Две стрелы: детектив каменного века. Александр Володин

Двенадцатое тысячелетие до нашей эры.

Люди уже существовали. Они уже изобрели лук со стрелами, для чего потребовались изощренные силы ума.

Они сидели вокруг костра, над которым дымился большой, на всех, глиняный котел.

Звезды висели над ними, держась неизвестно на чем.

Человек Боя пророкотал голосом более низким, чем у него был на самом деле:

— Я предлагаю сегодня в знак почета лучшие куски мяса вручить охотникам. Сначала им, а нам потом.

 

Люди зашумели. Не все поняли, что означают эти слова. Переспрашивали друг друга, объясняли друг другу:

— Как он сказал? Только охотникам?

— Не только охотникам, сначала охотникам! Сначала охотникам, а потом уже всем осталь-ным.

— Сначала им, а потом нам.

— А почему нам потом?

— Потому что им в знак почета.

— А если нам не останется?

 

Красноречивый Человек поднялся и красноречиво сказал:

— Хочу внести уточнение. Да, я бы так и сказал: именно уточнение, не более того.

— Внеси уточнение, — разрешил Глава Рода.

— Человек Боя верно сказал: охотникам почет и уважение. Однако у некоторых может сложиться неверное впечатление. Получается, что например я, пока охотники охотились, бездельничал. Я и рад бы был молча уложить увесистого кабана, но не тут-то было. Мое оружие — слово.

 

И люди подтвердили:

— Твое оружие — слово.

— Твое слово разит, как стрела.

— А помнишь, как ты словом почти совсем остановил дождь?

— Совсем, совсем остановил дождь!

 

Красноречивый скромно согласился:

— Было, было. Сначала почти что, а потом уж совсем. И сел, удовлетворенный.

 

— Ну тогда и мне, Глава, разреши сказать в свое оправдание, — сказал Ходок.

— Скажи, — разрешил Глава.

 

Женщины возмутились:

— Да в чем ему оправдываться! Он хорошо исполнял свой долг!

— Хорошо исполнял, хорошо!

— Пока охотники охотились, он хорошо заботился о нас.

— Никого не обидел, никого!

 

Человек Боя сказал убедительно:

— Тебя, Ходок, и тебя, Красноречивый, мое предложение не касается. Вы получите мясо в числе первых.

 

Тогда-то из лиловых каменных коридоров выбежал кто-то (теперь уж и забыто, кто) и крикнул:

— Скорпионы убили Длинного! Люди опомнились не сразу.

— Где убили?

— Когда убили?

— Скорпионы убили…

— Убили Длинного!..

 

Люди держали тело Длинного высоко на кабаньей шкуре. Они напутствовали его прощальным словом.

 

Глава сказал печально:

Ничего, Длинный,
там, куда ты идешь,
будет еще сочнее трава,
будут еще красивее деревья,
будет еще теплее озеро…

И люди подтвердили:

— Ничего, Длинный, ты будешь там счастливый человек, там тебе будет еще лучше, чем здесь…

 

Красноречивый произнес красноречиво:

Учитель мой!
Ты и там будешь красноречивее всех.
И каждое твое слово будет к месту.
И сам ты будешь радоваться, слушая себя…

 

Люди подтвердили:

— Ты и там будешь умнее всех. Все будут удивляться твоему уму.

 

Ходок воскликнул вдохновенно:

Тебя и там будут любить женщины,
и все они будут о тебе заботиться.
Чтобы тебе было сладко
с последней из всех,
как с первой из всех!

— Хороших тебе женщин, Длинный!

— Красивых женщин, лучше нас! — пожелали женщины.

 

Человек Боя проговорил мужественно:

Если же ты там встретишь
кого-либо из племени Скорпионов,
ты сразишь его одним ударом.
Другого пускай не потребуется.

 

Люди все же внесли поправку:

— Но врагов у тебя там не будет, Длинный! Только друзья у тебя будут. Только друзья.

 

Длинного положили в углубление, вырытое у самого озера, в такой позе, как если бы он спал на боку. Это был тощий, немолодой уже человек. Рядом с ним положили копье и кусок мяса на первое время, пока он не освоится в Стране Предков.

