— Ну… разве я бегаю?

— Ты не хочешь меня видеть?

— Я… хочу… Просто дела всякие. Тётя всё время просит по хозяйству помочь. И ты работаешь…

— Я не знаю, что и подумать, — беспомощно проговорил Яр. — Может быть, кто-то тебя не пускает? Тётка? Говорит, что пускает, а сама…

— При чем тут тётка? — с пробившейся горечью сказал Игнатик.

— А кто?

Он молчал.

— Тогда кто? — с отчаянием спросил Яр. — Может, кто-то напугал тебя? Или сочинил про меня какую-нибудь чепуху? Или… Я просто не знаю, что подумать! Тик… Может, я сам в чём-то виноват?

Игнатик отрицательно помотал головой.

— Есть же какая-то причина! — почти крикнул Яр. — Игнатик… Ну?

У Игнатика шевельнулись губы. Кажется, он беззвучно сказал: «Есть…»

«Слава богу, это хоть что-то», — подумал Яр. Он приподнял невесомого Игнатика за бока, вынул из сапог и посадил на колено.

— Теперь ты мне всё скажешь. Да?

Но Игнатик молчал. Шевелил пальцами босых ног и не поднимал головы.

Яр ладонью провёл по его заросшему затылку.

— Конечно… Ты ещё маленький, а я почти старик. Мы разные… Но той ночью, когда я тебя нёс… Ты тогда сам сказал: «Мы с тобой одни на свете…» Я думал, это по правде, думал, мы никуда друг без друга…

Игнатик перестал шевелить пальцами и весь затвердел.

— Сейчас, наверно, ты не так думаешь… — пробормотал Яр. — Но всё же… ведь не враг же я тебе…

Игнатик беззвучно заплакал. Потом обхватил Яра за шею и уткнулся ему в плечо. Вздрагивая, прошептал:

— Я же не виноват… Они не велят.

— Кто?! — с радостью и злостью крикнул Яр.

— Ну… они… эти… — всхлипывал Игнатик.

— Да кто же, дьявол забери? Кому какое дело? Кто посмел?!

— Эти… ты не знаешь, что ли?

— Ни черта я не знаю! — ликуя в душе, отозвался Яр. Игнатик был е г о. Его братишка, его сын и друг — на остальное плевать.

— Ну, кто же, Тик? Перестань плакать… Ты же понимаешь, я многого не знаю. Что им нужно от нас? Кто они такие?

— Это… те самые люди… которые приходят и всё велят…

— Откуда приходят? Они здешние?

— Да нет же, — опять всхлипнул Игнатик и повозился, вытирая о рубашку Яра мокрое лицо. — Они не такие… Все говорят, что их нет, а знают, что есть…

— Чушь какая-то…

— Я тоже сперва думал, что чушь. А он пришёл и сказал, чтобы я не смел…

— Что не смел?

— Приходить к тебе.

— Но почему? Почему?!

Игнатик глянул влажными умоляющими глазами.

— Я не знаю… Говорит, если будем видеться, они убьют…

— Кого? Тебя? — подобравшись, как для атаки, спросил Яр.

— Тебя.

— Бред.

Яр знал, что не бред. Включилось тренированное чувство разведчика и чётко сигналило ему, что рядом есть непонятный враг. Но Игнатик должен жить без страха. Как можно беззаботнее Яр сказал:

— Посмотрел бы я на человека, который попробует меня убить…

— Яр, они могут. Правда.

— Тик… — очень ласково проговорил Яр. — Я прошёл подготовку в высшей школе космических первопроходцев. У меня реакция, как у электронной машины. Я увертываюсь от пули и стреляю без промаха в подброшенный орех. Из-за плеча.

— У тебя, значит, есть пистолет? — живо спросил Игнатик.

— Есть, — соврал Яр.

— Покажешь?

— Да… после. Он в сейфе сейчас.

Лицо Игнатика — похудевшее, в мокрых разводахстало сумрачно-строгим.

— Яр, ты носи его всегда с собой.

— Хорошо…

— Обязательно с собой. Яр, они не шутят… Я, наверно, зря тебе про всё сказал… — Игнатик опять чуть не заплакал. — Они не велели говорить, а я сказал. Теперь, наверно, будет плохо…

— Плохо будет тому, кто попробует нас задеть, — очень бодро и уверенно произнёс Яр. — Это я тебе обещаю железно. Поверь.

Игнатик снова — теперь уже с облегчением — ткнулся носом Яру в плечо. Видимо, он устал от страха, от тоски, и сейчас душа его отдыхала. Он уверовал, что космический первопроходец с пистолетом сильнее тех врагов…

Каких врагов? Кто они? Как выглядят?

Обо всём этом надо было спросить Игнатика.

Но спрашивать — значит показывать свою неуверенность. Значит, будить в Игнатике прежние страхи. Яр сказал:

— Видишь, я не боюсь. И ты никого не бойся. Главное, чтобы мы были вместе.

Игнатик слабо улыбнулся и кивнул.

Яр снова погладил его по затылку. Поднял, осторожно вставил в сапоги.

— Зачем ты их таскаешь, такие бахилы?

Игнатик улыбнулся уже веселее.

— Тетка сказала, что такая примета есть: кто целую неделю морские сапоги не будет снимать ни днём ни ночью, обязательно станет капитаном. Вот я и не снимаю.

— И спишь в них?

— Ага…

Яр хотел рассмеяться, но раздумал.

— Ты очень доверчивый, Тик, — сказал он серьёзно. — Ужасно доверчивый. Тетка сказала тебе смешную шутку, а ты веришь. Какие-то болтуны пришли и наплели тебе всякую чепуху — ты тоже веришь.

Игнатик помолчал. Потом быстро глянул и сказал с лукавинкой:

— Ага, я доверчивый… Вот поверил, что ты есть на свете, и ты правда есть.

Теперь Яр рассмеялся:

— Это ты хорошему поверил. А ерунде верить не надо.

Игнатик выбрался из сапог.

— Я их здесь оставлю. Я домой сбегаю, а потом опять приду, скоро. Я тебе черешни принесу…

Он и правда скоро вернулся. Прискакал босой, весёлый, с большим кульком белой черешни.

— Вот, смотри, какая в тёткином саду созрела.

Они сели на скамью у пульта.

— Я с тобой буду дежурить, — решил Игнатик.

Вахта была спокойная. Мотоботы вернулись вовремя, аварийных сигналов не поступало, залив под утренним солнцем лежал пустой и тихий, только еле заметный парусник маячил у горизонта.

— Завтра возьму у Захара шлюпку и пойдём с тобой под парусом на Медный остров, — сказал Яр Игнатику.

— Ой, правда? Я под парусом ещё ни разу… А если шторм?

— Не бойся, на завтра сводка спокойная.

— Да я и не боюсь, если с тобой… С тобой вообще ничего не боюсь… — Он придвинулся поближе.

— Совсем ничего?

— С тобой? Совсем.

— Тогда… Игнатик! Расскажи, что это были за люди.

Он съёжился на миг, притиснулся покрепче, зябко обхватил коленки.

— Игнатик, ты же не боишься.

— Да… Но не хочется про них. Лучше вечером про всё расскажу… Можно, я у тебя буду ночевать?

— Даже обязательно… Только без сапог.

Игнатик серьёзно сказал:

— Ладно. Всё равно я их уже снял… Яр…

— Что, Тик?

— Они… эти люди… по-моему, они знают, кто ты такой.

— Почему ты решил?

— Они говорили: «Зачем ты с ним связался? Всё равно он скоро уйдёт туда, к себе…» Яр, ты не уйдёшь?

— Я же обещал: без тебя никуда не уйду.

Весь этот день Яр прожил с ощущением, которое у разведчиков называется «на щелчке». Оно возникает на незнакомых планетах, когда нет ясной опасности, но есть её предчувствие и каждую минуту можно ожидать чего угодно. Защелкнуты гермошлемы и браслеты датчиков, щелчком сдвинуты вперёд предохранители бликов…

Правда, сейчас не было ни шлема, ни датчиков, ни излучателя, а состояние «щелчка» перебивала радость оттого, что Игнатик — вон он, рядом.

Он был рядом целый день. Листал вахтенные журналы, копался в старом ненужном приёмнике, мастерил из его деталей и лампочек смешного человечка. А когда завечерело, весело сказал:

— Я сбегаю, тётке скажу, что буду у тебя ночевать. Ты не уходи пока, я вернусь, и вместе пойдём к тебе.

— Только не задерживайся, Тик…

— Я как стрела!

Едва он умчался, пришёл Феликс.

— Ну что, Яр, всё спокойно на морях? Гуляй, я заступаю.

— Заступай… Феликс, я спросить хочу. Уточнить, так сказать. Мне, как диспетчеру, выдали всё, что положено?

Феликс откровенно удивился:

— Откуда я знаю? А что именно тебе выдали?

— Ну, форму, документы… Аванс… А оружие не полагается? Говорили, что вроде бы тем, кто на суточных вахтах, положен пистолет.

— Бог ты мой, да зачем он на вахте? Пираты, что ли, нападут?.. Ну, вообще-то положен, поскольку диспетчер — это ещё и представитель береговой охраны. Только никто их не берёт, морока лишняя.

— Может, и морока. Но я привык, чтобы всё по форме.

— Скажи Шерифу, он выдаст.

— Надо сказать…

— Скажи… Яр… — Феликс глянул быстро и непонятно. — А тебе игрушка эта только для формы? Или…

— «Или»… — сам не зная почему, сказал Яр. Впрочем, Феликсу он верил.

— Тогда лучше возьми мой.

— То есть?

— Мой собственный. С давних времён остался. Таскаю вот по привычке, никто не знает…

Феликс, усмехаясь, полез за пазуху и вынул небольшой плоский пистолет с ребристой рукояткой. Видно, что старенький — воронёные детали на острых краях были вытерты до светлого металла. Феликс оглянулся и положил пистолет на ладонь.

— Надёжная система, «викинг». Только запасной обоймы нет, всего семь патронов… Ну, надо будет — достанешь. Бери.

— Да, но… так, наверно, не полагается?

— А кому какое дело? Это же мой. Бери, Яр, тебе нужнее… Люблю таких, как ты. Сам вот не потянул…

— Ты это о чём? — с тревогой спросил Яр.

— О смелости, — вздохнул Феликс. И затолкал пистолет Яру в карман куртки. — Бери… Жаль, не задержишься ты у нас, Яр.

— Ты уверен? — тихо спросил Яр.

— Чую…

— Пойду я, — сказал Яр. — Спасибо, Феликс. Пойду встречу Игнатика. Он небось уже летит сюда…

Яр не встретил Игнатика по дороге и слегка встревожился. Вошёл в поселок. Побеленные каменные домики с односкатными крышами вытянулись в длинную улицу. Дом, где жил Игнатик, был в самом начале.

У крыльца стояла тётка.

— Что-то не торопится наш Игнатик, — сказал Яр.

— Как же не торопится? Уже уехал, — отозвалась тётка и жалобно взглянула на Яра.

— Как уехал?!

— Сосед на бричке проезжал, обещал его подбросить до вокзала. Там, говорят люди, бывает вечерний поезд…

— Какой поезд? — с отчаянием спросил Яр.– Зачем?

— Да вы не знаете разве? — Она всплеснула руками. — А он мне сказал, что только сейчас попрощался с вами! К себе в Орехов, говорит, поеду, там вроде бы всё наладилось… Скучаю, говорит… До станции Мост, говорит, а там уж как-нибудь на ту сторону…

— А как же вы его отпустили?

— А как не пустить? Он и не слушал, встрёпанный такой. Прибежал, письмо, говорит, дали на почте от той тётки, она пишет: приезжай. И сказал, что вы разрешили. Курточку, что вы подарили, взял, кой-какие вещички в сумку кинул, меня обнял… Я ещё говорю: «Деньги ведь надо на билет…» А он: «Не надо, мне Яр дал, вот смотри…»

«Не давал! — ударила мысль. — Но кто-то дал. Кто-то успел напугать и уговорить за эти полчаса… Гады…»

Думал это Яр уже на бегу.

Глава пятая
ДОРОГА

1

Вокзал находился в двух милях от посёлка. Громадный и странный. Лет пятьдесят назад на берегу хотели устроить большой курорт, но потом то ли раздумали, то ли война помешала. То ли кто-то запретил. А вокзал успели выстроить. Даже не вокзал, а целый вокзальный город. Сюда должны были прилетать самолёты, приплывать пароходы, приходить поезда.

Теперь у громадных причалов изредка швартовались катера и рыбачьи лайбы. На мол со взлётно-посадочной полосой раз в неделю садились трескучие бипланчики местной линии. А по рельсам, спрятанным в полыни, редко и нерегулярно бегал поезд прибрежной железной дороги.

…Яр понимал, что бричку ему не догнать, если двигаться следом. Но был короткий путь — через холмы.

На бегу Яр проверил пистолет. Это была очень простая и, значит, надёжная система. Яр загнал в ствол первый патрон, нажал предохранитель и положил «викинг» во внутренний карман, за пазуху.

«Стреляю без промаха в подброшенный орех, — усмехнулся он. — Пижон, дурак старый». Из оружия с пороховыми патронами Яр стрелял два раза в жизни, в незапамятное время, на учебном полигоне Ратальской школы.

«Впрочем, не так уж плохо стрелял. Может, и не промахнусь, если придётся…»

Тропинка вывела на холм, поросший мелким дубняком. Солнце стояло невысоко, и распахнувшееся впереди море было усыпано блестящей чешуёй. На этом искрящемся зеркале чернели здания вокзала. Он был такой громадный, что многоэтажные корпуса казались приземистыми. Над ними торчала башня, похожая на колокольню Петропавловской крепости.

Чёрная взлётная полоса надвое разрубала сверкающее море.

Яр бегом стал спускаться к вокзалу…

Площадь перед центральным зданием когда-то вымостили ракушечными многоугольниками. Сейчас некоторые плиты исчезли, а оставшиеся были вздыблены и расколоты проросшими корявыми кустами с чёрными ягодами. Кусты хватали Яра за штанины.

Яр остановился. Обогнал он бричку или нет? Если обогнал, где её ждать? Не было заметно, чтобы к заросшей площади вела какая-нибудь дорога.

Не лучше ли поспешить прямо к поезду? Уж там-то Игнатик окажется обязательно.

Яр вошёл в арку центрального входа и оказался в пустом гулком помещении с неимоверно высоким потолком. На потолке он разглядел облупленную картину: два человека с плоскими лицами, в мундирах, аксельбантах и золотых эполетах улыбались и пожимали друг другу руки. Картину окаймляла лепная рама из перевитых розами знамен и сабель.

В дальнем конце зала темнел ряд окошечек. Яр двинулся туда. Под ногами постукивали расшатанные плитки кафельной мозаики.

Окошечки были закрыты. Над ними белело лепное слово «КАССА». В завитках букв скопилась пыль, а на букве «К» сидел рыжий паук. Треснувшая стеклянная табличка извещала: «Уважаемые пассажиры, ездить без билетов запрещается правилами и Вашей совестью».

«Игнатик наверняка будет покупать билет, — подумал Яр. — А может быть, уже купил? Где?»

Яр постучал в окошко, над которым сидел паук. Оно тотчас открылось. Возникло лицо седой дамы, похожей на актрису-пенсионерку.

— Скажите, пожалуйста… — нетерпеливо начал Яр.

Дама сухо произнесла:

— Потрудитесь пройти на платформу, касса работает в летнем павильоне. Поезд до станции Мост уходит в двадцать ноль три.

Окошко захлопнулось, подняв облачко пыли. Яр чертыхнулся и посмотрел вокруг. Над тёмной аркой увидел выпуклые слова:

ВЫХОДА НЕТЪ

ВЫХОДЪ НА ПЕРРОНЪ

Яр мельком удивился твердым знакам и противоречивости надписей и решил поверить той, что ниже.

Туннель был тёмный, только впереди светился полукруглый выход. Яр торопливо двинулся на свет. Ему казалось, что идёт он страшно долго. Мягкий пол будто ехал назад и оттягивал Яра от выхода. А может быть, так и было? Но в конце концов Яр приблизился к солнечной арке и шагнул через медный порог.

Он оказался не на перроне. Перед ним было море и узкий жёлтый пляж с синими и красными зонтиками, с горками для съезжания в воду и круглыми разноцветными будочками. Направо и налево пляж тянулся бесконечно. Позади так же бесконечно тянулись бетонные стены вокзальных зданий. Оконные стёкла слепяще отражали солнце, но кое-где чернели пустые квадраты.

На пляже было многолюдно, это казалось удивительным после пустоты вокзала. Да и вообще — вечер уже, не время для такого массового купания. Но мелькали пёстрые мячи, смеялись ребятишки, монотонно кричал бродячий фотограф.

Яр оглянулся, собираясь вернуться, но недалеко мелькнула оранжевая рубашка.

— Игнатик! — Яр крикнул негромко, сдавленно, чтобы не привлекать чужого внимания.

Рубашка метнулась за голубой киоск с мороженым.

Зарываясь башмаками в песок, прыгая через коврики с разложенной снедью. Яр бросился к киоску. Ему сердито кричали вслед.

За киоском никого не оказалось.

Оранжевая рубашка мелькнула у вокзального здания. Там, в серой плоской стене, была узкая дверца. Игнатик исчез в этой дверце. Яр кинулся следом.

Он оказался в бетонном коридоре, вдоль которого тянулись железные трубы разной толщины. Их коленные изгибы иногда перегораживали дорогу. На изгибах торчали колеса вентилей. Пахло ржавчиной и тёплой сыростью. Вдали быстро простучали подошвы.

— Игнатик!

Всё стихло. Даже эхо увязло в мягкой духоте.

Коридор, закругляясь, привел Яра в подвал. Солнце почти горизонтально врывалось в квадратные оконца у потолка.

Подвал был полон якорей.

Это был целый музей якорей. Царство якорей. Мир якорей.

Кладбище якорей…

Якоря лежали, стояли, косо навалившись друг на друга, на стены и на каменные столбы. Здесь были классические адмиралтейские якоря с истлевшими деревянными штоками, знаменитые якоря Холла с теплоходов и стальных крейсеров, старинные якоря-кошки. Якоря всех конструкций и видов: двурогие, однорогие, многорогие. Грибовидные и винтовые. Маленькие, от рыбачьих лодок, и пятиметровые великаны от океанских кораблей. Все ржавые и забытые.

Яр мельком подумал, что если якорь — символ надежды, то здесь кладбище многих-многих надежд.

Между якорями лежали и висели лохматые от ржавчины цепи. Звенья у некоторых были с колесо мотоцикла.

Яр прыгал через цепи, стремясь в ту сторону, где ему опять послышался топот мальчишечьих ног.

— Игнатик, подожди!

Крик запутался в этом железном лесу, погас…

Яр налетел на кирпичную стену, кинулся вдоль неё, увидел металлическую лесенку, бросился по дребезжащим ступенькам. Лесенка, круто ломаясь, повела вверх внутри узкой шахты. Горели пыльные лампочки в проволочных клетках. Проржавевшие ступени иногда гнулись под ногами. Стало ясно, что Игнатик здесь не пробегал. Вернуться? Нет, бессмысленно гоняться по лабиринтам. Лучше выйти к поезду и встретить Игнатика там.

Лестница привела в квадратную комнату — пустую, белую, без окон. Мягко светил плафон. Чернела обитая кожей дверь. Яр дернул её.

Он оказался в небольшом зале. Блестел светлый мрамор, горели электрические канделябры. За овальным столом сидели похожие друг на друга люди — в тёмных костюмах, с гладкими неподвижными лицами.

— Что вам угодно? — бесцветным голосом спросил один.

— Мне угодно выбраться на перрон, — резко сказал Яр.

Человек невозмутимо разъяснил:

— Вам следует вернуться. Выход на перрон через соседнюю дверь.

Яр шагнул назад — он забыл в этот миг, что в белой комнате другой двери не было.

Впрочем, и самой комнаты не было. Яр увидел что-то вроде большого склада. По нему сновали молчаливые люди в серых халатах. Они грузили на тележки с мягкими колёсами длинные тюки.

В этой молчаливости, в тусклом свете лампочек, в запахе грязной ткани была тоскливая мрачность. Словно грузили обёрнутые мешковиной трупы. Но, конечно, это не так. У стен Яр заметил штабеля каких-то одинаковых гипсовых статуй. Скорее всего, их и увозили куда-то.

Яр прошёл через склад. Ему смотрели вслед, но ничего не говорили.

За складом был светлый коридор с окнами в одну сторону. Окна оказались распахнуты. Яр увидел наконец платформу, заросшие рельсы, на них дырявые товарные вагоны и мятые цистерны. Две нитки рельсов не были ржавыми, они блестели среди зелени. По ним подтягивался к платформе поезд с аккуратным паровозиком и зелёными вагончиками.

Искать выход на перрон — значит опять запутаться в дурацких переходах и подвалах. Проще было прыгнуть вниз — окна тянулись невысоко от земли, на уровне второго этажа.

Яр опёрся ладонями о подоконник… И услышал:

— Ярослав Игоревич, подождите…

Яр замер. Шевельнул плечом, ощутил мышцами груди спокойную твёрдость пистолета. Оторвал от подоконника ладони и медленно обернулся.

В двух шагах стоял человек в чёрном костюме. В белой сорочке с тёмным галстуком. Среднего роста, сухощавый. С приветливым лицом без морщин. С гладкой чёрной причёской — такой блестящей, будто голову помазали дёгтем.

— Ярослав Игоревич, не могли бы вы уделить мне две минуты?

Человек говорил странно: губы его почти не двигались и лицо не менялось. Но голос был приветливым.

— Да, если две минуты, — как можно спокойнее отозвался Яр. — Я спешу.

— Я знаю. Об этом и речь… Куда-нибудь пройдём или побеседуем здесь?

— Здесь, — сказал Яр.

— Как угодно… — Человек отошёл к стене против окна, слегка прислонился, взялся за тонкую трубу, которая шла сверху к решётчатой батарее отопления.

— Я слушаю, — сказал Яр.

— Ярослав Игоревич, вам не следует разыскивать мальчика…

«Что же, этого надо было ждать, — подумал Яр. — Может быть, оно и к лучшему». Знакомое ощущение «на щелчке» взвело в нём тугие пружины. Яр сел на подоконник, прижался затылком к косяку. Быстро глянул на перрон — Игнатика не было. Яр посмотрел на человека. Тот ждал.

— Разыскиваю я мальчика или нет, это моё дело, — сказал Яр. — Моё и мальчика. Но никак не ваше.

Казалось, человек слегка вздохнул, хотя лицо его опять не шевельнулось. Оно блестело, как глазированное.

— Вы заблуждаетесь, — сказал человек. — Это дело касается очень многих. В том числе и меня.

— Кто же вы такой?

— Меня зовут Тот.

Яр усмехнулся:

— Исчерпывающий ответ. По-моему, это имя какого-то египетского божества.

— Я не божество. И это не имя. Скорее, местоимение. «Тот, того, тому… тот, который…» И так далее.

— Ну и что же Тот который хочет от мальчика и от меня? — сдержанно спросил Яр.

— От мальчика почти ничего. Только чтобы он не был в контакте с вами… А от вас: чтобы вы последовали доброму совету…

— Жду совета.

— Вернитесь домой.

— Домой — это куда?

Тот улыбнулся уголками твёрдого рта.

— Я имею в виду крейсер.

— А-а… — сказал Яр.

Поезд подошёл к платформе, но она была совершенно пуста.

Человек заговорил вкрадчиво, его голос теперь напоминал шелест сухого песка:

— Поверьте, это в наших силах — вернуть вас на корабль.

— Охотно верю, — вежливо отозвался Яр. — Но вы, наверное, не думаете, что, услышав ваш совет, я тут же соглашусь.

Тот снова улыбнулся:

— Нет. Я понимаю, что обязан ответить вам на некоторые вопросы.

— Вот именно, — сказал Яр.

— Хорошо. Спрашивайте.

— Спрашиваю. Что такое нашествие?

Тот поморщился. Яр не ожидал, что это неподвижное лицо способно на такие гримасы. Казалось, от щёк и подбородка сейчас посыплется потрескавшаяся глазировка. Нет, не посыпалась.

Тот неохотно сказал:

— Нашествие — это просто побочный продукт эксперимента.

— Что за эксперимент?

— Но, Ярослав Игоревич… Это крайне сложный вопрос. Извините, но вы можете не понять…

— Как-нибудь.

— Я даже не уполномочен делать такие разъяснения…

— Но вы, по-моему, уполномочены уговорить меня покинуть Планету, — усмехнулся Яр.– А мне не хотелось бы покидать без разъяснений. Я крайне любопытен от природы. Что за эксперимент, в результате которого горят города и гибнут люди?

Тот сказал очень сухо:

— В процессе эксперимента иногда горят целые звёздные системы.

— Ого, у вас масштабы.

— Да, — с еле заметным самодовольством отозвался Тот.

— Тем более любопытно. В чём суть такой обширной деятельности? И цель?

— Цель… Хорошо. — В шелестящем голосе опять скользнуло самодовольство. — Конечная цель — создание мыслящей галактики.

«Псих? — подумал Яр. — Или правду говорит?» (А Игнатика всё не было.)

— Вы можете не верить, — сказал Тот. — Но это правда.

— Допустим… А зачем вам это? Мыслящая галактика…

Тот растерянно, как-то очень по-человечески мигнул.

— Я не понимаю…

— И я не понимаю, — сдерживая злость, сказал Яр.

— Но мыслящая, осознавшая себя галактика — это… высшее достижение… венец прогресса… Извините, но я же предупреждал, что вам трудно будет осознать.

Яр пожал плечами.

— Я осознал. Я даже догадываюсь, что мыслить она должна исключительно по-вашему… Но не вижу смысла. По-моему, каждый человек — сам по себе галактика. Целая вселенная, если хотите. Целый мир чувств, идей… Впрочем, это общеизвестно. Так зачем же убивать столько галактик ради одной?

Тот вздохнул и терпеливо сказал:

— Ярослав Игоревич, это всё красивые слова.

— Отнюдь… Вы что же, полагаете, чем больше линейные масштабы мыслящей материи, тем она совершеннее? — возразил Яр. И подумал: «Игнатик… Да он один стоит десяти галактик. Недаром же своей выдумкой пробил пространство… Чёрт возьми, но где же он?»

Гладколицый Тот, судя по всему, угадал мысли Яра. Или прочитал?

Он проговорил с досадой и довольно искренне:

— Кто же знал, что у мальчишки такие способности? Он шутя делает то, что нам удаётся после колоссальных усилий. Да и не всегда удаётся к тому же…

— Просто он очень верит в сказки, — сдержанно сказал Яр. — Галактика сказок… А вы пришли, сожгли его город, убили его друзей. Могли убить и самого… В давние времена это называлось чётко — фашизм.

— Не слыхал, — сказал Тот.

— Это не меняет сути.

— Но вы и сам не такой уж гуманист, — заметил Тот. — Зачем-то же носите пистолет.

— Чтобы защищать «галактики», — не растерялся Яр. — От всяких экспериментаторов… Кстати, любопытно узнать: кто вы такие? Жители Планеты или принесло вас откуда-то?

— Простите, Ярослав Игоревич, но про это я в самом деле не могу…

— И не надо, — устало сказал Яр. — Как-нибудь докопаюсь. В конце концов, ничего оригинального в вас нет. Ещё в древние эпохи всякая нечисть прикрывалась словами о прогрессе.

Тот натянуто улыбнулся:

— В древние эпохи… Какой вы всё-таки ребёнок. Видимо, поэтому и нашли общий язык с теми четырьмя.

«Ах ты, гад», — тоскливо подумал Яр. Но спросил вежливо:

— Кстати, чем мы вам помешали? И почему вы как чумы боитесь числа пять?

— Но, Ярослав Игоревич…

— Что? Не уполномочены отвечать?

— Хорошо, я объясню. Население многих планет не может понять сути эксперимента, сознание гуманоидов цепляется за привычный образ жизни. Люди начинают мешать нам. Чаще всего это не страшно. Однако опыт показал, что иногда в обществе создаются молекулы активного сопротивления. На данной планете — честное слово, не знаю почему — это, как правило, группы из пяти человек. Закон природы какой-то… Конечно, и они почти не страшны. Но если в такой пятёрке один умеет связывать разные пространства, а другой — разведчик космоса… Видите, я с вами откровенен.

— Весьма, — сказал Яр. — Но чего вы боитесь теперь? Нас не пятеро, нас осталось только двое.

Тот растерянно мигнул.

— Ну… всё равно. Присутствие человека из другого мира… В конце концов, это незаконно. Что вам здесь надо? Мы же не лезем в ваше пространство.

— Вы пробовали, — уверенно сказал Яр. — Не получилось.

— Да, — согласился Тот. — Но теперь уже не пробуем. И вы тоже оставьте нас.

— Хорошо, — сказал Яр. Неожиданно для себя. И без уверенности, что говорит правду. — Я уйду. Только вместе с мальчиком.

— Это невозможно, — быстро ответил Тот.

— Почему?

— Это сложный вопрос…

— Вы уже заметили, что я люблю ясные ответы.

— Отвечаю ясно. Вы вдвоём представляете ось, которая соединяет разные пространства. Нам ни к чему такая связь. Мальчик в любое время может вернуться и привести с собой кого угодно.

— А вы боитесь…

— А мы не хотим осложнений… Да и зачем мальчику уходить с вами? Что он будет делать в вашем благоустроенном мире?

«Это вопрос», — подумал Яр.

— Он и не согласится. У него есть причины, чтобы не покидать Планету, — сказал Тот.

«Возможно», — подумал Яр. И вздохнул:

— Тогда мы с вами не договоримся.

— О чём?

— О господи! О моем уходе.

— Но вы обещали!

— Я? Когда?

Тот задумчиво покачал трубу отопления. С неё посыпалась ржавчина. Тот заговорил жёстко — в голосе не шелест песка, а хруст щебёнки:

— Вы ставите нас перед необходимостью принять жёсткие меры.

— Вы сумели напугать мальчика. Меня испугать труднее.

— Я не пугаю, а информирую, — с грустной ноткой сообщил Тот.

— Кстати, о мерах… Зачем вы так возитесь со мной? Что такое ещё один человек при ваших-то масштабах? Почему вам попросту не прихлопнуть меня?

— А зачем… лишние жертвы…

— Я заметил, Тот, что врёте вы неумело, вас слишком примитивно запрограммировали, — пренебрежительно сказал Яр. — Говорите уж прямо.

— Говорю прямо. Мы не можем. Вы человек из другого пространства. Программа эксперимента не позволяет…

— Кислое у вас положение, — усмехнулся Яр.

— Но мы можем другое, — опять с вкрадчивым шелестом сказал Тот. — В случае необходимости мы можем убрать мальчика или одного из трёх его друзей.

— Из трёх?! — метнулся Яр. — Значит, они живы?!

Тот замигал, как провинившийся первоклассник.

— Я… не знаю. Я имел в виду тот случай, если они спаслись… Такую вероятность нельзя исключить до конца.

«Почему же ты, идиот, сам не подумал об этом? — сказал себе Яр отчаянно и радостно. — А Игнатик думал! Недаром он так расцвёл, когда увидел пятилистник…»

— Если кого-то из них вы заденете пальцем, — отчётливо и медленно проговорил Яр, — создавать мыслящую галактику будет некому. Я тоже кое-что умею и не остановлюсь ни перед чем.

Тот вздохнул, выпрямился, чиркнул пальцем по трубе отопления. Она перерезалась — гладко и ровно, как тонкой ножовкой. Тяжелая батарея осела на пол. Труба качалась и со всхлипом втягивала воздух. Тот чиркнул по трубе ещё раз — повыше первого среза. К ноге Яра покатилось железное колечко. И ещё колечко. И ещё… Тот нагнулся, смял в кулаке звенья батареи, отшвырнул её, как ворох бумаги, и посмотрел на Яра.

— Не впечатляет, — сказал Яр. — В цирке я любил клоунов, а фокусников смотрел без интереса.

— Пожалейте вашего Игнатика, — предупредил Тот.

— Мне кажется, — проговорил Яр, — вы и его, и меня берёте на испуг. Вы ничего не можете сделать ему, как и мне. Иначе бы давно сделали.

Тот пожал плечами и пошёл по коридору. Спина его была прямая и неподвижная. В эту спину Яр бросил слова :

— Эй вы… Тот! Остановитесь.

Тот остановился. Повернулся к Яру всем туловищем. Лицо его было вежливым и бесстрастным.

— Ещё один вопрос. Последний, — сказал Яр.

— Слушаю вас.

— Планета Земля, город Нейск, угол улиц Южной и Строителей, магазин «Спорттовары»… Это не вы стояли там в витрине, в башмаках с шипами и с ледорубом на плече?

— Нет, — очень спокойно ответил Тот. — Это был не я.

— Да, пожалуй… У вас физиономия поинтеллигентнее. Но весьма похоже… Ладно, прощайте.

— До встречи, — сказал Тот. И опять двинулся по коридору.

Яр посмотрел на перрон — никого. Посмотрел на часы — было ровно восемь вечера. Если верить кассирше, поезд отправится через три минуты.

«Наверное, Игнатик уже там, — сказал себе Яр. — Прозевал я, пока беседовал с глиняной скотиной…»

Он перемахнул через подоконник и легко упал на платформу.

Вагончики дёрнулись и сразу быстро покатили. «Чёрт, раньше срока…» Яр вскочил, бросился за поездом и прыгнул на висячую подножку.

2

Вагон был совершенно пуст. В нём стояли потёртые желтовато-лаковые скамейки — как в старой электричке, на которой маленький Яська ездил с мамой на дачу к знакомым.

В полуоткрытые окна врывался встречный воздух, катал по полу пыльные окурки. Потом среди скамеек пробежал маленький спиральный вихрь, закрутил пыль, взметнул бумажные обрывки…

Яр сел у окна. Дребезжало треснувшее стекло. За окном низкое солнце кинуло на море широкую огненную полосу.

Яр не хотел сейчас метаться по вагонам и разыскивать Игнатика. В этом крылось что-то обидное — и для Игнатика, и для него. Яр был уверен, что Игнатик в поезде. Ещё совсем немного, и они встретятся. И Яр ласково и твёрдо объяснит, что не надо бояться тех, которые велят. Яр и Тик будут вместе. Во-первых, потому что они нужны друг другу. Во-вторых, потому что так безопаснее. Те ничего не сделают Яру и ничего не сделают Игнатику, если он рядом с Яром. И ничего не сделают Альке, Данке и Чите, если их спасло счастливое чудо.

Чудо?

Или какой-то закон, из-за которого эти манекены, одержимые космической гигантоманией, бессильны перед пятёркой друзей?

Алька, Данка, Чита… Боже мой, неужели есть надежда, что они живы? Тогда… тогда всё меняется на этом свете.

Нет, надо скорее найти Игнатика и сказать ему обо всём.

Проходы между вагонами были открыты. Яр прошагал сквозь поезд туда и обратно несколько раз. Дёргал дверки пустых туалетов, заглядывал под скамейки. На него оглядывались редкие пассажиры — всё больше хмурые рыбацкие старухи с узлами и корзинами.

Не было Игнатика.

Яр опять сел у окна в первом вагоне. Похожее на помидор солнце тонуло в море, день угасал. И настроение угасло. Но в том, что Игнатик где-то в поезде, Яр был уверен по-прежнему.

Поезд пошёл вдоль чёрно-ржавой стены со многими рядами круглых окон. Яр наконец сообразил: это борт громадного парохода, вздымающийся над береговой кромкой. Ну и великан! Кто его построил, зачем? Давно ли он здесь ржавеет?

«Опять вопросы, — подумал Яр. — И никаких ответов…»

Когда-то он с интересом читал фантастические книжки из коллекции Стасика Тихова. Многие из них рассказывали, как человек с Земли попадал на другие населённые планеты. На этих планетах царило зло и угнетение. Землянин храбро вступал в бой — то со сказочными драконами, то со злыми роботами, то с хитрыми диктаторами. И выходил победителем, освобождал планету. Иногда легко и весело, иногда после тяжких трудов и жертв. Но освобождал.

На самом деле пришельцы не могут освободить планету. Она, если хочет, должна освободиться сама. Планета огромна, пришелец мал, затерян, беспомощен. Он не знает её законов…

Но Тот и его компания… Разве они не пришельцы?

Кто они такие? Могучая цивилизация или кучка авантюристов? Родились они здесь или пришли из глубины Вселенной?

«Это всё равно, — подумал Яр. — Они несут Планете зло. Тот, кто несёт зло, всегда чужой. Даже если он с этой планеты…

Такие встречались и на Земле. Во все времена. Сначала именем богов и владык, потом именем прогресса и любви к человечеству они делали всё, чтобы уничтожить Землю и людей. Не удалось. Но не по их ли вине Земля стала похожа на подстриженный сквер с павильончиками для развлечений?.. Или я не прав? Что я знаю про нынешнюю Землю? Не многим больше, чем про Планету…»

Впрочем, эти мысли волновали Яра меньше, чем одна — конкретная и неотступная. О крепости. Рухнула крепость сама или её обрушили т е — чтобы покончить с опасной пятёркой?

Если те, это лучше. Тогда, возможно, сработал закон сопротивления, и ребята спаслись…

Поезд ушёл от моря, потянулись заросшие холмы. Вечер сразу потемнел, зажглись жёлтые плафончики. В этом печальном свете и мысли у Яра сделались печальными. Он стал понимать, что на придуманные законы и на чудо надеяться не стоит. Крепость, скорее всего, сползла сама. Видимо, электрические разряды при нашествии как-то нарушили структуру берега… И нечего тешить себя надеждами.