Юноши колотили в барабаны, дули в свистульки из птичьих когтей. Мужчины в наголовниках представляли предков, которые пришли встретить Длинного и забрать с собой. Женщины плакали. Более других стенала его вдова.

Глава, хромой и кривой старик, присел на камень, усадил рядом с собой Ушастого. Он совсем еще молод и действительно несколько лопоух.

 

— Хорошее погребение, — сказал Глава.

— Неплохое, — отвечал Ушастый.

— Хороший был человек.

— Неплохой.

— Я говорю, он был хороший человек, а ты говоришь — неплохой. Почему?

— Потому что он отговаривал меня жениться на Черепашке.

— Зачем же Длинный тебя отговаривал?

— Он хотел, чтобы я взял себе его жену. Она ему надоела.

— Похоже на правду. Значит, ты его не любил.

— По правде говоря, не любил.

— Как ты думаешь, кто его убил? — вдруг спросил Глава.

— Наверное, кто-нибудь из племени Скорпионов. Две стрелы в спину — их обычай.

— Но вот поговаривают, что стрелы-то были наши. Ты не знаешь, у кого из наших стрелы с совиными перьями?

— Совиные перья только у меня. Больше ни у кого нет такого оперенья.

 

Глава уставился на Ушастого своим единственным глазом.

— В том-то и дело.

— В чем? — не понял Ушастый.

— Значит, стрелы были твои.

— Если совиные перья, — значит, мои.

— Что же получается?

— А что получается?

— Можно подумать, что ты его и убил.

— Я?

— Я не говорю, что именно ты убил. Я говорю, что так можно подумать. Стрелы-то были твои.

— Ну и что?

— Значит, если ты не убивал, ты должен это доказать.

— Что доказать?

— Что ты его не убивал.

— Я же знаю, убивал я, или нет!

— Это верно…

 

Озеро катило и катило мелкие волны точно так, как делает это сейчас.

 

— А может быть, твои стрелы использовал кто-либо другой? — спросил Глава.

— Зачем? У каждого есть свои стрелы.

— Постой, ты же знаешь, сколько у тебя должно быть стрел. Принеси-ка свой колчан.

 

Ушастый сказал не сразу:

— У меня нет колчана.

 

Глава опять взглянул на него внимательно.

— Нет колчана? То есть как нет? Почему нет?

— Я его потерял, — не сразу признался УшастыйГлава отвел взгляд, промолчал.

— Потерял колчан. Когда? — Ушастый отвечал все так же с трудом.

— Когда охотились, мы встретились со Скорпионами. Вот в этом бою я его и потерял.

— Потерял в бою колчан. И молчишь.

— Мне было стыдно. Я все собираюсь, и все не могу.

— Почему же сейчас не стыдно?

— И сейчас стыдно. Но если оказывается, что моими стрелами убили человека…

 

Глава рода встал с камня и заковылял по берегу. Казалось, что одну ногу он с трудом вытаскивает из песка. Ушастый медленно шел рядом с ним.

 

— Но с другой стороны, — сказал Глава, — твои стрелы вполне могли подобрать Скорпионы.

— Конечно, могли.

— И они вполне могли убить Длинного. Нарочно твоими стрелами.

 

Глава к чему-то вроде бы клонил. Но Ушастый не мог понять — к чему.

— А зачем моими стрелами?

— А затем, чтобы замести следы, чтобы никто не догадался.

 

Ушастый пришел в сильное возбуждение.

— Чтобы замести следы! Чтобы никто не догадался! Как тебе это пришло в голову? Мне бы это никогда не пришло в голову!

— Во всяком случае так могло случиться. И тогда ты ни в чем не виноват.

— Я же тебе сразу это сказал! — воскликнул Ушастый.

— А теперь ты должен рассказать это всем. И тогда не будет кривотолков.

 

Ушастый поник.

— Всем говорить не надо. Если все узнают, что я потерял свой колчан, надо мной будут смеяться.

— Но иначе мы не сможем доказать, что ты не виноват! Как ты оправдаешься, если тебе скажут: «Стрелы-то были твои». Что ты на это ответишь?

— Не знаю.

— Тогда тебе скажут: «Значит, ты убил».

— А я скажу: «Я не убивал».

— А они скажут: «Почему же тогда стрелы оказались твои?»