А Тик, напуганный мерзавцем Тотом (или просто Тем?), будет убегать и прятаться бесконечно. Думает, глупый, что этим спасает Яра от беды…

Кто-то шаркающе подошёл и кашлянул. Яр опять ощутил грудью прикосновение пистолета и медленно оглянулся. Рядом стоял старичок в мятой фуражке с засаленным галуном. С зелёной повязкой на потёртом рукаве.

— Билетик ваш? — попросил старичок.

— Нет у меня билета, отстаньте! — резко сказал Яр.

Старичок потоптался, поморгал и заговорил примирительно:

— Ну, нет так нет. Ругаться-то зачем? Сказали бы попросту, я разве не понимаю…

«Что это я? — ахнул про себя Яр. — При чём здесь старик?»

— Извините, папаша. Не успел билет купить, спешил…

— Ну и ладно, — покладисто отозвался старичок. — Не успел так не успел… — Он присел напротив Яра. — Если разобраться, то кому они нужны сейчас, эти билеты? Ты, главное, скажи по-человечески, я и пойму… А то вроде как тот мальчонка. Я подхожу, а он бежать…

— Какой мальчонка? — замирая, спросил Яр.

— Да шустренький такой, в рубашечке апельсиновой… Я говорю: «Ну куда ты скачешь-то? Я тебя разве буду ловить? Ты скажи по-хорошему да езжай дальше…» Ну, притих, успокоился…

— А где он сейчас?

— Тут он и есть, в соседнем вагоне прилёг…

Яр поднялся и по-кошачьи пошел к тамбуру.

…В соседнем вагоне так же слабо горел жёлтый свет и дребезжали стекла. Вагон подпрыгивал на стыках. В такт этому подпрыгиванию вздрагивали мальчишечьи ноги — они торчали из-за спинки ближнего сиденья. Пыльные, в белых царапинах на загаре. В стоптанных полуботинках без шнурков. Яр вспомнил, что из шнурков Игнатик сделал тетиву для лука… Он перегнулся через спинку.

На голой скамейке — голова на согнутых руках — спал светловолосый остролицый мальчишка.

Яр смотрел на него с ощущением потери и усталости. И с невольной ласковостью. Пацанёнок в порванной оранжевой майке был слегка похож на Игнатика.

Так продолжалось полминуты. Мальчик поднял веки, встретился глазами с Яром. Секунду лежал неподвижно, потом метнулся к выходу.

Яр постоял и пошёл следом. Он чувствовал себя виноватым. На ходу он подумал: «А Игнатик-то, наверно, и не в рубашке, он же курточку с собой взял. Зря я гонялся…»

Он опять прошёл поезд насквозь. Последний вагончик заканчивался площадкой с навесом и перильцами. Под кромкой навеса горел яркий фонарик.

Мальчик был здесь. Он вскочил на перила, ухватился за витой столбик и быстро сказал:

— Я могу спрыгнуть на ходу. Мне ничего не стоит.

Голос у него был тонкий, но не испуганный, а сердитый.

— Не надо, — отозвался Яр как можно спокойнее. И сел на откидное сиденьице у двери.

Мальчик стоял, покачиваясь. Глядел сверху на Яра.

— Что вам от меня нужно? — спросил он потише.

— Ничего. Я искал не тебя. Я ошибся, извини… И не бойся.

Мальчик прыгнул на трясущийся пол.

— Я не боюсь ничего, не в этом дело, — сказал он очень серьёзно.

— Зачем же убегал?

Мальчик сказал нехотя:

— Я тоже ошибся. Я думал, что пристанете с расспросами. Не люблю, когда много спрашивают.

— Я не буду, — пообещал Яр.

Мальчик сел на откидную скамеечку у другого косяка. Поставил на неё пятки, обхватил колени. Стал смотреть перед собой. Фонарик ярко светил ему на макушку, а лицо было в тени.

Из-под вагона убегали рельсы, они тускло отражали ещё не совсем погасшее небо. Уплыл назад тёмный городок с острыми башнями и редкими огоньками. Мальчик тихо спросил:

— А вы кого искали?

— Такого же мальчика… Понимаешь, он уехал не попрощавшись…

— Понимаю. А далеко уехал?

— Сказал, что до станции Мост.

— Куда? — звонко спросил мальчик. Опустил ноги и повернулся к Яру.

— До станции Мост…

— Ну, вы даёте… — пренебрежительно сказал мальчик.

— А… что такого я сказал?

Мальчик пожал плечами.

— Я не здешний, — объяснил Яр. — Я многого не знаю.

Мальчик снисходительно спросил:

— Вы по правде верите, что такая станция есть?

— Да… По крайней мере, верил до сих пор… А куда же идёт поезд?

Мальчик усмехнулся:

— Куда-нибудь…

— Но всё-таки? С какой станции он отправится обратно?

— А зачем ему отправляться обратно…

Яр понял, что дальше спрашивать не стоит. Он беспомощно сказал:

— Тогда я не знаю, как быть. В поезде я его не нашёл… Где же искать, если станции Мост нет?

— Да уж лучше сойти где придётся, — посоветовал мальчик. — Там, где место покажется подходящим.

— Пожалуй, я так и сделаю, — устало сказал Яр. Его стала давить сонливость.

— Так и сделайте, — сказал мальчик.

Яр встряхнулся и опять посмотрел на него. Мальчик снова сидел, обняв коленки. С локтя у него падали тёмные капли.

— Что это у тебя? На руке…

— А… Поцарапался, когда бежал. Там проволока торчит у тормоза.

— Ну-ка покажи… Ничего себе «поцарапался»!.. Дай, я хотя бы платком перетяну. Это ты из-за меня пострадал.

Мальчик скосил глаза на локоть.

— Ладно, перетяните.

— И промыть-то нечем…

Мальчик задумчиво сказал:

— Раньше раны смолой замазывали. Или порохом посыпали…

— Порохом?

«А в самом деле, он же стерильный», — подумал Яр. Вынул и положил на колени пистолет. Вытащил обойму.

— «Викинг», — не удивившись, сказал мальчик. — Хорошая штука, надёжная.

Яр достал патрон, зажал в закаменевших пальцах пулю, раскачал, выдернул. Высыпал на ладонь серые зёрнышки.

— А в патронах для карабинов порох чёрный, — задумчиво сказал мальчик.

Яра что-то толкнуло:

— В учебных патронах?

Мальчик будто затвердел. Глухо молчал.

— Ну, извини, ты ведь не любишь лишние вопросы. Как бормотунчик, — сказал Яр. — Давай руку.

Мальчик подставил локоть. И, обмякнув, тихо проговорил:

— Они были не учебные. Просто они почему-то не срабатывали, когда нужно. Будто холостые…

Яр присыпал порохом глубокий чёрный порез, достал платок, разорвал на полосы. Вспомнил Альку — как он поранил ногу в фонтане, а Данка бинтовала.

«А может быть, они всё-таки живы?»

Он стал перевязывать мальчику руку.

— Вам не жаль патрона? — спросил мальчик. — Их же всего семь в обойме.

— Что поделаешь…

Над бинтом, у самого плеча был у мальчика широкий шрам: пятно бугристо съёжившейся кожи.

— Где это ты так? — спросил Яр. — Ох, прости, я опять с вопросом…

— Ничего. Это ожог.

— Понятно… А можно ещё вопрос?

Мальчик кивнул.

— В Городе, — сказал Яр, — есть узкая улица между стенами. Она ведёт от площади с колоколами к башне. Как она называется?

— Так и называется: Башенная, — спокойно разъяснил мальчик, опуская на локоть трикотажный рукав. Но, кажется, опять насторожился. Съёжился.

— Тебе не холодно?

Он вздохнул:

— Мне не бывает холодно. Я даже не знаю, что это такое…

— А грустно бывает?

Мальчик опустил голову лбом на колени.

— Это похоже, — сказал Яр. — Грусть и холод.

— Тогда понимаю…

Мальчик посмотрел на темнеющее небо, и глаза его блеснули под фонарём.

— Сейчас летний воздух над всем полуостровом, — сказал он. — Завтра будет иначе. Даже снег пойдёт к вечеру. Вот будет у ветров работа — разносить его… Но вы не бойтесь, это случайный летний снег, здесь бывает такое. Я вам говорю, потому что вы не здешний.

— Спасибо… А ты умеешь делать бормотунчиков?

— Умел. У нас все умели… А вы умеете играть на барабане?

— Умел… У меня в детстве был игрушечный барабан.

— Тогда послушайте: какой марш барабанят колёса?

— Ну, этого я не знаю…

— Сбор на площади, шеренги по пять, — сказал мальчик. — А вот и огоньки.

Поезд шёл вдоль мохнатого от зарослей склона. Вверху замелькали то ли факелы, то ли маленькие костры.

«Один, два, три… четыре, — машинально сосчитал Яр. — Или пять?» Огни то вспыхивали, то терялись.

— Я пойду. Спасибо, — сказал мальчик.

— Куда?

Мальчик вскочил на перила. Яр испуганно качнулся к нему.

Мальчик легко прыгнул. И его словно отнесло ветром. Он встал, покачиваясь, на упругих верхушках кустов. Будто совсем невесомый. Помахал Яру. И побежал вверх, не проваливаясь в чащу.

…Яр всю ночь провёл на площадке. Даже поспал, навалившись на тряскую стенку вагона.

Потом он ехал ещё полдня — голодный, утомлённый и почти спокойный. Он знал теперь, что Игнатика в поезде нет и поиски будут долгими. И начинать их надо там, где подскажет инстинкт. Если подскажет…

Поезд пошёл по высокой зелёной насыпи. Вдоль неё развертывался городок. Было в нём что-то знакомое, как в Орехове. Скорость заметно снизилась на подъёме. Яр застегнул куртку и прыгнул вниз, на травянистый склон.

3

Это был городок или посёлок с ласковой тишиной на улицах. Кирпичная церковь с голубями на обветшалой колокольне. Домишки с узорчатыми карнизами, длинные дощатые заборы. Вдоль тротуаров стояли клёны, в них было много покрасневших листьев.

Слабо пригревало солнце.

На косом навесе маленького деревянного крыльца лежал, свесив голову, громадный кот с зеленовато-серой шкурой. Домик с круглым итальянским окном и кот показались Яру знакомыми.

— Кис-кис… — шёпотом сказал Яр.

Кот изо всех сил зевнул и отвернулся.

Яр Улыбнулся. Он был спокоен, как человек, вернувшийся после трудного рейса в родные места. У него появилась уверенность: теперь всё пойдёт как надо. Он даже предчувствовал, что будет дальше. За одним из поворотов откроется море, он спустится к берегу, там стоит готовый к отплытию баркас. Два молчаливых рыбака распустят парус. При тихом ветре баркас пересечёт бухту, и на ступенях маленькой пристани Яр увидит одинокого уставшего Игнатика. Возьмёт его на руки и скажет:

— Больше не убегай, глупыш… Помнишь, я хотел покатать тебя под парусом? Поехали…

Да, он верил, что так и будет…

Сначала ничто не говорило о близости моря. Но вот кончились деревянные домики, потянулся бульвар с белой каменной балюстрадой. На балюстраде густо сидели улитки. Это было похоже на уголок в курортном городке. Началась улочка с домами из ракушечника.

Быстро завечерело. Стал опускаться медленный снег. Это был тёплый ласковый снег, солоноватый на вкус. Он ещё больше успокоил Яра. А море — Яр это чувствовал — было совсем рядом.

Яр оглянулся и не заметил ни одного прохожего. И не надо, сам найдёт путь к берегу, без расспросов. Скорее всего, следует свернуть в этот переулок, сойти по сбитым ступенькам на каменистую тропинку, обогнуть двухэтажный домик с балконом…

С удивительно знакомым балконом!

У балкона были железные перила с узором, напоминающим штурвалы. Их оплетали засохшие стебли вьюнков. Среди стеблей поблескивал подвешенный неизвестно зачем ёлочный шарик. Яр заметил этот блеск при свете одиночной лампочки, которая горела на столбе.

Он вспомнил. Его всегда занимала загадка: зачем среди вьюнков повесили ёлочную игрушку? А спросить было некого. Хозяева уехали в столицу и оставили домик в полное распоряжение Яра. И он, шестнадцатилетний, жил тогда на каникулах в этом домике один. Вернее, со своими планами на будущее и ненаписанными стихами. У моря… Ещё не было Ратальской космошколы, не было приятелей-курсантов… А мамы уже не было. Только стояла на подоконнике мамина фотография.

Может быть, она стоит и сейчас?

Дверь была приоткрыта, окна не светились. Дом казался пустым.

Яр шагнул к утонувшему в сухой траве крылечку.

«Что ты делаешь? — сказал он себе. — Это не тот дом, не то море, не та Земля…» Но была такая крепкая уверенность, что в низенькой комнате на первом этаже стоит по-прежнему раскладушка с раскиданными по ней учебниками по астронавигации, притаился в углу старенький телевизор «Спартак», а на подоконнике, среди раковин и пёстрых морских камней, в тонкой пластмассовой рамке — карточка мамы.

Если очень поверить…

Ведь поверил же Игнатик — и шагнул к Яру через пространство.

Яр пошёл к двери. Тревожная мысль, что он сворачивает с нужной дороги, едва не остановила его. Но Яр сказал себе: «Всего-то несколько шагов…»

В тёмном коридорчике он зацепил плечом висевший на стене велосипед (так бывало и раньше!) и дёрнул дверь «своей» комнаты.

Комнаты не было.

Вернее, она осталась, только не было стены — той самой, с окошком, глядевшим на море.

Стена обрушилась — видимо, ещё в давние времена. Яр видел перед собой сизую громаду моря с огоньком у горизонта, серые полосы снега в синих сумерках, тёмную береговую улицу, которая неровно спускалась к воде. Каменные глыбы, клочья сухих кустов.

«Ну что ж…» — подумал Яр.

Он по обломкам рухнувшей стены спустился на тропинку. Вышел на скалистую площадку, козырьком нависшую над улицей.

Снег шёл и шёл. Море было безмолвно. Яр чуть не задохнулся от одиночества. Уверенности, что его ждёт баркас, уже не было.

Какой баркас? Откуда он возьмётся?

Яр оглядел улицу. Она была пуста. Редко светились окошки. Но здесь — на площадке и других скалистых выступах — Яр увидел неподвижных и молчаливых людей. Стояли они и чего-то ждали. Это не разогнало его одиночества.

Послышался не то вздох тысячи людей, не то слитный шум неторопливых шагов. Слева, из тесноты домов, стала вытягиваться на улицу длинная толпа. Люди несли огни — маленькие факелы или очень яркие свечи.Издалека было похоже, будто по медленной реке кто-то пустил сотни игрушечных лодочек с фонариками.

Раздалось пение. Негромкое, но сразу наполнившее улицу и берег, потому что пело множество людей.

«Какой-то праздник? Крестный ход, что ли?» — подумал Яр.

Но тут же он понял, что поют не молитву. Это была просто песня. Слегка печальная, с неразличимыми, но, видимо, ласковыми словами.

Огоньки достигли середины улицы. Их было так много, что жёлтый отсвет упал на скалистый выступ. Яр увидел, что в трех шагах стоит пожилой человек в длиннополом пальто и широкой шляпе. У человека блестели очки и седые волоски в бородке. Он был похож на старого учителя или врача.

Яр мягко шагнул к нему. Вполголоса сказал:

— Простите, я не здешний. Что происходит?

— Колыбельная, — вздохнул старик.

Яр вопросительно молчал.

— Такой обычай, — тихо проговорил старик. — Поют колыбельную, когда хоронят ребёнка.

Тоскливое предчувствие с размаху резануло Яра. Он скрутил его, сжал, мысленно обругал себя мнительным идиотом и неврастеником. Несколько секунд стоял, успокаиваясь. Переспросил:

— Ребёнка?

Старик покивал:

— Да, мальчика…

— Что же случилось? — опять слабея от страха, спросил Яр. (А колыбельная всё нарастала, заливая улицу ласковой печалью.)

— Храбрый был мальчик, — сказал старик. Снял шляпу, отряхнул от снега и сунул под мышку. — Беда случилась. Двое ребятишек отвязали лодку, их стало относить от пристани, они испугались, попрыгали в воду. А плыть не смогли, маленькие. Мальчик и бросился за ними. Вытащил, а сам поскользнулся и головой о камни… Два часа только и прожил после этого… Славный такой мальчик…

— Вы его знали? — хрипло спросил Яр.

Старик покачал головой (на ней быстро таял снег).

— Нет… Его здесь никто не знал. Он шёл откуда-то издалека и вот оказался на берегу…

Яр с заледеневшим сердцем стал спускаться к улице. Но он ещё надеялся. «Ну, брось, — говорил он себе. — Мало ли какой незнакомый мальчик мог оказаться на берегу?.. С какой стати здесь быть Игнатику? Он наверняка проехал мимо этого посёлка… Чёрт знает, что с твоими нервами…»

По скользким от снега камням, через ломкие кусты и колючки Яр спустился к обочине. Женщины, мужчины и дети шли мимо. У них были большие пылающие свечи, они не гасли на воздухе. Колыбельная звучала слаженно, словно кто-то дирижировал хором. Только слов по-прежнему было не разобрать. Да Яр и не пытался.

Наверно, это была хорошая песня, если слышать её не сейчас, не в эти жуткие минуты. А теперь она изматывала душу.

Яр пошёл по краю дороги, обгоняя толпу. Он должен был скорее, скорее узнать: что там, кто там?

Люди втягивались в широкие двери каменного приземистого дома. Дом напоминал низкую церковь без башен — у него тускло светились очень узкие окна. А возможно, это был сарай для хранения рыбачьих баркасов. Или какая-то мастерская…

Обгонять людей вблизи дома стало невозможно, они шли плотно, заполняя всю ширину дороги. Яр оказался в середине толпы. Кто-то дал ему свечу. И наконец он переступил порог.

Каменное здание внутри оказалось гулким и просторным (только у стен, кажется, лежали горбатые корпуса лодок). В дрожащем свете были смутно различимы под потолком переплетённые балки. Яр увидел это мельком и тут же забыл. Впереди — за десятками голов и ярких свечей — он разглядел серое возвышение. На нём чернела полоска маленького гроба, а над его верхним краем Яр увидел белое запрокинутое лицо. Чьё лицо? Издалека не различить.

«Не надо, — сказал Яр судьбе. — Ну, пожалуйста, не надо. Столько уже было всего… Хватит горя…» И тут же понял, что судьбе всё равно. Если мальчик погиб, то для мира, для Планеты не важно, кто над ним будет горевать — Яр или кто-то другой. Какое у Яра право хотеть, чтобы горе обошло его и настигло другого?

Но Яр хотел. «Не надо…» — ещё раз беспомощно сказал он. Осторожно, однако быстро и настойчиво он обходил людей, чтобы скорее оказаться там… ближе… всё узнать…

Но два седых рыбака положили на проб острую двускатную крышку. Тут же его подняли на носилки из вёсел и понесли к дверям — не к тем, в которые входила толпа, а в другом конце здания. Яр бросился вперёд. На него заоглядывались. Закачались вокруг свечи. Яр сжал себя. Всё равно ничего нельзя было сделать.

Из каменного дома толпа опять вытянулась на улицу. Здесь улица была сжата заборами. Гроб качался далеко впереди. Шли тихо, песни теперь не было. Тёплое свечное сало капало Яру на руки.

Яр увидел рядом с собой девочку лет девяти. Чуть нагнувшись. Яр спросил:

— Как звали этого мальчика?

Спросил с отчаянным страхом, но неизвестность была ещё страшнее.

Девочка подняла лицо. В её глазах отразилась свечка Яра. Девочка негромко сказала:

— Он не здешний.

— Разве он не успел сказать, как его зовут?

— Успел…

— Ну… как? — простонал Яр.

— Нельзя же говорить, когда хоронят…

— Почему?

— За собой уведёт…

Она ещё посмотрела на Яра и, кажется, пожалела его, хотя и не знала, за что. Сказала, словно утешить хотела:

— Там ведь написано будет на могиле…

Улица пошла в гору. Опять запели колыбельную…

«Это никогда не кончится, — с бессильным отчаянием подумал Яр. — Это ловушка проклятой Планеты. Мы будем идти так бесконечно. И песня будет бесконечная…»

И страх будет бесконечным.

…Это кончилось. Улица привела к маленькому кладбищу над обрывом. Толпа растеклась под чёрными, очень высокими деревьями, окружила то место, где, кажется, была могила. Колыбельная всё ещё звучала, но тихо, без слов, будто люди пели, не разжимая губ.

Яр опять стал пробираться вперёд.

Он добрался до могилы, когда над ней уже насыпали холмик. При пламени свечей земля казалась тёмно-коричневой.

В холмик врыли маленький жёлтый памятник. Люди стали гасить свечи и расходиться. Кто-то шёпотом сказал Яру:

— Задуйте свечу.

Яр вздрогнул и задул, уронил.

Кладбище быстро пустело, люди уходили молча, будто растворялись в темноте. Яр стоял. Над могилой горел одинокий огонёк.

Никого не осталось вокруг, и тогда Яр подошёл к холмику. Земля была завалена ветками и цветами. На них падал снег. Над холмиком стоял светлый столбик, от него пахло свежеоструганным деревом. Столбик был оплетён вьюнком с чёрными цветами-колокольчиками. В дереве выдолбили гнездо-окошечко, и в нём горела свечка. Ниже окошечка проступали на свежем стёсе неясные буквы.

Яр осторожно вынул свечку, замер на миг и поднёс к надписи.

На дереве чернели выжженные слова:

ИГНАТИК ЯР

4

— Он сам так назвал себя. Он, видимо, хотел носить ваше имя.

Голос раздался за спиной. Он шелестел, как сыпавшийся песок.

Яр, не выпуская свечи, медленно распрямился. Обернулся. Поднёс огонь к лицу говорившего. Увидел глазированные щёки и неподвижные глаза под полями лаковой шляпы.

— Значит, это ваша работа, сволочи, — безучастно сказал он.

— Нет, скорее, ваша, — возразил Тот. — Вы преследовали мальчика, он уходил. Судьба привела его на этот берег.

— И здесь вы его убили.

— Нет, — Тот по-совиному моргнул, и его голос зазвучал доверительно: — Мы не могли убить, вы были правы. Но произошел несчастный случай, который оказался сильнее вас и нас.

— Я тебе не верю, — сказал Яр и ощутил, как наливается в нем свинцовый гнев. И удивился: неужели можно ещё что-то чувствовать, если Игнатика нет?

— Напрасно не верите, — сказал Тот и пожал плечами. — Какой смысл мне вас обманывать? Мальчик оказался на берегу, там у двух малышей отвязалась лодка…

— Вы её отвязали, — с горькой уверенностью проговорил Яр. — Вы знали, что он кинется на помощь.

Тот опять приподнял плечи.

— Вы можете сейчас думать что угодно. И поступать как угодно… Впрочем, самое разумное для вас — это всё же вернуться на крейсер. Хотите?

— Чёрта с два, — сказал Яр.

— Но что вам здесь делать? Мальчика больше нет.

Яр молчал.

— Или вы рассчитываете, что те трое спаслись из-под обвала?

— Рассчитываю, — сказал Яр.

— Ну и зря… А если и так? Зачем они вам? Какую вы можете поставить цель? Собраться впятером вам не удастся никогда. Вам больше не найти такого, как… — Тот посмотрел на холмик, — вот этот ваш адъютант.

— Я его не искал, — глухо сказал Яр. — Он меня нашёл и позвал. И те трое. Пока есть надежда, что кто-то из них жив, я не уйду.

— Но какой смысл?

— С какой стати я должен разъяснять смысл своих поступков? Чтобы вам было легче устроить очередной «несчастный случай»?

— Вот уж нет, — слегка обиженно возразил Тот. — Ни вам, ни тем детям, если они вдруг живы, нечего бояться. В лучшем случае, вас будет четверо. Теперь вы для нас абсолютно безразличны.

«Теперь безразличны», — тяжело отдалось в Яре.

Он перехватил свечку левой рукой, а правую положил за пазуху.

Тот сказал:

— Вы разведчик космоса. В своём деле вы могли бы достичь ещё многого. А вы остаётесь. Неужели вы так привязаны к этим детям?

— Ты спросил бы об этом, когда отвязывал лодку, — тихо проговорил Яр.

— Я не отвязывал… Ярослав Игоревич, вам всё-таки лучше уйти. Имейте в виду, очень мало шансов, что те трое уцелели. Очень мало… Зачем вам оставаться? Это чудовищно нелогичный поступок.

Яр вспомнил, как они впятером сидели на скамейке в сквере у цирка и ели розовое фруктовое мороженое. Оно сильно таяло, Алька закапал себе рубашку. Данка на него ворчала. Чита невозмутимо листал книгу, ухитряясь не уронить ни капли. Яр съел свою порцию раньше всех, и Тик шёпотом спросил: «Хочешь, я тебе оставлю?»

«Оставь… немножко…»

Яр судорожно передохнул.

«Игнатик Яр, — подумал он. — Маленький ты мой…» — И достал тёплый пистолет.

Посветил в глазированное лицо и нажал спуск.

Пистолет хлопнул негромко и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонёк. Затвор, помедлив, отошёл назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон.

Тот стоял спокойно и глядел, не мигая.

Яр со злостью снова надавил спусковой крючок, будто силой руки мог увеличить мощность выстрела. Опять выскочил жёлтый язычок огня, а следом за ним — пуля. Она ударилась о мокрое пальто Тота и упала в снег.

Яр отчаянно рванул крючок третий раз. Пистолет сработал с медлительным бессилием.

Тот поправил шляпу.

— В самом деле, какой же вы ребёнок, — сказал он с сочувствием. Повернулся и стал уходить среди чёрных деревьев.

Догоревшая свечка обожгла Яру пальцы, и он уронил её. С минуту стоял без мыслей. Потом подумал механически: «Что же с оружием?» Поднял пистолет и выстрелил вверх.

Грохот взорвал кладбищенскую тишину. Вспышка осветила ветки. Яр выстрелил опять. Заложило уши. При вспышке сверкнул оструганный столбик на могиле. Выстрел разметал снежные хлопья.

«Как салют по Игнатику, — горько подумал Яр. — А зачем он, салют?.. Даже отомстить не мог. Хлопушка…»

В «хлопушке» оставался один патрон. Он был бесполезен против врага, но годился для другого.

«Может быть, правда? Может, в самом деле — ствол к виску и свалиться на сырую, перемешанную со снегом землю? И в последний миг испытать облегчение, что всё-таки здесь, рядом с Тиком… И тут же всё забыть…»

Яр холодно прислушался к себе. Нет, он не хотел ничего забывать. И прежде всего — Игнатика. А как можно забыть про Данку, про Читу и Альку?

Если они живы, он обязан быть с ними.

«А зачем ты им нужен? — спросил себя Яр. — Ты был нужен, чтобы стать пятым. А сейчас?»

«Не знаю. Просто, кроме них, у меня никого нигде нет…»

«С чем ты к ним придёшь? Вдруг опять принесёшь несчастье? Игнатика не уберёг… Что, если и на других накличешь беду?»

«Я их найду. А если окажусь не нужен, тогда и надо будет думать о „точке“».

Яр спрятал пистолет. Шагнул к столбику, постоял, коснулся губами холодного дерева. Опять перехватило горло. «Никогда не плакал, — подумал Яр, — с тех пор, как умерла мама».

Снег перестал падать. В разрыв облаков глянула яркая половинка луны. Скользя и срываясь, Яр стал спускаться к морю.

5

Он провёл ночь в незапертом лодочном сарайчике на краю посёлка. Лежал на груде старых сетей. От них одуряюще пахло горькими водорослями.

Яр не мог заснуть. Он принуждал себя, он прибегал ко всяким хитростям, которые используют разведчики, чтобы заставить себя отдохнуть несмотря ни на что. Но едва сон начинал обволакивать голову, в ушах возникала колыбельная…

Лишь перед рассветом Яр уснул. Вернее, провалился в чёрное ничто, будто умер.

Когда Яр пришёл в себя, щели светились от солнца.

Было утро, и опять было лето. Камни и трава блестели от растаявшего снега. От камней поднимался пар, это означало, что день будет очень тёплым. Яр сначала шёл вдоль моря, а затем поднялся по откосу и двинулся через каменистое поле.

Вчера он не знал, куда идти. Не знал, что делать. Он в беспомощном, почти детском отчаянии подумал даже, что надо набрать у моря песка и сделать бормотунчика. И спросить совета. Но тут же вспомнил, что делать бормотунчиков не умеет… Яр постоял над морем, увидел среди облаков яркую звезду, вспомнил почему-то рассказ ребят про истинный полдень и решил, что завтра так и пойдёт: между югом и юго-востоком.

Так он теперь и шёл. Солнце светило ему в левую щёку.

В блестящей траве и кустах перекликались, трещали и свистели птицы. Иногда они вспархивали из-за камней и, словно пущенные из рогатки, тёмными комочками взлетали в зенит. И там тоже рассыпчато звенели птичьи песни.

Утру не было никакого дела, что вчера погиб Игнатик и его закопали у моря, над обрывом. Всей Планете не было до этого дела… Хотя — не всей. Люди, которые вчера хоронили Игнатика, — они горевали по-настоящему. Кажется, даже плакали. И тот старик… Как он сказал:

«Храбрый был мальчик…»

«Гордые были мальчики», — вдруг перекликнулось в памяти у Яра. Когда это было, кто говорил?.. А, в баре «У Нептуна за пазухой», когда Чёрный Яков поставил пластинку с той странной песней… Чего они хотели, мальчики из морского лицея? Что с ними стало? Боевые патроны хлопали, как холостые… Пожар…

«Ничего не знаю, — подумал Яр. — Проклятая Планета. Она обманывает, она завораживает тем, что очень похожа на Землю. А на самом деле совсем не похожа… Сюда бы Стасика Тихова, он бы разобрался… Как он странно сказал тогда, перед уходом на Легенду: „Надоело… Ни одной планеты, похожей на нашу. И так мало похожа на Землю Земля…“»

И Планета не похожа совсем…

— Совсем?

А мальчишки?

А разве на Земле никогда не было восстаний?

«Гордые были мальчики…»

Зачем они расхватали карабины? Наверно, знали зачем. Знали, что правы.

Последнее утешенье —
Последний патрон в обойме.
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав…

Будто это про них — про Яра и про Игнатика…

И вот потому над Планетой
Шагает наш барабанщик.
Идёт он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек трав…

Стало немного легче. Словно в самом деле над сверкающей травой прошёл лёгким шагом тоненький мальчишка, оглянулся на Яра, сказал глазами: «Ничего. Ещё не всё кончено…»

Пришло странное спокойствие — как тогда, в пустом Городе.

А что за Город?

Почему о нём молчат?

«Ничего не знаю», — опять подумал устало Яр.

Да и что он мог узнать про жизнь целой планеты за месяц? В маленьком посёлке среди добрых и вроде бы весёлых, но раз и навсегда чем-то напуганных людей? Что он видел? Маленький полуостров, треугольный кусочек суши между рекой и морем. С кем встречался? С несколькими ребятишками да двумя десятками рыбаков.

Да с глиняным болваном, который умеет мять железо и перехватывать пули.

С глиняным?

Болваном?

Яр на ходу рванул высокий мокрый стебель, ожёг руку, отшвырнул сорняк с комлем земли на много шагов.

«Ничего не знаю…»

«А наверно, есть на Планете люди, которые знают. Может быть, есть страны и города, в которых не боятся глиняных пришельцев… Или все сдались, как Феликс? Надо идти, искать…»

«А какое ты имеешь право вмешиваться в жизнь чужой планеты?»

«Имею. У меня был сын, его звали Игнатик Яр. Он зарыт в этой планете, имею».

«И что будешь делать?»

Вот этого Яр не знал. Он очень хотел есть, и у него кружилась голова. Не было никакого плана. Не было дома, не было друзей. Был только пистолет с единственным бесполезным патроном и несколько четырёхрублёвых бумажек.

— «Но это лучше, чем ничего», — хмуро подумал Яр.

К полудню он пришёл в небольшой поселок на берегу тихой речушки.

Первое, что он сделал, — отыскал сельскую парикмахерскую. Показываться на людях с двухдневной щетиной — значит вызвать расспросы и подозрения. Молоденькая мастерица оказалась разговорчивой и любопытной. Поглядывая на диспетчерские шевроны Яра, она ворковала, что здесь, в этой деревне, так редко бывают моряки. А откуда моряк здесь появился и куда держит путь? Неужели в пути он (хи-хи-хи) не сумел ни разу побриться? Или он решил отпустить бороду, как у капитана в фильме «Королевский корсар», а потом раздумал?

Яр что-то наплёл в ответ, не очень заботясь, чтобы девушка поверила. Она не поверила, обиделась и замолчала. Дёргала бритвой и сердито прикладывала к порезам едкие примочки.

В тишине стали слышны голоса деревенской улицы: петушиные крики, стрекот мотоцикла, блеяние козы. И ещё — отдалённый ребячий гомон. Весёлый и многоголосый.

— Что там за шум? — спросил Яр с непонятным для себя беспокойством.

— А здесь недалеко школа, — опять оживилась парикмахерша. — Большая такая школа, ребятишки со всей округи. Они сегодня мост ломают…

— Зачем?

— Старый мост. Новый недавно построили из камня, а деревянный, который совсем гнилой, отдали на дрова школе. Вот малышня его и разбирает.

«Станция Мост», — неожиданно подумал Яр.

Никакой станции здесь не было. И мост, разумеется, был совсем не тот. Но Яр заволновался, с трудом дождался, когда кончится бритьё, отказался от одеколона и шагнул за порог, не взяв сдачу у ошарашенной мастерицы.

Он пошёл по тропке вдоль берега, поросшего большой травой с седыми головками семян. Головки уже высохли, семена распушились и слетали на тёмно-зелёную воду. Новый мост оказался рядом, на нём два парня возились с заглохшим грузовиком, их ругали возчики столпившихся на берегу подвод. Яр обошёл телеги и двинулся дальше, на ребячьи голоса.

За купами деревьев, росших у воды, Яр наконец увидел, что происходило на старом мосту.

Этот мост представлял собой дощатый настил на двух бревенчатых опорах, очень покосившихся. Над настилом была возведена для прочности деревянная решетчатая ферма. На её тонких, кое-где поломанных балках висели, качались и скакали десятка два полуголых ребятишек. Они весело вопили и расшатывали сооружение с явной целью обрушить его.

По обоим берегам носились похожие на растрёпанных куриц женщины. Они жалобно и сердито кричали, чтобы немедленно прекратить безобразие. Они грозили директором, письмами родителям, исключением и даже, кажется, поркой.

Яр посочувствовал женщинам и подумал, не вмешаться ли, потому что игра в самом деле была опасная. Но тут мальчишки — по одному и стайками — попрыгали кто в воду, кто на берег. То ли возымела действие какая-то угроза, то ли они услышали предупреждающий треск дерева. Они с хохотом сыпались с моста и спешили от него подальше.

Только один пацанёнок — в жёлтых трусиках, загорелый и блестящий на солнце — стоял на верху решетчатой фермы.

Мост начал скрипеть и оседать. Яр отчаянно бросился вперёд, но не успел.

Ближняя опора смялась, превратилась в кучу прогнивших брёвен. Ферма, лопаясь, затрещала, стремительно осела одним краем в воду. С пушечным грохотом полетели лопнувшие балки.

Но большинство балок выдержало. Решетчатая конструкция уцелела. Она только дрожала и покачивалась. А наверху всё так же стоял мальчишка. В небрежной позе сошедшего с коня кавалериста.

Потом он странно вытянулся, неловко прыгнул в воду, выскочил на берег, кинулся к замершему Яру. Подскочил, отчаянно стиснул его мокрыми руками и ногами, уткнулся лицом в плечо. Зашептал со всхлипами:

— Яр… Ты, да? Яр… Ты нашёл меня, да, Яр?

— Алька…

Глава шестая
АЛЬКА

1

Яр так и унёс его, вцепившегося намертво, подальше от моста, за деревья. Опасливо оглянулся: не идёт ли кто следом? Никто не шёл. То ли от растерянности, то ли из-за деликатности.

Яр посадил Альку на траву, тот сразу схватил его за руку. Яр сел рядом.

— Ты меня нашёл, — восхищённым шёпотом сказал Алька. — Ты меня искал, да?

«Какая же я скотина», — подумал Яр и сказал:

— Да… Алька… Алька ты мой, как же ты уцелел в крепости?

Он замотал головой так, что брызги полетели с волос.

— Ой, Яр… Я не знаю. Там всё посыпалось, загремело, поехало куда-то — и сразу темно. Даже придавило чем-то, но я выбрался. А потом нашёл какую-то дыру и какой-то длинный-длинный ход… Потом ничего не помню. Кто-то меня подобрал и сюда привёз.

«Почти как Игнатик», — подумал Яр.

— А Данка, а Чита?

— Яр, я не знаю… — Алька глянул потемневшими глазами.– Ты их разве не нашёл?

— Нет… Пока нет… Значит, тебя завалило одного, без них?

Алька чуть смутился.

— Я там отошёл в закуточек такой… ну, по одному делу… Яр, ты боишься, что они не выбрались?

— Теперь думаю, что выбрались…

— А Тик?

«Вот оно, — подумал Яр. — Как ему сказать?»

— Яр, а Игнатик?.. Яр!