 

Они не сразу заметили, что их слушает вдова Длинного. Она молча стояла, прислонясь к стволу дерева. Из разрезов шкуры были видны обнаженные части тела, которые требовали внимания к себе.

 

Глава в замешательстве сказал:

— Ты здесь.

— Как видишь, — отвечала вдова.

 

Контральто ее тоже требовало внимания.

— А почему ты не рыдаешь?

— Я уже рыдала. А теперь я могу выбрать себе мужа по вкусу.

— Кого-нибудь приглядела?

— Приглядела.

— Кому же это так повезло?

 

Вдова показала на Ушастого.

— Ему.

 

Ушастый насторожился.

— Я пока не думаю жениться.

— Пора бы и подумать, — колоратурно произнесла вдова.

— Если и подумаю, так не о тебе.

— Зачем же ты убил моего мужа?

— Я его не убивал! Не убивал я его!

— А я ведь за вами давно уже иду. Кое-что слышала.

— Слышала, да ничего не поняла, — сказал Глава. — Речь шла совсем о другом.

— Нет уж. Что нужно, я поняла. Вот убийца. Его стрелы? Значит, он и убийца. Правды не утаишь! Правда все равно всплывет!

— Помолчи! — сказал Глава.

 

Вдова закричала:

— Убийца! Захочу — все узнают. — И тихо добавила: — Захочу, никто не узнает.

— Но ведь ты не станешь губить человека, который тебе нравится.

— Может быть и не стану. Зависит от него. — Глава обнял обоих за плечи и повел подальше от селения.

— Что делать? Он не хочет жениться на тебе.

 

Вдова снова завопила:

— Убийца! Убил моего мужа! Что он тебе сделал? —

 

Тогда Глава обратился к Ушастому:

— А может быть, вы как-нибудь договоритесь? Видишь, она выбрала тебя. Значит, она тебя любит.

— Не могу, — взмолился Ушастый.

 

Вдова обиженно сказала:

— Ну почему? — Ушастый терзался.

— Против тебя я ничего не имею…

— Зачем же дело стало?

— Не знаю…

— А я тебе объясню. Ты думаешь, что у женщины главное — смазливое личико. А это не так. Кроме лица есть и многое другое.

— Я понимаю…

— Ну?..

 

Ушастый молчал.

— Как ты можешь оставить меня в одиночестве? Женщину, у которой убит муж! —

 

Ушастый разозлился.

— У многих женщин убивали мужей. Но никто из них не требовал, чтобы я на них женился.

— Тех мужей убивали другие люди, а моего мужа убил ты. А знаешь, что за это? Кровь за кровь! —

 

Глава мягко проговорил:

— Если ты будешь молчать о том, что здесь слышала, я думаю, что он на тебе женится.

— А он вот не хочет!

 

Глава подтолкнул Ушастого к женщине.

— Но он еще не пригляделся к тебе. Когда он приглядится получше, я думаю, что он оценит тебя. Тем более, что другого выхода нет. Верно, Ушастый?

— Верно…

— Видишь, женщина, все уладится. Так?

— Так, — сказал Ушастый.

— Вот и хорошо. Поцелуй ее.

 

Ушастый подошел близко к вдове Длинного, но в последнее мгновенье отшатнулся. Вдова оскорбилась еще больше.

— Ну вот, ну вот…

 

Глава был недоволен Ушастым:

— Ну что такое?

— Не хочу я на ней жениться!

— Но ты же сказал, что согласен.

— Я сказал, что я согласен, что другого выхода нет.

— Другого и нет. Значит, надо жениться.

— Но я не хочу!

— А жить ты хочешь?

— Какое это имеет отношение одно к другому?

— А вот это ты увидишь.

 

Вдова шла по селению и пронзительно, на две ноты, кричала:

— Со-вет! Со-вет!

 

Люди, быстро забывшие торжественно-печальное настроение, старые неторопливо, ребятня — бегом, собирались на совет.

Усаживались вокруг Главы.

— Тихо, тихо, успокоились, — сказал он. — Детей держите при себе, чтобы не бегали. Что там за возня?

— Она толкается, — пожаловалась женщина.

— А что она расселась! — откликнулась другая. — Вон как она сидит, а вот как я!