…Алька не стал плакать. Только прижался к Яру, будто озяб, и глаза у него сделались большущие и почти чёрные. Яр накрыл его своей курткой. Алька молчал долго-долго. Потом сказал медленно:

— Значит, они в самом деле есть, эти люди, которые велят… Я думал, это сказки.

«Может, не стоило ему говорить? — упрекнул себя Яр. — Но тогда как всё объяснить?»

Впрочем, Алька не был испуган. В его голосе прозвучала даже презрительная нотка — при словах «люди, которые велят».

Потом он опять помолчал и наконец проговорил, наморщив лоб:

— Что-то здесь не так…

— Что, Алька?

— Почему он погиб? Он не мог… Он всегда говорил, что мы доживём до ста лет, он верил. У него всегда получалось то, про что он верил.

— Не всё зависит от нас, Алька.

— Я знаю… Но всё равно… Я вот верил, что ты придёшь. Я давно бы мог убежать и домой пробраться. Там, наверно, мама давно вернулась, меня ищет… А я не уходил, тебя ждал.

— А я и не знал, — виновато, прошептал Яр.

— Но ты же всё равно пришёл!

— Ты молодец, что ждал… Вот если бы Игнатик тоже так же… Если бы не ушёл, — с прорвавшейся горечью сказал Яр.

Алька глянул с удивлением и упрёком.

— Он же не просто так! Он хотел добраться до сухого дерева!

— При чём здесь дерево?

— Разве ты не знаешь? Он решил разыскать нас всех, он хотел точно знать, что мы уцелели. И тогда бы мы опять нашли тебя. И было бы пятеро — и ничего нам не страшно…

— Понимаю… — пробормотал Яр. — Хотя не очень…

Алька терпеливо объяснил:

— На краю нашего города, на пустыре, есть дерево. Мы там играли… Да мы же тебе рассказывали! Помнишь, про свечку? Ну вот. Сначала это было просто дерево, тополь, потом оно засохло, но мы всё равно у него собирались… Это место хоть и далеко от дома, зато наше заветное. Мы так договорились, Яр: если случится что-то важное или если потеряем друг друга — бежать к сухому дереву…

— А почему ты к нему не бежал? Не пускали?

— Я же говорю: тебя ждал. Я знал, что ты найдёшь меня здесь.

— Почему? — краснея, спросил Яр.

— Я догадался, что ты тоже на этом берегу. А тут перекрёсток дорог и школа. Мимо не пройдешь. Но если бы ты не пришёл, я бы скоро убежал.

— К дереву?

— Ага… И к маме.

Яр осторожно спросил:

— Алька… ты думаешь, дерево уцелело при нашествии?

— А что ему сделается? Оно же всё равно сухое. Ну, может, обгорело, это неважно… Яр, мы всё равно должны туда идти.

Яр молчал. Он опять не знал. Идти ли? А если что-то снова? Как с Игнатиком…

— Яр…

— Ладно, — сказал Яр. Всё равно ничего другого придумать он не мог. Но Алька угадал его неуверенность. Он встревоженно вскинул глаза:

— Яр, ты не уйдёшь один, без меня?

— Нет…

— Тогда чего ещё ждать? — Алька вскочил.

— А тебя отпустят из школы?

— Больно надо нам спрашивать!

— Алька, но неудобно же. Всё-таки школа. Тебя хватятся…

Алька странно усмехнулся:

— Да?.. Ну ладно, может, так лучше будет. Пошли к директору…

Формальности заняли очень мало времени. Яр представился как житель Орехова, сосед Альки по дому. Сказал, что проезжал мимо, узнал мальчика и хочет увезти его домой, потому что мать ищет его и очень волнуется.

Директор — молодой, но лысый человек с костистым лицом — торопливо кивал:

— Конечно, конечно! Раз вы так решили и мальчик тоже просится… Мы ведь посылали запрос в Орехов, но сами понимаете…

Потом он понизил голос и объяснил виновато:

— По правде говоря, мы только рады. Школа так переполнена… К тому же мы хотя и боремся с предрассудками, а к детям с той стороны отношение всё равно не такое…

Он дал Яру расписаться в какой-то разлинованной книге. Потом, глядя в сторону, сказал:

— Вам лучше всего ехать на автобусе. До станции Мост…

— До станции Мост? — вырвалось у Яра.

Директор сделал виноватое движение спиной.

— Ну… это, разумеется, условное понятие… Вы, естественно, можете сойти на берегу, где удобнее. А там уж… Да что я вам объясняю! Раз вы прибыли сюда из Орехова, дорогу знаете сами…

— Разберёмся, — сказал Яр и посмотрел на Альку. Алька — уже одетый, с курточкой под мышкой, с рюкзачком — нетерпеливо переминался рядом. Он почему-то усмехнулся и спросил директора:

— А когда автобус?

— Через полтора часа… Я пошлю кого-нибудь за билетами, а вы пока пообедайте в школьной столовой.

Они пообедали в гулком, заставленном столами зале. Ребята поглядывали на Альку и на Яра с завистью. Алька был серьёзный и молчаливый. Упитанная тётка в синем халате принесла два жёлтых билета. Яр спросил, где автостанция.

— Я знаю, — нетерпеливо сказал Алька. — Пошли.

— Ты ни с кем не будешь прощаться?

— С кем надо, я попрощался заранее, — серьёзно сказал Алька.

Они прошли вдоль каменной изгороди, окружавшей двухэтажные корпуса школы. Потом оказались на прямой улице, в конце которой был виден дом с башенкой и несколько бело-синих автобусов. Определённо, автостанция. Но Алька дёрнул Яра за рукав и потянул в какую-то дыру в заборе. За ним росли кусты боярышника и начиналась тропинка. Она привела к речке, на берег, ниже старого моста. Здесь было очень тихо, только потрескивали крыльями стрекозы. Под нависшими ветками старой ольхи Яр увидел привязанный плот с шалашиком. Шалашик сливался с ветками, и разглядеть плот можно было только в двух шагах.

— Вот, — сказал Алька. — Это я приготовил давно, на всякий случай. Прыгай.

Яр послушно прыгнул на связанные брёвна, они захлюпали.

— Алька, а зачем? Ведь билеты же…

— Покажи-ка.

Яр протянул глянцевитые бумажки. Алька не глядя скомкал их и кинул в течение. Сказал досадливо:

— Ты что, совсем глупый?.. Ой, прости. Но ты, честное слово, как дошкольник, Яр…

«Это мне уже говорили», — подумал Яр.

Алька бросил в шалашик рюкзачок и курточку, умело распутал верёвку, толкнулся шестом. Плот вышел на середину речки.

— Главное, выбраться на большую реку, — деловито объяснил Алька. — Присядь, Яр, не торчи… Там, на реке, никто не будет знать, с какой мы стороны, никто и не привяжется. Просто не имеют права.

— Но… — начал Яр и понял, что спрашивать сейчас — это лишнее. Самое умное — слушаться Альку… И как же хорошо, что Алька здесь! И никак нельзя допустить, чтобы кто-то его отнял…

По обоим берегам сплошным тёмно-зелёным валом тянулись кусты. На воде покачивались кувшинки. Над кустами и кувшинками носились тучи стрекоз, просто безумствовали. Яр смотрел на них без радости: вспоминались свинцовые шмели, и опять подступила к сердцу тревога.

Течение было тихое, Алька подгонял плот, наваливаясь на шест. «Давай, лучше я буду толкать», — хотел сказать Яр. В это время из кустов метрах в десяти позади плота вышла лодка.

В лодке сидели двое. Один — спиной к плоту, он грёб. Второй — на корме — неотрывно смотрел на Яра. Он был тощий, с худым лицом и пышной шевелюрой. Шевелюра была нестерпимо рыжая.

— Остановитесь! — громко сказал рыжий.

Алька отчаянно оглянулся на Яра и налёг на шест.

— Яр, помоги!

Яр подскочил.

— Куда вы увозите мальчика! — крикнул рыжий.

— Не ваше дело! — отозвался Алька. — Яр, толкай!

Яр толкнулся шестом о твёрдое дно, вода сразу забурлила, плот набрал скорость. Но лодка с вёслами шла быстрее.

— Немедленно пристаньте к берегу, — потребовал рыжий официальным голосом.

— Не вздумай, — торопливо сказал Алька. — Яр, не вздумай. Если пристанем — тогда всё…

Яр молча налёг на шест.

— Я предупреждаю вас, — проговорил рыжий. Тот, что с вёслами, сильно и равномерно грёб. Под его курткой ровно ходили лопатки. Лодка приближалась.

Алька повернул к Яру сразу похудевшее лицо. Жёстко проговорил:

— Как подойдут, ты их шестом. Сначала гребца.

— Я сделаю лучше, — сказал Яр и вынул пистолет. — Оставьте нас! — крикнул он рыжему.

— Вы ответите, — сказал рыжий.

Яр поднял пистолет и, когда весло на миг остановилось при взмахе, выстрелил. Шейка весла разлетелась, лопасть поплыла. Рыжий втянул голову. Лодка завертелась, гребец сполз со скамейки на дно.

— Следующая пуля — по вам, — сказал рыжему Яр.

На лодке не знали, что следующей нет. Рыжий что-то закричал, гребец выдернул из уключины уцелевшее весло, начал грести им, не поднимаясь. Лодка неуклюже поползла к берегу, скрылась за кустами.

Яр посмотрел на Альку. Тот сидел на корточках, прижимая к ушам ладони. На лице его были восторженный ужас и восхищение.

— Как ты их, Яр… Вот это да…

«А если бы как на кладбище? Если бы это оказались они?» — запоздало подумал Яр. И кинул в шалашик, на рюкзак, бесполезный пистолет.

— Теперь надо нажимать, Алька…

— Теперь не надо… — Алька, блаженно улыбаясь, стянул брезентовые башмаки, сел на краю, опустил в воду исцарапанные в боярышнике ноги. — Больше они не полезут, Яр.

— А кто они такие? Что им надо?

Алька пожал плечами. Потом оглянулся нерешительно:

— Яр… Я хочу спросить…

— Что, Алька? Давай спрашивай.

— Я… нет, потом… Ты садись. Через час нас вынесет на большую реку.

…Так и случилось. Минут через сорок берега стали расходиться, и скоро Яр и Алька увидели серебристый размах большой воды. По нему двигался в отдалении пароход.

Сзади тянул ветерок. Яр укрепил шест, как мачту, сделал из толстой рейки поперечину, растянул на ней свою и Алькину куртки, и под этим маленьким парусом плот медленно выехал на середину реки.

Здесь течение было быстрее.

Алька что-то прошептал, загибая пальцы. Потом сообщил:

— Завтра до двенадцати будем у дерева.

В шалаше у Альки нашлось маленькое весло. Его привязали к шесту, получился хороший руль для плота. Яр постепенно увёл плот с фарватера к правому берегу, чтобы не мешать пароходам и баржам.

Скоро завечерело. Яр испугался. Он подумал, что над рекой опять распахнётся жёлтый закат и тогда подступит невыносимая жёлтая тоска. Но солнце нырнуло в сизое облако, и сразу пришли сумерки. По берегам и на встречном буксире замигали огоньки.

Алька вытащил пузатый керосиновый фонарь и спички.

— А то кто-нибудь налетит на нас ночью…

— Ты, Алька, просто капитан дальнего плавания, — с удовольствием сказал Яр. — Всё предусмотрел.

— Ага, — серьёзно откликнулся Алька. — Я много про всякие плавания читал… Я даже хотел в Морской лицей поступить. Только его, говорят, уже давно нету…

— Это тот, где случился пожар? — спросил Яр.

— Ну да…– Алька подвесил зажжённый фонарь над входом в шалашик, сел у плетёной стенки. Потянул за руку Яра, чтобы тот сел рядом. — Но пожар — это потом…

— А сначала? Восстание?

— Ага…

— Алька, расскажи. Я ничего про это до сих пор не знаю.

— А никто не знает, — вздохнул Алька. — Про это, Яр, всякое говорят, даже сказки разные. Но я теперь думаю: может, они против тех, кто… ну, в общем, этих… которые велят?

— Может быть. Только против них бесполезно идти с учебными карабинами. Да и с боевыми тоже…

— Ребята же не знали.

— Они все погибли?

— Почему все? Многие ушли в Город.

— В Город? Но лицей и так был в Городе!

Алька по-взрослому сказал:

— Нет, Яр, ты путаешь. Лицей был недалеко от Города, но не в нём. Он стоял ближе к морю… А Город ведь давно пустой.

— Алька, ты что-нибудь знаешь про этот Город?

— Ну… про него тоже говорят всякую путаницу. Никто не может сказать толком, что за люди там жили… Только знаешь, что говорят, Яр? Будто те, кто велят, туда не заходят. Боятся.

— Боятся?

— Так говорят. Не знаю… Но обыкновенные люди тоже боятся. Какой-то страх там на всех нападает…

— Чушь, — сказал Яр. — Нет там никакого страха. — И чуть не добавил: «Спроси Игнатика…»

Он помолчал, вспоминая мальчишку на пустой площади с колоннами, — того, что нарисовал знак со стрелой. И ещё одного — на вагонной площадке, когда колёса выбивали марш барабанщиков и так же, как сейчас, качался в сумерках фонарик. И ещё — свой сон про песчаный обрыв и Юрку… Потом он спросил:

— А где ты всё это слышал, Алька? Про Город, про восстание…

— У нас в той школе по вечерам обо всём болтали. Когда уже все лягут и свет погасят. Сказки всякие, ну и такие вот истории… Конечно, если воспитателей близко нет или директора.

— А что, строгие порядки?

Алька посопел и сказал:

— Не очень. Но за разговоры знаешь как влетало… Особенно от директора. Такая свинья…

— Да что ты? А мне он показался деликатным таким, тихим.

— Он тихий. Тихий гад… Никогда не кричит. Заведёт в кабинет, спокойненько так, с улыбочкой, потом как врежет…

— Разве есть такой закон, чтобы бить ребят?

Алька опять посопел.

— Закона-то нет. Зато у него есть скакалка. Ну, шнур такой с ручками, чтобы прыгать через него. Знаешь?.. Резиновая. Как вытянет по ногам…

— И тебя? — тихо спросил Яр.

Алька вздохнул.

Яр искренне сказал:

— Вот в кого надо было всадить последнюю пулю. От тех дураков на лодке отбились бы и шестом.

Алька оживился и весело подтвердил, что, конечно, отбились бы.

— Алька, а всё-таки кто они были?

— Откуда я знаю?

— Но ты же заранее боялся, что будут преследовать. Выходит, знал…

— Я знал, что будут, но не знал, кто. Яр, я просто чувствовал… А ты разве не чувствовал? Директор за билетами послал, а у самого глаза бегают. Да и вообще… опасно кругом.

— И сейчас? — с тревогой спросил Яр.

Алька беспечно зевнул:

— Не-а… Сейчас пока нет.

Быстро спустилась безлунная ночь. Залила одинаковой чернотой небо и реку. Только звёзды роились вверху, а внизу светились белые и красные огоньки фарватера. Плот со своим круглым фонарём повис посреди большой темноты. Тихо хлюпала невидимая вода. С берегов пахло травами и сырым песком.

— Пойди поспи, — сказал Яр. — Я подежурю.

Алька послушно полез в шалашик, но через несколько минут выбрался опять. Уселся на корточках на прежнем месте, под фонарём. Съёжился так, что побитые коленки торчали рядом с ушами. Яр накрыл его с головой своей курткой. Алька благодарно повздыхал.

Яр для порядка шевельнул веслом и сел рядом с Алькой.

— Мы с тобой, как Джим и Гек Финн…

— Кто? — Алька выставил из-под куртки лицо.

— Джим и Гек Финн. Про них книжка есть. Не читал?

— Не… А про что там?

Яр коротенько рассказал. И добавил:

— Но она длинная. Потом сам почитаешь.

Алька с сожалением проговорил:

— У нас такой книжки, наверно, нет. Это у вас, на Земле.

— Ну почему? Есть же «Зверобой» Купера. Помнишь, у Читы? В точности такой же, как я в детстве читал… Здесь, Алька, много всего «в точности»…

— Но ещё больше не так, да?

— Да…

— Яр… В нашей спальне один парнишка был, постарше нас. Он много про всё знал и рассказывал. Он один раз такую историю рассказал непонятную. Будто наша Планета раскололась.

— Как это?

— Будто давно была большая война… Ну, она правда была… И люди бросили на один город бомбу. Такую страшную, что сразу всего города не стало и всех людей. И Планета не выдержала, раскололась на несколько планет…

— И что же? Они разлетелись в разные стороны?

— Да нет же! Она не так раскололась… Она осталась, но как будто на одной сразу несколько планет, и жизнь на каждой пошла по-разному… Я это сам не понимаю, но когда он говорил, я понимал… Яр, может, наша Планета и твоя Земля такие вот расколотые?

— Может быть, — подумав, сказал Яр. — По крайней мере, это объяснение не хуже других…

«И может быть, где-то есть ещё Земля или Планета, где люди живут умнее и лучше, чем мы? Настоящая Земля…»

— Алька?

— Что, Яр?

— Слушай, Алька… Про что ты хотел спросить меня? Тогда, днём? А потом раздумал. Или забыл?

— Нет, помню…

— Про что же?

— Ты… Яр, ты, наверно, рассердишься. Или засмеёшься надо мной…

— Нет, Алька, ни за что. Честное слово.

Он повздыхал, повозился под курткой, спрятал лицо и проговорил тихонько:

— Ты совсем точно знаешь, что Игнатик умер?

Яр не ответил. Что он мог ответить? Он положил руку на Алькин затылок, и так они долго плыли молча. Яр провожал глазами огни встречных пароходиков. Потом он сказал:

— Поспал бы ты, Алька.

— Ладно. Только я тут, с тобой.

Он и правда уснул, приткнувшись к Яру. А Яр со страхом понял, что к нему явственно, вплотную, подходит память о прошлом вечере. О свечах, пылающих в сумерках, о колыбельной. Колыбельная зазвучала так, будто совсем рядом пел в темноте слаженный хор.

Тогда Яр сделал усилие и переключил память на другую песню.

Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжём у берега
Последние корабли…

Тоже грустная песня, но всё же в ней не было такой безнадёжности. Это была песня повстанцев.

Так, под эту песню. Яр и просидел всю ночь. До яркого золотого рассвета.

Утром они позавтракали хлебом и огурцами из Алькиного рюкзачка. И скоро, раньше, чем ожидал Алька, потянулись по правому берегу предместья Орехова.

— Ой, смотри, вон труба старой пекарни, — шептал Алька. — Только она обугленная, и верхушка обвалилась… А водонапорная башня целая…

Ещё не было видно самого города и обрушенной крепости, они скрывались за поворотом. Но Алька сказал, что туда плыть и не надо. Они пристанут к берегу раньше, сразу за старой баржей.

Потом он вдруг притих, печально съёжился на краю плота.

— Ты что, Алька?

— Я думаю, как там мама…

Как можно бодрее Яр пообещал:

— Всё будет в порядке, не грусти.