— Надо поднять руку и сказать мне, а не толкаться. Ну вот, все уселись? Ждать никого не будем. Начинаем совет. Вопрос один: что нам делать? Убит наш сородич. Поражен двумя стрелами в спину. Кто убил его?

— Скорпионы! — воинственно вскричали молодые, воинственные. — Кровная месть!

— Разумеется, разумеется… Но все зависит от того, как его убили. С какой целью. А вдруг это произошло случайно? Неумелый охотник целился в оленя, но промахнулся и даже не знает, что попал в человека.

 

Но воинственные снова закричали:

— Знает, знает!

— Все знает!

— Согласен. Может быть, он и знает об этом. Но может быть, он горько оплакивает свой промах. Но воинственные кричали:

— Пускай оплакивает свою жизнь!

— Кровная месть! Кровная месть!

 

И начали танец войны. Они взлетали, прогибались, словно застигнутые невидимой стрелой, падали замертво и снова поднимались, чтобы ринуться на врага. Под гром барабанов и трещоток воины свершали бесноватый танец.

 

— Коли его в голову! — зарокотал Человек Боя. — Коли его в печень! Коли его в сердце!

 

И запрыгал на согнутых ногах. И издал показательный вопль, и все разом его повторили. Тогда он простер перед собой руки и остановил танец. Он был жесток и прост. По лицу его пробежала легкая судорога, результат боевой контузии.

 

— Я Человек Боя. Когда придет время, я первый начну танец войны. Но чего-то я не понимаю. Может быть, я пролил слишком много вражеской крови, может быть, я стал слишком мудр… Кто-то, помнится, мне говорил… Долгоносик, да ты же мне и говорил! Когда ты натолкнулся на труп, ты увидел, что стрелы были наши. Ты даже узнал, чьи?

 

Долгоносик молчал.

 

— Ты не хочешь подвести своего друга. Это хорошо. Но тогда ты подводишь нас всех!

 

Долгоносик молчал.

 

— Говори, чьи были стрелы. Не то я скажу. Какая разница!

 

Долгоносик, не глядя, показал на Ушастого.

 

— Его стрелы

 

Все, разом ахнув, обернулись к Ушастому.

 

— А ты сидишь и молчишь, Ушастый, — укорил его Человек Боя. — А из-за тебя чуть-чуть не началась война.

— Меня сделал вдовой, мало? — в слезах воскликнула вдова. — Хочешь и других сделать вдовами?.. А ведь еще не поздно искупить свою вину. Женись на мне, я попрошу, и тебя простят.

— Ты встань, встань, Ушастый — сказал Человек Боя.

 

Ушастый встал.

 

— Да, это мои стрелы. —

 

Человек Боя удивился:

— За что же ты его убил?

— Я его не убивал.

— Кто же его убил?

— Не знаю!

— Он, он убил! — сквозь слезы проговорила вдова. — Пусть он женится на мне, тогда вы его простите.

— Я его не убивал! Я не мог его убить! У меня и стрел не было!

 

Человек Боя еще больше удивился.

— Где же были твои стрелы?

— Это позор, я знаю. Но раз меня в чем-то подозревают… Я потерял колчан во время боя со Скорпионами.

 

Девушки захихикали. Воинственные захохотали. Ушастый стоял, опустив голову, не глядя ни на кого.

 

Человек Боя обратился к нему мягко.

— Не ври, Ушастый. Может быть, я слишком много на себя беру, воображаю, что мне дают какие-то права эти рубцы и раны, но я попросту скажу: не терял ты, Ушастый, свой колчан. Хотя и мог потерять, это на тебя похоже. Но на этот раз — не терял. А припрятал стрелы в своем доме или где-нибудь неподалеку.

— Зачем мне было прятать свои стрелы?

— А затем, чтобы отвести от себя подозрение.

— Это нетрудно проверить, — сказал Глава. — Их же можно поискать и найти. Кто возьмется поискать стрелы?

— Я возьмусь!

— Я возьмусь!

— Какая разница, — рокотал Человек Боя, — пускай хотя бы Долгоносик и сходит.

— Давай, Долгоносик, поищи, — сказал Глава.

— Перерыв! Перерыв! — требовали люди. Они устали так долго сидеть.

— Перерыва не будет, — возразил Глава. — Вопрос серьезный.