Алька, видимо, поверил. Улыбнулся.

Плот прошёл вдоль скользкого от зелени борта полузатопленной баржи. И сразу Яр подогнал его к берегу — к жёлтой песчаной полоске. Алька подхватил рюкзачок, прыгнул на песок и пошёл, нетерпеливо оглядываясь на Яра.

Мимо кривых заборов с колючей проволокой наверху, мимо штабелей старых ящиков, мимо куч железного хлама они вышли на обширную поляну, поросшую сурепкой.

Посреди поляны стоял ствол тополя с растопыренными вверху, обломанными сучьями. Это было сухое дерево.

Под деревом сидел с книжкой Чита.

2

Чита положил в траву книгу. Снял очки. Хотел пойти навстречу спокойно, только не выдержал, побежал. Облапил сразу Яра и Альку. Потом оторвался, сказал немного сердито:

— Ну, наконец-то. Теперь уже четверо. Только Тика нет.

Яр отвёл глаза. Алька своим брезентовым башмаком стал пинать траву.

Чита посмотрел на того, на другого, насупился и объяснил:

— Он ещё не приходил, в дупле нет его записки. Но он всё равно придёт.

Яр сказал через силу:

— Не придёт Игнатик…

Пока Чита слушал про всё, что случилось, у него было странное лицо. Не печальное, а напряжённое: будто он не мог что-то понять. Или что-то вспомнить. Потом он сказал:

— Непонятно это.

— Что, Вадик? — мягко спросил Яр.

— Непонятно, почему он погиб. Тут что-то не увязывается.

— Это всегда не увязывается, Вадик.

Чита обмяк, растерянно завертел очки. Видимо, наконец поверил.

— А у Данки мама погибла. Тогда, при нашествии, — сказал он.

«Сами-то вы как уцелели?» — хотел спросить Яр. И не стал. Потом как-нибудь… Он спросил:

— А что с Данкой?

— Живёт одна теперь. Ничего…

Алька сказал, запинаясь:

— Чита, а моя мама… Ты не слыхал?

— В порядке твоя мама, — грубовато, как-то не по-своему ответил Чита. — Только извелась вся. Ты давай беги к ней.

— Ага, я побегу! Яр…

— Беги, беги…

— Потом приходи к Данке, — сказал Чита. — Хотя постой. Надо оставить в дупле записки, твою и Яра. Что вы тоже пришли.

— Для кого? — спросил Яр. — Мы пришли уже все четверо. Больше некого ждать.

У Читы досадливо шевельнулись брови.

— Всё равно, так надо. У нас такой обычай.

Он достал из нагрудного кармана карандашик и свернутый листок. Оторвал две бумажные полоски.

— Яр, напиши своё имя. Надо, чтобы ты сам… Алька, напиши… Вот, я книгу подставлю, пишите на ней…

Книга была «Рассказы» какого-то А. Рысина. Яр и Алька на ней, как на столике, приладили бумажки и написали имена. Яру было не по себе. Очень грустно и непонятно: что же будет дальше?

Алька умчался, уже не оглядываясь на Яра. Понятное дело — к маме. Что ему теперь Яр?

Чита поразительно ловко, не помяв отглаженных брюк, забрался по бугристому стволу до первого сука, торчавшего, как одинокая лапа. Сел на него.

— Здесь дупло…

Он, перегнувшись, сунул руку в глубь ствола. И как-то странно замер.

Казалось бы, долгое ли дело положить записки? Но Чита сидел целую минуту, словно что-то нащупывал в дупле. Потом прыгнул с трёхметровой высоты.

— Вот странная штука, — сказал он с напряжённой улыбкой. — Там в дупле внизу мох и труха всякая, и мне всегда казалось, что под ней что-то круглое, только было лень раскапывать. А теперь раскопал. Смотри…

Он протянул на ладони синий мячик с тремя белыми полосками.

— Вот куда залетел…

«Неужели тот самый?» — подумал Яр.

Мячики так похожи друг на друга. И прошло столько лет.

Яр всё же улыбнулся. Даже сказал:

— Вот здорово…

Чита поднял из травы книгу и надел очки.

— Пошли к Данке, Яр.

Он зашагал впереди, читая и в то же время играя мячиком: стукнет им о натоптанную тропинку и поймает… Яр опять подумал: как много дел может делать Чита, не отрываясь от книги. Да и читает ли он? Может, просто прячет за книжкой то, что думает и чувствует?

— Вон Данка идёт навстречу, — сказал Чита. И Яр увидел на краю пустыря Данку.

Она была подросшая, похудевшая, в каком-то сером печальном платьице. Яр такой и ожидал её увидеть.

Данка заулыбалась навстречу:

— Ой, Яр… Здравствуй, Яр! Наконец-то… Яр, ты один?

— С Алькой. Он к маме побежал… Яр говорит, что Игнатик погиб, — сразу сказал Чита. Ну и правильно, что сразу.

У Данки погасли глаза.

— Я будто чувствовала…

Она медленно повернулась и пошла по тропинке. Яр и Чита — по сторонам от неё, по шелестящей траве. Так они дошли до переулка с кривыми домиками. Некоторые домики были обугленные, без крыш. Данка молчала.

— Я вот… смотри, — осторожно проговорил Чита. — Мячик наш в дупле нашёл.

Данка посмотрела без интереса.

Чита сник. Даже книгу опустил.

Данка сказала:

— Тут автобусная остановка недалеко. Поехали ко мне, что ли… Я вас покормлю чем-нибудь… Яр, а у меня мама умерла.

— Я знаю, Данка.

«Ну вот и всё», — подумал Яр. Оттого, что всю ночь не спал, голова у него была тяжёлой. Но ещё тяжелее было на душе. Вот он пришёл. И что дальше? Зачем он этим ребятам? Зачем он здесь вообще? Воевать с неведомой силой? Один воевать не может. Дело не в том, что нужны союзники. Дело в том, что вообще нельзя одному, надо, чтобы тебя кто-то любил. Было хорошо, когда позвали ребята. Но они играли. Теперь игра кончилась, её разбило настоящее, не игрушечное горе. Игнатика не вернуть. Данку не утешить. Алька, не оглянувшись, убежал к маме. Наверно, ему хватило страшных приключений. Чита… Его не поймёшь: чего он хочет, чего ждёт?

Они подошли к остановке — к бетонной площадке с кривым столбиком и ржавой табличкой. Стало пасмурно, ветер гонял по бетону сухую пыль.

«Зачем я здесь? — думал Яр. — Для ребят я только обуза…»

Подошёл обшарпанный валкий автобус. Почти пустой.

— Садись, Яр, иди вперёд, — сказала Данка. — Поедем.

«А куда? Что будет потом?.. Видимо, Тот был прав: надо было тогда, ещё на вокзале, уйти…»

На миг острое сожаление, что он здесь, а не на крейсере, обожгло Яра. Сзади нетерпеливо дышал Чита. Яр машинально шагнул в автобусную дверь. Навалилась давящая темнота. Яр отчаянно мотнул головой. Стало светло. Он оглянулся на захлопнувшуюся дверь автобуса: а ребята?

Автобусной двери не было. Была стальная дверь гермошлюза.

3

Капитан Виктор Сайский сидел в кресле прямо и смотрел мимо Яра. В стёклышках старомодного пенсне Сайского блестели крошечные отражения плафонов. Длинные веснушчатые пальцы Сайский держал на подлокотниках. Когда он говорил, указательный палец правой руки слегка поднимался и опускался — будто отмеряя слова.

— Ярослав Игоревич… При всём уважении и доверии к вам, я вынужден сказать, что вы поставили нас в крайне трудное положение…

— Именно? — спросил Яр. Он всё больше хотел спать.

Капитан беспокойно шевельнулся. Его худое лицо с блестящими залысинами и рыжеватой щёточкой волос на миг потеряло уверенность. И всё же он сказал твёрдо:

— При всей боязни оскорбить вас, должен прямо заявить, что вашу историю мы не можем принять всерьёз.

— Говорите только за себя, капитан! — звонко и дерзко вмешался второй штурман и разведчик Дима Кротов. Он сидел рядом с Сайским, но сейчас дёрнулся, словно хотел придвинуться к Яру.

Старший астронавигатор Олег Борисович Кошка, рыхловатый и нерешительный, возился в кресле, виновато уставившись в пол. Иногда шумно вздыхал.

— Я говорю от себя и от имени вверенного мне экипажа, — сказал Сайский. — Мы на суперкрейсере дальней разведки, а не в студенческом клубе, Кротов. Мы несём службу поиска и должны принимать за истину только доказанные вещи и явления.

— Где же я, по-вашему, был? — отгоняя сонливость и начиная злиться, спросил Яр.

— Я как раз и хотел бы услышать это от вас. Где вы были, когда отсутствовали на борту крейсера в течение сорока трёх минут?

— Это смешно, в конце концов… На кой чёрт мне развлекать вас сказками?

— Понятия не имею, — сухо, но искренне произнёс Сайский. — Очевидно, есть причины, о которых мы не догадываемся… Я, как капитан, настаиваю чтобы вы их изложили… или привели доказательства, что ваш рассказ — правда.

— Я привёл. Вот фотография…

Олег Борисович Кошка нерешительно поднял голову.

— Яр, голубчик, это же несерьёзно… Обыкновенные дети… Милые такие, весёлые, живые. Абсолютно земные ребятишки…

«И одного из них нет», — подумал Яр. И сказал:

— Они и есть земные.

— Вот видите, — отозвался Сайский.

— Я не в том смысле… Просто они такие же.

— Все это противоречит современным космологическим концепциям, — сказал Сайский.

— А мне плевать, что противоречит, — безнадёжно сказал Яр.

Сайский взял со стола снимок, долго разглядывал. Потом спросил:

— Почему же не сработал сигнал тревоги? Он реагирует на малейшее изменение нормальной обстановки. Вы говорите — пришёл мальчик. Сигнал должен был отозваться на появление постороннего лица.

— Игнатик не хотел шума, — сказал Яр не Сайскому, а себе.

Сайский помолчал. Яр взял со столика и снова бросил на него четырёхкопеечную монетку.

— Это — тоже обычная вещь? Таких никогда не было на Земле.

Веснушчатый палец Сайского забарабанил по твёрдому подлокотнику невпопад словам.

— Ярослав Игоревич… Я скорее готов предположить, что и монеты, и ваш костюм, и снимок, и даже пистолет системы «викинг» изготовлены специально… для такой вот инсценировки… чем поверить в существование вашей Планеты.

— Да зачем нужна Яру инсценировка?! — подскочил в кресле Дима Кротов. — Подумайте, капитан! Зачем?

Сайский снисходительно сказал:

— Не знаю. Может быть, для розыгрыша. Может быть, для сенсации. Или для создания какой-то своей научной версии. Может быть… В конце концов, я не могу прочитать мысли Ярослава Игоревича. Но мне легче заподозрить любого человека в любом умысле, чем поверить столь фантастическим объяснениям.

— Значит, — медленно проговорил Яр, — все эти вещи я приготовил заранее, а потом прятался в укромном уголке, чтобы создать «эффект отсутствия»?

— Это всё же правдоподобнее, чем…

— А сигнал?! — крикнул Дима. — Если бы Яр не ушёл с корабля, а просто спрятался, аварийный сигнал не включился бы!

— Вот и странно, — пробормотал Олег Борисович. — Пришёл мальчик — сигнал не включился. Исчез Яр — сигнал сработал.

— Значит, я перестроил и схему сигнала, — усмехнулся Яр. — В запломбированном отсеке… Да-да, это всё же правдоподобнее, чем… Знаете, Сайский, вы зря стали капитаном. По двум причинам: во-первых, ваша логика не в состоянии перешагнуть установленные рамки. Во-вторых, вы не верите людям.

— Как можно не верить честному слову скадермена? — воскликнул Дима.

Сайский не взглянул на Диму. Он стиснул подлокотники и тихо сказал Яру:

— Могу ответить вам тем же: вы плохой скадермен… Если верить вам, вы ушли с корабля вслед за незнакомым мальчиком. Таким образом, вы без разрешения оставили корабль во время вахты. Покинули экипаж в рейсе, не обеспечив замены, и тем самым…

— Вы не учитываете обстоятельств! — вспыхнул Яр.

— И вахты не было, был автоматический режим, — вмешался Дима.

— Я учитываю обстоятельства, — жёстко проговорил Сайский. — Увидев, что мальчик действительно уводит вас с корабля, вы обязаны были остаться в отсеке, не переступать порог… И теперь требуете, чтобы я верил вам.

— Мне, собственно, всё равно, — устало сказал Яр. — Можете не верить.

— Странно, что вам всё равно. Если я поверю, то вынужден буду отстранить вас от обязанностей и подвергнуть аресту за дезертирство.

— Меня? — сказал Яр и встал. «Надо же, — подумал он. — Я и не знал, что ещё могу так злиться. А ну, спокойнее».

— Вы не сделаете этого по трём причинам, капитан Сайский, — очень-очень вежливо проговорил он. — Арестовать может лишь равный по званию или тот, чьё звание выше. Я же, если сравнивать с боевыми рангами старого флота, имею звание, подобное вице-адмиральскому. На моём парадном мундире (а они до сих пор не отменены) на два шеврона больше, чем у вас. Это первое… Во-вторых, устав СКДР не предусматривает наказаний за дезертирство во время рейса — хотя бы потому, что оно не представляется возможным. И в-третьих, я просто не уверен, что позволил бы вам арестовать меня. Тем более что вы не встретили бы поддержки у некоторых членов экипажа. — Он мельком взглянул на Диму.

Сайский, откинувшись в кресле, снизу вверх смотрел на Яра. На веснушчатом лице капитана мелькнула тень улыбки.

— Меня остановило бы, пожалуй, только второе соображение. В самом деле, устав не предусматривает… А можно задать неофициальный вопрос, Ярослав Игоревич?

— Валяйте, — нервно сказал Яр и сел.

— Если то, что вы говорите, было… тогда… вас не смущала мысль, что вы бросили крейсер, бросили своё дело?

— Не смущала… Я думал об этом. Но я оставил крейсер без умысла. А дело, которое пришлось мне делать там, важнее того, что здесь. Я охранял детей, которые позвали меня для защиты… Я делал это плохо. Отвратительно. Я был нерешителен, глуп и беспомощен. И это сейчас мучит меня больше всего… И хватит об этом.

— И всё же… — Сайский снял пенсне. (И Яр вспомнил, как Чита снимал очки, но у Читы глаза оставались острыми, а у Сайского стали растерянными.) — И всё же… Вы ради этого оставили главное дело жизни. Которое было вашим долгом.

— Какое?

— Открывать новые планеты.

— Я открыл свою планету, — сказал Яр. — Жаль, что не судьба…

— Но вы утверждаете, что это не новая планета, а та же Земля…

— Землю иногда тоже надо открывать заново… Когда-нибудь вы убедитесь в этом. Увидите, что мы слишком забыли про неё… И не скажут ли потом, что все мы дезертиры?

— Смелое утверждение…

— Печальное утверждение.

— Собственно, кто дезертиры? Мы, скадермены?

— «Скадермены», — усмехнулся Яр. — Элита человечества, космическое дворянство… Нет, я имею в виду всех жителей Земли.

— За что же вы их так? Люди сделали нашу планету цветущей.

— Планета — не клумба… Вам не кажется, что люди разучились любить?

— Это неправда, Яр! — воскликнул Кротов.

Яр улыбнулся:

— Я не имел в виду вас, Дима… И я не про ту любовь. Я про ту, где тревога и боль друг за друга…

— Если люди счастливы, зачем боль-то? — нерешительно сказал Олег Борисович. — Яр, голубчик, ты что-то не то…

— Да, пожалуй, — согласился Яр. — Только всегда ли они счастливы? А что, если однажды мы вернёмся, и… Впрочем, такие дискуссии не предусмотрены уставом СКДР…

Сайский встал.

— Олег Борисович, прошу вас, ещё раз проверьте систему для выхода из режима. Дмитрий Васильевич, вас прошу быть в рубке на вахте.

— Но ведь до выхода ещё семнадцать часов! — строптиво сказал Дима.

— Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.

— Что чрезвычайного вы усмотрели? — утомлённо спросил Яр. — Почему нельзя продолжать экспедицию?

— Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно написать подробный рапорт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?

— Затруднит, — сумрачно сказал Яр. — Я не могу… сейчас.

— Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.

— Вам угодно иронизировать?

— Отнюдь…

— У меня не возникнет такого намерения, — с трудом сказал Яр. — Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придёт. Я вам говорил… — У Яра перехватило горло. — И вы, капитан… и поэтому… я сейчас не могу писать рапорт. И подите вы к чёрту…

Сайский опустил глаза.

— Извините, Ярослав Игоревич…

— Простите нас, Яр, — сказал Дима Кротов и ушёл из кают-компании в рубку.

— Яр, ты… правда, отдохнул бы, — пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрёл к выходу. Сайский опять сел.

Яр отошёл к иллюминатору. За стеклом была панорама, изображающая берёзовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в тёплое стекло.

— Яр! — громко и странно позвал его Дима. — Ярослав Игоревич!

Яр оглянулся.. Дима — бледный, с какой-то неловкой улыбкой — стоял в дверном проёме рубки.

— Яр, там… к вам…

Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.

В рубке смешались электрический и солнечный свет. У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька.

Глава седьмая
БУРАН

1

Снова было похоже на июнь. Вокруг голубятни лежал ковёр цветущих одуванчиков. Дальше цвела сурепка и ещё какие-то солнечные цветы. От них весь пустырь казался ярко-жёлтым. Одуванчики качались под тёплым ветром. И квадратная тень голубятни шевелилась на них, как живая.

По одну сторону тени стоял Яр. По другую Алька. Друг на друга они не смотрели. Яр поправлял под курткой ремень блика. Алька расковыривал дырку на своей трикотажной фуфайке. Потом он быстро глянул из-под ресниц и жалобно попросил:

— Яр… ну, прости, а?

Яр сопел, дёргая пряжку — её заело.

— Ну, Яр…

— Ага, теперь «прости», — пропыхтел Яр. — Надо было думать…

— Я больше не буду, — по-настоящему виновато сказал Алька. Почти по-настоящему.

— Ага, «не буду»… За твои слова знаешь что? Драть надо как следует…

Алька опять стрельнул глазами из-под пшеничных ресниц, совсем понурился и вздохнул:

— Ну… ладно. А потом простишь?

— Видно будет. Иди сюда, — деревянным голосом сказал Яр.

Алька, загребая башмаками одуванчики, побрел через тень голубятни. Остановился перед Яром. Полная покорность и раскаяние.

Яр хмыкнул, взял в пятерню отросшие Алькины волосы, качнул туда-сюда покаянную голову, подхватил Альку, взметнул над собой.

— Вот заброшу балбеса на голубятню…

Алька радостно заверещал, задрыгал ногами, роняя, как всегда, башмаки. Сказал с высоты:

— Не-а! Не забросишь.

— Это почему?

— Потому что ты уже не злишься.

— Злюсь! — рявкнул Яр.

— Не!..

— Откуда ты это взял?

— Ну… потому что ты же понимаешь… что сам виноват… — И Алька испуганно заморгал.

Яр опустил его в одуванчики.

— Ах, значит, я виноват?

— То есть я… Но ты тоже… немножко.

— Тьфу на тебя… Тоже мне психоаналитик, — проворчал Яр.

Алька смотрел преданно, весело и бесстрашно. Яр ничего не мог ему возразить. Потому что он и в самом деле был виноват. По крайней мере, с точки зрения Альки. Недаром Алька так заорал. Тогда, в крейсере…

Ой-ёй-ёй! Яр никогда не думал, что весёлый и ласковый Алька может так яростно и беспощадно орать.

Когда прошла первая радость, когда Яр выпустил Алькины плечи и с усмешкой оглянулся на обалдевших членов экипажа, Алька сказал коротко:

— Почему ты сбежал? Пойдём.

Яр понял, что надо решать. Немедленно и навсегда. И… начал глупо и жалобно говорить, что он там, наверно, лишний и лучше будет, если…

Вот тут Алька и взорвался.

— Ты что! — закричал он, исходя яростью и слезами. — Сперва наобещал, а теперь… Какое ты имеешь право?! Врал, что никогда не уйдёшь, а сам!.. Пошли сейчас же!!

— Но, Алька…

— Не пойдёшь?! — бешено крикнул Алька. — Тогда… Тогда ты самый паршивый дезертир, вот кто!!

Стало тихо. Лишь в Альке клокотало гневное, смешанное со слезами дыхание. И в этой тишине случилось неожиданное. Капитан Сайский начал ржать. Интеллигентный, безукоризненный Сайский уронил золочёное пенсне, бухнулся в кресло и стал не смеяться, а непотребно ржать: как загулявший рыбак в баре у Чёрного Якова, услышавший какой-нибудь пудовый анекдот.

Сквозь сумятицу мыслей, сквозь обиду, растерянность и досаду на себя, сквозь щемящую нежность к негодующему Альке и радость оттого, что он пришёл, сквозь злость на идиота Сайского до Яра смутно дошёл комизм положения.

Сайский, всхлипывая, сказал:

— Клянусь субпространством, такого не было в космосе за всю историю полётов… Ярослав Игоревич, вдумайтесь: вы в любом случае оказываетесь дезертиром. Так что уж идите с мальчиком. На Земле вас, по крайней мере, хоть как-то оправдают.

«Бред какой-то, честное слово», — беспомощно подумал Яр. Но отозвался сухо:

— Позволено мне будет взять кое-что из личного имущества?

«Боже мой, что это я говорю? И что опять делается?»

— Почему же нет? — отозвался Сайский. — Даже и не из личного… Возьмите блик. Судя по всему, он не будет для вас лишним.

— Но… — Яр иронически взглянул на капитана. — Не выглядит ли это как «вооружённое вторжение на планету с неизвестной цивилизацией»?

— Откуда я знаю? — серьёзно сказал Сайский. — Здесь явно непредусмотренная ситуация. Будем решать на свой страх и риск… Только давайте, Ярослав Игоревич, составим подробную запись в вахтенном журнале. Своего рода акт о вашем уходе. — Сайский оставался Сайским.

— И ещё вот что… — добавил он. — Пусть Кротов сделает фотоснимок всех нас вместе с… нашим гостем. Это лучше, чем четырёхкопеечная монета. Я говорю о доказательстве случившегося, на тот случай, если…

— На тот случай, если я не вернусь, — усмехнулся Яр. Он был уверен, что не вернётся.

И теперь они стояли под голубятней. И хитрый негодный Алька, почуяв слабинку в Яре, выговаривал:

— Ушёл — и крышка. А как мы без тебя, подумал?

— Неужели ты, балда, решил, что я ушёл нарочно? — огрызнулся Яр.

— А откуда мы знали?.. Чита даже читать перестал, ходит, как варёная макарона. Данка ревёт целыми днями…

— Как… целыми днями? Сколько же времени прошло?

— Как сколько? Ты сам не знаешь? Почти три месяца.

Яр присвистнул. «Побеседовали в кают-компании… Хотя, конечно, так и должно быть…»

— То-то, я смотрю, ты подрос…

Алька в самом деле стал повыше. Старенький трикотажный костюм сделался короток: штаны до щиколоток, из-под фуфайки смешно выглядывает голый живот — загорелый и расцарапанный, видно, Алька лазил на дерево.

Яр посмотрел на ствол высохшего тополя. Его могучие сучья были опилены на одном уровне. На них-то, как на растопыренных пальцах, и стояла теперь голубятня.

— Как она здесь оказалась? — спросил Яр.

— Это другая. Та сгорела. Мы набрали досок и построили новую, почти такую же… Здесь лучше, спокойнее. Людей меньше.

Яр присел на чемоданчик. Поставил Альку перед собой. Посмотрел снизу вверх в его потемневшие распахнутые глаза — неспокойные и требовательные.

— Алька… А как ты сумел до меня добраться?

Он смущённо и чуточку гордо улыбнулся:

— Я старался… Я очень хотел… И ребята просили…

— Раньше это мог только Игнатик…

Алька серьёзно сказал:

— Я теперь многое умею то, что раньше Игнатик… Только свечку зажечь не могу.

— Ну, Игнатик тоже не мог, если не было пятерых.

Алька досадливо мотнул головой.

— Не в этом дело… Я никогда не смогу. И никто не сможет. Это один Игнатик мог, это его… Яр, смотри, Данка идёт и Чита!

Они подошли спокойно, будто заранее договорились о встрече. Данка вертела в пальцах ветку цветущей сирени. Чита был без книги. С мячиком в руках.

— Ага, появился, — сказал Чита радостно и всё же с тенью упрёка.

— Здравствуй, Яр, — улыбнулась Данка.

— Вы подросли, — сказал Яр.

— За лето всегда подрастают, — согласилась Данка.

— А я не успел даже выспаться, — виновато проговорил Яр. — У нас всего два часа прошло.

Данка не удивилась.

— Здесь уже осень, — сказала она. — В этом году такая замечательная осень. Обычно в это время уже снег идёт, а сейчас будто вторая весна. Одуванчики… И сирень снова зацвела… Смотрите, ребята, сколько в ней цветков с пятью лепестками. Прямо сплошь…

— У нас это считалось, что к счастью, — вспомнил Яр.

— А у нас говорят, что к беде, — сердито усмехнулся Чита.

— Но это неправда, — вмешался Алька.

— Конечно, неправда, — мягко сказала Данка. — На самом деле хорошо, если пять… Будто Игнатик знак подаёт…

Тоска по Игнатику опять резанула Яра. Он отвернулся, чтобы скрыть от ребят лицо. У них-то минуло три месяца, а для него и двух суток не прошло с той ночи на кладбище…

Но и ребята запечалились. И чтобы встряхнуть их и встряхнуться самому. Яр громко спросил:

— Ну, похитители скадерменов, что будем делать дальше?

— Как что? Жить, — сказала Данка.

— Просто жить?

— Не просто, — тихо и удивительно жёстко сказал Чита. — Будем учиться. Будем спокойно и подробно всё узнавать про этих гадов. Кто они и зачем они. И какое против них есть оружие.

«Вы же дети», — чуть не возразил Яр. И не возразил, потому что не было смысла — они решили.

— Наверно, это придётся делать долго, — сказал Яр.

— Ничего. Зато потом… — сказал Алька и незнакомо сузил глаза.

«А как быть с пятым? Нужен нам кто-нибудь?» — чуть не спросил Яр. И не решился. Он спросил о другом:

— А всё-таки… что делать мне? Ни крыши, ни работы… Я здесь никто.

— Крыша есть, — отозвался Чита, — а работы в городе сколько хочешь. Например, можешь стать учителем. Хочешь?

— Каким же учителем? Я не знаю ни истории здешней, ни географии…

— Можешь быть учителем физкультуры, — предложил Алька. — У тебя вон какие мускулы.

Яр вздохнул.

— Мускулы… А меня возьмут?

Данка серьёзно сказала:

— Сразу. Сейчас в школах так не хватает мужчин…

— Я смотрю, вы всё обдумали.

— Ага, — сказал Алька.

Неожиданно потемнело. Солнце укрылось в сером облачке с косматыми краями. Следом за этим облачком тянулись ещё, а ближе к горизонту вырастала хмурая туча. Сразу стало зябко.

— Снежные тучки-то, — озабоченно проговорила Данка. — Пошли, а?

Яр подхватил чемоданчик.

Над пустырём прошёлся резкий ветер и принёс издалека, от тучи, первые снежинки. Алька съёжился и взял себя за плечи. Он один был одет по-летнему, остальные в куртках.

— Давайте к автобусу, — скомандовал Чита.

Они торопливо зашагали через пустырь. Цветы оставались яркими, солнечными, хотя стало совсем пасмурно и снег летел всё гуще.

Ветер принёс льдистый холодок. Алька запрыгал, как козлёнок.

— Вадид, возьми чемодан, — сказал Яр. Подхватил Альку на руки, прикрыл его широкой полой куртки. ускорил шаги.

— Ну чего, я сам… — для порядка буркнул Алька.

— Не дёргайся… Давайте, ребята, скорее… Вадик!

Но Чита стоял в непонятной позе: замер, согнувшись и подняв к самым глазам чемоданчик Яра.

— Смотрите…

Яр и Данка встревоженно подошли.

— Снежинки, — сказал Чита. — Как цветки на сирени…

У снежинок был чёткий узорчатый рисунок. Сказочные шестиконечные звёздочки, как на новогодних открытках. Но… не только шестиконечные. Яр увидел, как на чёрную искусственную кожу села звёздочка с пятью концами. Потом ещё, ещё…

— Видите! — с непонятным торжеством сказал Чита. Что-то пошептал над снежинками, сдул их, махнул чемоданом и торопливо зашагал впереди всех. Потом весело обернулся.

— Данка, ты держи Яра перед автобусом! Чтобы он опять не пропал…

2

Шмели пронеслись над городом полосами. Они обуглили землю, деревья и здания. Деревянные дома стояли обгорелые, а каменные были словно изъедены кислотой или миллионами червей. Их стены превратились в сизый ноздреватый шлак. Но многие кварталы оказались не задеты нашествием, жизнь в них шла самая обычная.

От старой голубятни остались только обугленные столбы. Забор вокруг большого двора тоже сгорел. Кирпичное здание переплётных мастерских чернело пустыми окнами. Но двухэтажный деревянный дом уцелел. И, как в июне, двор пестрел одуванчиками. Только сейчас на них сыпался снег.

Данка жила на первом этаже. В маленькой двухкомнатной квартире, похожей на ту, в которой жил когда-то Валерка Дымов. Яр даже увидел на стене коврик с оленями — такой же, какой висел над кроватью Валеркиной мамы…

Яр бухнул Альку на кровать, накрыл курткой и сказал Данке:

— Грей чай. Надо оттаивать этого обормота.

— Вадик, поставь чайник, — распорядилась Данка. И когда Чита ушёл, она сказала Яру: — Вот в этой комнате ты будешь жить.

— Я? В этой?

— Да… Раньше это мамина комната была. Теперь будет твоя… Ой, а если тебе не нравится, можешь в той…

— Мне нравится, — неловко проговорил Яр. — Но… это ничего, что я… у тебя?..

— Конечно, ничего! Ой, Яр, да мне всё равно кого-нибудь подселили бы. Сколько домов сгорело, а я одна в двух комнатах.

Яр вздохнул и сказал прямо:

— Данка, я не об этом. Ты вон какая… уже почти взрослая. Скажут: поселился у девушки, в женихи метит старый хрыч.

Данка улыбнулась, поправила платьице, чуть порозовела. Но ответила спокойно:

— Никто не скажет. Я уже всем объяснила, что ко мне дядя приезжает, мамин брат.

— Ну и ладно, — решительно сказал Яр. — Тем более что деваться мне всё равно больше некуда.

Он повесил на спинку стула блик. Стул скрипнул, тяжёлый аппарат закачался у пола на длинном ремне. Вошёл Чита. Сразу спросил:

— Это что? Электродрель?

— Сам ты дрель, — сказал с кровати закутанный Алька. Он был немного в курсе. — Не трогай эту штуку. С ходу разнесёшь полгорода в пыль…

Очки у Читы блеснули.

— Правда?

— Неправда, — сказал Яр. — Полгорода не разнесёшь. У этой штуки направленный удар. Старая система: боевой линейный излучатель Кузнецова.

Чита заложил руки за спину и присел перед бликом на корточки.

Яр достал из кармана помятую фотографию, поставил на стол. Прислонил к вазочке с веткой сирени. Чита поднялся. Все смотрели на снимок. Алька сказал:

— Тётка Игнатика куда-то уехала из города, навсегда. Если бы он… был… он бы, наверно, остался жить с нами. Вот здесь…

Они помолчали. Чита сходил на кухню и вернулся с чайником. Данка достала чашки.

— Садитесь…

Они долго сидели и разговаривали. Сначала у стола, потом на кровати, где опять устроили закутанного в куртку Альку (он всё ещё зябко вздрагивал). Сначала рассказывал Яр — про всё, что с ним было после обвала. Потом ребята — как жили без Яра. Потом опять Яр. Потому что Чита попросил:

— Расскажи ещё раз про этого… который Тот.

Когда Яр снова, с подробностями, поведал о встрече на вокзале (про кладбище повторять не стал), Чита сказал хмуро и пренебрежительно:

— Глиняные болваны.

— Не болваны, — вздохнул Яр. — И далеко не глиняные.

— Всё равно глиняные болваны, — упрямо повторил Чита. — У них логика глиняная… И хотят, идиоты, чтобы получилась мыслящая галактика с глиняными мозгами.

— Откуда они всё-таки взялись?.. — вздохнула Данка.

— А я знаю, — сказал Алька. — То есть… Ну, мне так представилось… Вот стоит город, живут в нём люди, всё нормально, и вдруг взрыв! Тот большой взрыв, бомба, которая расколола планету…

— Знаешь, Алька, если планета раскололась, то гораздо раньше этого взрыва, — перебил Яр. — Ещё в очень давние времена…

— Ну, может быть. Я не про то… Вот взрыв! И люди все погибли, а вот эти… они были просто манекены в магазинах… они ожили от атомных лучей. И решили, что теперь наступила их пора хозяйничать. Наверно, подумали: раз люди такие бестолковые, что сами себя сжигают…

— Как же эти манекены сделались такие сильные и ничего не боятся? — возразила Данка.

— Они боятся, — сказал Чита. — Цифры пять почему-то боятся. Яра боятся, Игнатика… боялись… И ещё многого, только мы не знаем.

— Боятся заходить в Город, — вспомнил Яр.

— Говорят, после большой войны была ещё одна: между левым и правым берегом, — сказала Данка. — Вот с той поры люди и не любят переходить реку, хотя давно никаких войн…

— А при чём здесь Город? — не понял Яр.

— Город тогда очень долго сопротивлялся осаде. Все люди в нём погибли, но взять его чужие солдаты так и не смогли. Не знаю почему… Но опустел он не тогда, а позже.

— Не совсем опустел, — сказал Яр. — Всё-таки он живой.

— А не уйти ли нам всем туда? — спросила Данка вполне серьёзно.

— А мама? — сказал Алька. Покраснел и испуганно посмотрел на Данку. Она слабо улыбнулась.

— Про Город есть сказка, — заговорил Чита. — Будто в него ушли барабанщики. Мальчишки вроде нас. Когда лицей горел и повстанцы отступали, барабанщики остались их прикрывать…

— Кто же оставил их, самых маленьких? — спросил Яр.

— А кого они спрашивали?.. Они стояли шеренгой и барабанили все марши, которые знали. И враг этих маршей боялся и не мог подойти…

— Какой враг?

— Не знаю… Но он боялся. А когда марши у ребят кончились, налетел сильный ветер, просто ураган, и всё окутал пылью. И барабанщики исчезли в этом вихре. Говорят, они сами превратились в ветерки и живут теперь в Городе… Яр, ты их не встречал?

— Встречал, пожалуй, — сказал Яр.

Алька вздохнул, закутался в куртку по уши и тихо проговорил:

— А может, Игнатик тоже стал ветерком? Улетел от тех и стал…

— Ну и что хорошего? — печально спросила Данка.

А Чита сказал:

— Ветерки, они хорошие. Только что они могут?

— Многое могут, — как бы заступаясь за Игнатика, сказал Яр. — Корабли гонять, пожар раздуть. А если вместе, они — ураган.

— Раздуть пожар могут, — тихо проговорил Чита. — А маленькую свечку зажечь не смогут. Это может только живой Игнатик… Яр, ты уверен, что Тик умер?

Яр вздохнул. Он знал, что ребята не верят. Точнее, не совсем верят. Но надо было отвечать честно.

Яр сказал:

— Я был на его могиле.

И снова тоской сдавило сердце: «Игнатик Яр…» За окнами темнело и шелестел ветер. Снег не кончался.

Данка поднялась и сказала, что надо думать об ужине. Как народ отнесётся к макаронам с консервами?

Народ отнесся положительно.

— Вот и отлично. Потому что всё равно больше ничего нет. Даже хлеба… Вадик, ты сходишь в булочную?

— Мы сходим с Яром, — сказал Чита.

— И я! — подскочил Алька.

— А ты разденешься и залезешь под одеяло. И никуда не сунешься до завтра. Смотри, всё ещё трясёшься…

— А мама что скажет?

— Я зайду, предупрежу её, — пообещал Чита.

— Сговорились… — пробурчал Алька. Но послушно отдал Яру куртку.

Чита сказал Данке:

— В ближней булочной хлеба наверняка нет. Мы пойдём на Тополиный спуск, но там, конечно, очередь. Не волнуйтесь, если мы задержимся.

— Лучше идите на Южную. Это дальше, зато там народу меньше.

— Пожалуй, — согласился Чита и глазами показал Яру на блик.

Яр понял. Приладил тяжёлый излучатель под курткой.

— Зачем это? — забеспокоилась Данка.

— На всякий случай, — беспечно разъяснил Чита. — И для того, чтобы здесь к этой штуке никто не лез и ничего не нажимал.

— Я что, ненормальный? — обиделся Алька.

— Пошли, Яр, — сказал Чита.

3

Вечер был серый, и полосы летящего снега тоже были серые. Теперь ветер гнал не снежинки, а хлопья.

Чита поднял воротник у курточки и сказал:

— Яр, у меня к вам важный вопрос.

— Я чувствую…

— Вы ведь разбираетесь в радиоаппаратуре?

— Думаю, что да…

— У меня родители одно время работали на городском почтамте. Я часто приходил к ним, меня везде пускали… Яр, там на верхнем этаже есть аварийная радиостанция. Сейчас почтамт пустой и электричества, конечно, нет. Но у станции автономное питание, аккумуляторы. Может быть, они сохранились…

— Ну… допустим, сохранились, — осторожно сказал Яр и ощутил тяжесть блика. — И зачем же нам станция, Вадик?