 

Вскоре, уж очень даже скоро, вернулся Долгоносик. Он держал в руках колчан со стрелами.

— Принес, принес! — закричали дети.

— Принес, принес! — закричали женщины.

— Принес, принес! — закричали юноши.

— Принес, принес! — закричали все.

 

Глава сказал с сомнением:

— Быстро ты нашел.

 

Человек Боя усмехнулся:

— Значит, плохо было спрятано.

 

Глава спросил Ушастого:

— Твой колчан?

— Мой…

— Ты же говорил мне, что потерял его во время боя.

— Я его потерял…

— Долгоносик, где ты его нашел?

— За домом. Он был завален ветками.

— Ушастый, ты прятал его за домом?

— Я ничего не прятал! Я потерял его! Вдова сквозь слезы улыбнулась:

— Видите, какой бестолковый? Ему надо жениться на умной женщине. Пускай женится на мне, и тогда он больше не допустит таких поступков.

— Почему именно на тебе! — взволнованно возразила Черепашка. — Он может жениться на ком-нибудь другом!

— А ты вообще замолкни, — пресекла ее вдова. — Мала еще.

 

Черепашка бросилась было на вдову, но ее уняли.

— У других он не убивал мужа, а у меня убил.

— Кто его убил, еще неизвестно! — вскричал Ушастый.

— Известно, милый, известно, пророкотал Человек Боя. — Ты убил.

— А мне известно, что я не убивал. Я же лучше знаю!

— Тогда кто же, по-твоему, его убил?

— Вот в этом-то и надо разобраться! Человек Боя обвел взглядом присутствующих.

— Ну что же, давай разбираться. Будем сидеть до ночи. Кто же возьмется в этом разобраться?

 

Было тихо. Посвистывали птицы. Погромыхивало море. Члены совета размышляли вслух и подолгу молчали, обдумывая сказанное.

— Но ведь стрелы-то Ушастого? Он же это признает?

— Как же это могут быть его стрелы, если он не стрелял?

— Значит, он стрелял.

— Но он же говорит, что не стрелял.

— Но ведь стрелы оказались его! Тогда Ушастый поднялся.

— Если никто не хочет, я могу разобраться сам!

 

Глава в замешательстве проговорил:

— Как ты можешь разобраться сам, если ты сам в этом замешан?

— Я замешан, значит, я буду больше стараться.

— А что, разбирайся! — загоготал Человек Боя. — Пускай разбирается, а?

— Что же, попробуй, Ушастый, разбирайся, — согласился Глава.

— Спасибо.

 

Ушастый задумался, затем обратился к совету:

— Не знает, кто-либо из вас, кто убил Длинного?

 

Люди с готовностью ответили:

— Не знаем!

— Не знаем!

— Никто не знает? А, может быть, вы слышали какие-нибудь разговоры? Кто-нибудь грозился его убить?

— Не слышали!

— Не слышали!

 

Ушастый несколько упал духом.

— Значит, никто не грозился.

— У вдовы спроси, — для смеха предложил Долгоносик. — Может быть, она и убила?

— Как это, была его жена и вдруг сама убила?

— Да ведь всем известно, что он ей надоел.

— Мало ли кто кому надоел. Это еще не причина.

— А ты, спроси, спроси. Ушастый был смущен.

— Ты не обижайся, но я должен спросить. Ты не убивала своего мужа?

— Вот это да! Я из лука-то стрелять не умею!

— Видишь, Долгоносик, она из лука стрелять не умеет.

— А ты дай ей лук, пусть попробует! — предложил Долгоносик.

 

Ушастый обратился к Главе рода.

— Может быть, правда, проверить?

— Кто-нибудь, дайте ей лук, — согласился Глава.

Вдове дали лук.

— Попробуй-ка попасть в то дерево.

 

Женщины азартно советовали ей:

— Правую ногу вперед!

— Не слушай ее, у нее муж левша. Левую ногу вперед!

— Локоть не заваливай!

— Ты не дыши. Сначала перестань дышать, потом стреляй.

— Тихо, бабы!

— Только не стойте близко, — попросила Вдова.

 

Она натянула тетиву, стрела, трепеща опереньем, вонзилась в ствол. Женщины торжествовали. Вдова растерялась.