Он поморщился и жалобно попросил:

— Не называйте меня Вадиком. Чита я и есть Чита…

— Данка же называет, — улыбнулся Яр.

— Это Данка…

— Ладно. А ты перестань говорить мне «вы». Сколько можно?

— Хорошо… Яр, вы… ты как видел Игнатика в тот раз… когда хоронили? Близко?

«Опять», — подумал Яр и неохотно сказал:

— Издалека.

— Ты его узнал?

— Я же говорю: было далеко… Неужели ты думаешь, что тысяча людей устроила для меня спектакль? Зачем?

— Не люди, а те… Люди не знали, а тем не трудно устроить обман. Они обманывают всю Планету.

— Но зачем бы они стали обманывать меня?

— Как зачем? Чтобы вы… чтобы ты убрался с Планеты.

— Ты надеешься, — горько сказал Яр, — что Игнатика они где-нибудь спрятали, а похоронили куклу?

— Почему бы и нет? — сердито отозвался Чита. — Они сами куклы. Что им стоит?

Чтобы задавить в себе бесполезную надежду. Яр проговорил беспощадно:

— Нет. Им проще было сделать, чтобы он погиб. Раз и навсегда.

— Яр… Ты же сам говорил, что они не могут это сделать, если нас пятеро.

— Но Игнатик не знал, что вы живы…

— Зато те знали. К тому же Игнатик догадывался…

— Кроме того, это был несчастный случай.

— Подстроенный случай — тоже убийство… Яр…

— Что?

— Яр, а вдруг Тик живой и они держат его где-нибудь взаперти? А он и не старается вырваться, потому что они сказали, будто ты ушёл с Планеты… Совсем ушёл…

— Он доверчивый, — сказал Яр. — Но этому он бы не поверил.

— Яр, ты не обижайся… но ты же по правде ушёл.

— Это получилось, потому что Игнатика нет, — через силу сказал Яр.

Чита опустил голову, долго шёл молча. Хлюпал ботинками по раскисшему на асфальте снегу. Потом хмуро спросил:

— Почему ты боишься надеяться?

— Потому что… — глухо сказал Яр, — надежда погибнет, и будет ещё страшнее.

Чита удивленно вскинул голову и снял очки.

— Страшнее? — звонко спросил он. — Что может быть страшнее для Игнатика, если он погиб? Или вы боитесь за себя, Яр?

— Дурак! — крикнул Яр. Жалобно, зло и с непонятным облегчением. — Чего я боюсь?! Я…

— Вот почтамт, — сказал Чита.

…Почтамт был знаком по Нейску. Три этажа, полукруглые окна, башня с квадратными часами. Левое крыло здания было изъедено огнём и шмелями, камень превратился в сизую губку. Правая часть и центр с башней уцелели, только на башне покосилась решетчатая антенна. Окна выбиты, нигде ни огонька.

— Почтамт. Ну и что? — насупленно сказал Яр.

Чита переглотнул. Прищуренно посмотрел на антенну.

— Если станция цела, можно дать сигнал… Яр, сразу по всем каналам! «Тик, мы живы, мы тебя ждём!» Нас попытаются заглушить, но сразу не успеют.

— Чита, но если он… если ты говоришь, его держат взаперти, разве он услышит радио?

— Он всё равно узнает. Вся Планета будет знать, узнает и он… Яр, он услышит. Он даже траву умеет слушать, даже снег…

«Он говорит умеет, а не умел», — подумал Яр. У него редко и глухо стало толкаться рядом с бликом сердце.

Чита смотрел на Яра требовательными глазами стрелка. И сказал:

— Даже если это самый маленький шанс…

Сумрачный вечерний свет входил в громадные разбитые окна, и в залах стояли серые полусумерки. Чугунные лестницы плавными разворотами вели с этажа на этаж. Ступени гудели под ботинками, эхо тоже гудело в пустой громаде здания — от подвала до башни. Кафельные полы были усыпаны бумагами. Сквозняки шевелили их.

Чита сказал на ходу:

— Может быть, это смешно… Знаешь, Яр, я попросил снежинок-пятилистников рассказать про нас Игнатику. Если ветры донесут их к нему. Но радио, конечно, надёжнее…

Яр промолчал.

На верхнем этаже Яр и Чита прошли несколько больших комнат, заставленных телеграфными аппаратами. Шелестели бумажные ленты, катались под ногами наполовину сгоревшие свечи. Такие же свечи стояли у аппаратов и на подоконниках, посреди лужиц застывшего стеарина.

— Смотри-ка, — уважительным полушёпотом произнёс Чита. — Электричества уже не было, а люди всё равно дежурили. При свечах…

Здесь, наверху, было как-то уютнее. Почти все окна оказались целыми, не гуляли сквозняки. В одной из комнат, за панелью громадного коммутатора трещал неизвестно как выживший сверчок. Казалось, коммутатор включен и ждёт вызова, хотя из панели торчали оборванные провода.

Чита привёл Яра к обитой жестью двери.

— Вот здесь…

Дверь была закрыта. У скважины замка висела на проволочке пломба.

Яр оглянулся на Читу, пожал плечами и оборвал пломбу. Надавил на дверь плечом. Сильнее, сильнее… Что-то пружинисто лопнуло, дверь отошла…

В полукруглой комнате была стеклянная крыша. За стёклами (видимо, очень крепкими и потому уцелевшими) беззвучно летели тёмные сгустки снега. Начинался настоящий буран. Но серого света всё же хватило, чтобы различить на чёрном пульте клавиши и тумблеры.

— Разберёшься? — прошептал Чита.

— Как-нибудь ,– отозвался Яр. Слева от пульта, в пыльном закутке он отыскал рубильник аварийного питания. Чита обрадованно ойкнул: на панели зажглись разноцветные стеклянные капельки. Тонко пропищал непонятный сигнал.

Яр шагнул к пульту. Чита стоял в двух шагах и напряжённо смотрел на Яра. На тонком лице у Читы лежали цветные отблески огоньков. С волос капал растаявший снег.

Яр медленно нажал клавишу общей трансляции. Из панели выдвинулся на изогнутой лапе решетчатый микрофон: говори.

Что говорить?

«Игнатик… Игнатик Яр! Если ты жив, знай, что и мы живы. Игнатик, мы тебя ждём…»

Яр представил, как невидимые волны несут над Планетой этот беспомощный зов. Над тихой, раз и навсегда испуганной, потерявшей себя Планетой. Над заросшими рельсами, заброшенным вокзалом, рыбачьим посёлком с людьми, которые боятся рассказывать. Ещё над тысячами таких же посёлков и городов. Над опустевшим Городом, который не сдался, но и не победил. Над тёмным кладбищем у моря…

В этом было какое-то кощунство. Игнатик лежит, зарытый в холодную почву Планеты, а крик, обращённый к нему, сейчас полетит в эфир, заставит вздрогнуть пыльные репродукторы и скрипучие приёмники…

Но… Чита смотрел жёстко и упрямо. Как, наверно, смотрели те барабанщики-повстанцы, когда играли последний марш. И он был прав: нельзя упускать ни малейшего шанса. Потому что… да, капелька надежды опять дрожит где-то на самом дне души.

— Игнатик… — хрипло сказал Яр микрофону.

Вверху, под стеклянной крышей вспыхнули белые лампы. Цветные капельки на пульте погасли. Высокая чёрная панель радиостанции треснула от пола до верха, разошлась, как ворота. Из широкой щели с дымящимися катушками и обрывками кабелей шагнул к отшатнувшемуся Яру Тот.

Яр швырнул Читу к двери и отскочил сам.

Тот, растопырив руки, деревянно двинулся к Яру и Чите.

Впрочем, это был не Тот. Другой это был. Яр узнал его. Узнал неподвижные злые глаза, бессмысленную улыбку, трещину на глазированной щеке. Пёстрый альпинистский костюм.

Наблюдатель поднял скрюченные руки до плеч, будто хотел обнять Яра и Читу. Медленно шагнул, к ним, вынося негнущиеся ноги в стороны. Он не торопился, он был уверен, что никто от него не уйдёт. Яр вспомнил, как Тот резал из трубы колечки и комкал чугунную батарею. И как беспомощно падали в снег пули.

Ладно, сейчас не пули…

— Зажми уши и зажмурься, — сказал Яр Чите.

Он передёрнул на ремне блик. Откинул на прикладе опорную площадку и прижал её к груди. Припал на колено, чтобы стрелять снизу вверх — иначе луч, уходя в пространство, превратит в ничто верхние этажи уцелевших домов.

Наблюдатель шёл и тупо улыбался. Яр положил большой палец на кнопку. Она была вогнутая, удобная. Наблюдатель сделал ещё шаг. Яр нажал.

Режущий свист и белая вспышка ударила в стену. Лампы погасли.

В панели станции появилась метровая пробоина. Сквозь зелёные пятна в глазах Яр увидел на светлом фоне пробоины силуэт Наблюдателя. Наблюдатель постоял и сделал шаг к Яру.

Яр выстрелил опять. Будто в ответ на это, снова загорелись лампы. Сверху сыпались стёкла. Края пробоины в панели дымились.

У Наблюдателя с поцарапанной щеки слетело несколько чешуек глазировки. Он, улыбаясь, шагнул к Яру.

— Уходи! — крикнул Яр Чите. Оглохший Чита покачал головой. Яр выкинул его за порог. Выскочил сам. Захлопнул тяжёлую дверь, хотя это было совершенно глупо.

— Пошли отсюда! — крикнул Яр снова.

Чита странно улыбался. Он громко спросил:

— Почему ты больше не стрелял?

— Это бесполезно!

— Нет! — сказал Чита. — Стреляй.

Наблюдатель не открывал дверь. Он аккуратно резал её. Сначала тонкие щели прошили толстую жесть крест-накрест, потом разделили дверь на квадраты. На квадратики. Квадратики посыпались на пол. Наблюдатель шагнул в дверной проём.

Яр опять встал на колено и выстрелил. Белый луч унёс в пространство всё, что встретил на пути. Стены ахнули. А Наблюдатель стоял.

Постоял и снова шагнул.

Яр перевёл кнопку на постоянное излучение. Огненный рёв потряс пустой почтамт. Это было похоже на запуск стартовых ракет. Стена впереди исчезла. Сыпались камни и штукатурка.

Потом стало тихо. Яр увидел вдали круглый глаз чистого неба: луч высверлил в облаках туннель. Буран втягивался в этот туннель спиральными вихрями. Чистое небо стремительно заплывало снежной мутью.

Наблюдатель постоял, словно ожидая, когда Яр придёт в себя. Потом шевельнулся и опять пошёл к Яру.

Яр сорвал с ремня горячий блик и бросил его в Наблюдателя, как бомбу. Попал. Наблюдатель качнулся и пошёл скорее.

Яр дёрнул за руку Читу, и они побежали. По залам, по чугунным лестницам, по узким тёмным коридорам. Влетели в какую-то комнату с низким потолком и полукруглым окном.

— Чёрт, заблудились, — со всхлипом сказал Чита. И сел на подоконник. Он часто дышал сквозь сжатые зубы.

— Отдохни, — сказал Яр.

— Зачем ты бросил оружие? — резко спросил Чита.

— Это теперь не оружие. Оно разряжено полностью, на Планете его не зарядить.

— Тогда уходим, — сказал Чита и прыгнул с подоконника.

— Отдышимся немного. Он нас не догонит так быстро…

В это время рассыпалась на квадратики часть стены и Наблюдатель возник в провале.

Яр и Чита опять бросились к двери. Они долго бежали по бетонному коридору. В конце коридора включилась лампочка. Под ней стоял Наблюдатель.

Всё тот же. С улыбкой, с отскочившей глазировкой на щеке, со скрюченными руками.

Яр и Чита метнулись вверх по лестнице. Она привела их на застеклённую площадку. Наблюдатель стоял посреди площадки.

— К выходу, вниз! — крикнул Чита.

Но внизу, у дверей центральной арки, снова стоял Наблюдатель.

Яр больше не мог бежать. Чита, видимо, тоже. Они пошли опять вверх. Наблюдатель шёл за ними, под его ногами рассыпались чугунные ступени.

Потом шаги Наблюдателя стихли. Яр и Чита оказались в комнате с телеграфными аппаратами, но не в разрушенной, а в другой, поменьше. Чита сел на пол и прислонился плечом к ножке стола.

— Кажется, этот гад нас не выпустит, — сказал он довольно спокойно. Что будем делать, Яр?

— Он преследует меня одного, — тяжело дыша, ответил Яр. — Ты ему не нужен. Ты уходи, а я задержу…

— Неправда, — сказал Чита.

— Что неправда?

— Что он преследует тебя одного. Тот говорил, что с тобой они ничего не могут сделать.

— Это когда я был пришельцем из космоса. А теперь я просто житель Планеты.

— Это хорошо, — заметил Чита.

«Уж куда лучше», — подумал Яр и сказал:

— Уходи.

— Идите вы, Яр, знаете куда… — вежливо сказал Чита.

— Я старший, я приказываю.

— Глупо ты приказываешь, — отозвался Чита и встал. — Здесь только один выход. И он занят. Слышишь?

Яр услышал шаги Наблюдателя.

— Я отвлеку его, а ты выскочишь в дверь, — сказал Яр.

Чита промолчал. Снял с телеграфного аппарата тяжёлую катушку и взвесил в руке.

Наблюдатель возник в двери. Постоял и пошёл к Яру. В пасмурном свете полукруглых окон Яр с трудом различал его неподвижное лицо.

— Убирайся, — злым шёпотом приказал Яр Чите.

Чита метнул в Наблюдателя катушку. Она с жестяным звоном ударилась о твёрдый лоб манекена и отлетела. Наблюдатель опять остановился, будто раздумывая. И вновь зашагал.

Чита подобрал с пола и швырнул в него несколько свечей.

«Глупо как… — подумал Яр. — Глупый конец». Он не боялся, но было обидно. Сдохнуть, как мышонку, в лапах глиняного кота.

«Ничего не успел, — подумал Яр. — Ничего не узнал, никому не помог… Даже не знаю, кто мой враг. Всё зря…»

Сейчас этот гад подойдёт, сдавит клешнями… Лишь бы не видел Чита… Надо отвлечь Наблюдателя и выкинуть Читу за дверь…

Чита шарил по карманам. Выхватил связку ключей, швырнул в манекена. Потом в руке у него оказалось что-то круглое. Яблоко? Мячик.

Наблюдатель стоял на фоне окна. Чита сильно взмахнул рукой.

Яр решил, что Чита промахнулся. Мячик ударился в оконный переплёт, отпрыгнул на середину комнаты и покатился к ногам Яра.

Чита рассмеялся — коротко и зло. Наблюдатель стоял в прежней позе. Но в груди у него была ровная круглая дыра. Чита попал. И резиновый мячик с тремя белыми полосками, как на матросском воротнике, без задержки прошёл сквозь тело несокрушимого врага.

Наблюдатель покачнулся и упал с кирпичным стуком. У него отскочила и откатилась голова.

— Вот так, — устало сказал Чита.

Он поднял мячик, и они с Яром отошли к окну. Яр не испытывал ни удивления, ни радости. Только усталость.

Чита погладил мячик, словно котёнка.

— Вот какой ты. Недаром из пятой лунки…

Яр, глядя на отбитую голову Наблюдателя, медленно сказал:

— Старый знакомый… Откуда же он про нас узнал?

— Значит, они шпионят за нами, — отозвался Чита.

— Но зачем?

— Вот и я думаю: зачем? Они же говорили, что если нас четверо, мы им не страшны… Ведь говорили, Яр?

— Да… Только не верю я во всю эту числовую дребедень… Четверо, пятеро… Учи как следует историю, узнаешь тогда, что для войны с угнетателями нужны миллионы…

— У нас в школах давно не учат историю, — вздохнул Чита. — И в цифру пять я тоже не очень верю… Яр, но они верят и боятся её. И сейчас они чего-то боялись… Яр, зачем бы они боялись, если Игнатика нет?

Яр промолчал. Он думал о том же, что и Чита. И думать об этом боялся. И хотел думать. И не смел. И надежда вырастала несмотря ни на что…

«Игнатик…» — успел сказать он в микрофон. И если это слово пробилось? Если его услышал… тот, кто должен был услышать?

— Завтра пойдём к дереву, — сказал Чита. И старательно затолкал мячик в брючный карман. Потом воскликнул: — Ой, смотри, Яр, здесь книга!

На мраморном подоконнике, рядом с оплывшим свечным огарком валялся вверх переплётом раскрытый томик.

— Такая же, как та, — удивлённо и ласково сказал Чита. — «Зверобой». Кто-то из дежурных читал и оставил… Яр, а я тогда её не дочитал, всего десять страниц осталось. Её там засыпало, в крепости…

Он лихо насадил на переносицу очки, схватил книгу, залистал, нагнулся над подоконником.

— Забирай книгу и пошли отсюда, — сказал Яр.

— Сейчас… Как же я могу забрать? Она не моя. Вдруг за ней придут? — Чита поставил на подоконник локти и навис над книгой.

Ну что за парень, чёрт побери! У Яра возникло желание вытянуть его по тощему оттопыренному заду.

— Ну-ка пошли! А то явятся сюда его дружки, — Яр кивнул на останки Наблюдателя. — Думаешь, всех мячиком закидаем?

— Не явятся, — уверенно заявил Чита. — Понимают, что себе дороже.

У Яра не было сил ни спорить, ни возмущаться. Он только сказал с досадой:

— Надо же, как тебе приспичило читать… Между прочим, мы за хлебом опоздаем. Данка нам покажет…

Чита отозвался, не оборачиваясь:

— Всё равно опоздали… Зайдём к Алькиной маме, у неё попросим.

— Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька?..

— Надо переждать буран. Смотри, как несёт. Нас снегом заплюёт. Подождём…

— Конца бурана?

— Ну… вообще.

Яр тихо плюнул и отошёл к стене. Упёрся ладонями. Стена была очень холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о чуде, а о простых вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же на шее у Данки. Да мало ли впереди забот.

Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, весёлыми, согретыми радостью. Но пришло воспоминание о тёмном кладбище над обрывом, о надписи на отёсанном столбике и снова погасило надежду.

Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинок попросил разыскать Игнатика. Яр представил, как снежинки кружат у столбика над могилой.

«Мальчик мой…» Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя даже всхлипнуть. Надо держаться. Ребята позвали — он пришёл. Раз пришёл, надо быть до конца…

— Яр… — сказал Чита.

— Что?

— Яр, ты успокойся…

— Я спокоен, — хрипло соврал Яр и переглотнул. — А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…

— Не испорчу, — странно, очень ровно сказал Чита.

Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.

— Что… Что там?! — крикнул Яр.

— Ничего такого… Свечка зажглась.