— Это случайно! Я даже не хотела попасть, а вот попала!

— Видишь, — сказал Долгоносик. — Она свободно могла убить своего мужа!

— Когда ты видела мужа в последний раз? — спросил Ушастый.

— Вчера, когда солнце уже коснулось песчаного холма.

— А почему ты запомнила это время?

Вдова немного смутилась.

— Как раз тогда я собиралась выйти из дома. По своим делам.

— А по каким делам?

— А это никого не касается.

— Глава, вели ей отвечать.

— Ходок ждал меня в это время.

— Так ты пошла к нему именно в то время, когда солнце садилось. Значит, тогда твой муж был еще жив?

— Конечно, жив. Ведь ты тогда еще не убил его!

— А я и не убивал его.

— Кто же убил?

— Сейчас речь не обо мне, а о тебе. Глава, скажи ей!

— Сейчас речь идет о тебе, Вдова, — подтвердил Глава.

— Что делал твой муж Длинный, когда ты уходила из дому? — спросил ее Ушастый.

— Ругался.

— Как?

— Он сказал «потаскуха» и бросил в меня плетеный кувшин.

— А ты?

— А я бросила в него тыкву.

— И тогда ты пошла к Ходоку. А когда ты ушла от Ходока?

— Я ушла от него, когда солнце опустилось за песчаный холм. А какое это имеет значение?

— Когда солнце опустилось за холм. То есть, когда Длинного нашли убитым. Получается, что его убили именно тогда, когда ты была у Ходока. Значит, ты не виновата.

 

Долгоносик, пораженный, воскликнул:

— А ведь правильно! Именно в это время. Слушаю и думаю: при чем солнце, при чем песчаный холм, при чем все? А оказывается, вот что! Солнце потаскуха — тыква — Ходок — и доказал!

Но Ушастый был растерян.

— А кто убил — по-прежнему неизвестно.

— У тебя все? — нетерпеливо спросил Человек Боя.

— Нет, не все.

— Что еще?

— Сейчас подумаю.

— Побыстрей, люди ждут.

 

Ушастый снова обернулся к Вдове.

— Скажи, твой муж в ссоре с Ходоком?

— Да уж конечно. Дружбы не было.

— А как по-твоему, не мог ли его случайно убить Ходок?

— Не мог

— Почему?

— В это время мы с Ходоком как раз были вместе.

 

Черепашка сказала негромко, но ее было слышно всем.

— Они не были вместе. Я сидела возле своего дома и плела сеть. Мне было все видно. Как только она пришла, Ходок сразу же ушел, а она осталась.

Это возмутило женщин.

— Вот это да!

— Позвал женщину к себе, а сам ушел!

— Если бы он так со мной поступил, я бы ни за что не осталась!

— Она хоть сказала ему что-нибудь на это? — Черепашка уточнила:

— Она крикнула: «Как не стыдно, оглоед несчастный!» Я плела сеть, и мне все было слышно.

— А он что сказал?

— Он сказал: «Если ты торопишься, можешь убираться». И ушел.

 

Ушастый вскричал:

— Я все понял! Большой ходок! Ходок! Ходок! Я напал на след! Ходок, где ты?

 

Ходок встал. Он слегка поклонился женщинам и обаятельно улыбнулся.

— Ходок, я должен задать тебе несколько вопросов.

— Я отвечу. Но лишь в том случае, если это не заденет честь женщины.

— Говорят, что ты оставил Вдову в своем доме и куда-то ушел. Это верно?

— Я не мог бы себе этого позволить.

— Но люди видели, что ты куда-то ушел.

— То есть да. Я уходил. На время.

— Куда ты уходил?

— Я пошел к ее мужу.

— Зачем?

— Мне надо было с ним поговорить.

— Почему ты пошел к нему именно в это время? Ведь у тебя в доме была женщина.

— Я хотел поговорить с ним наедине, без его жены.

— О чем вы говорили?

— Это не имеет значения.

 

Ушастый обратился к Вдове:

— Ты дождалась Ходока?

— Дождалась, но только для того, чтобы плюнуть ему в лицо.

— Ты поинтересовалась, о чем он говорил с твоим мужем?

— Он сказал, что сделал моему дурню выгодное предложение, но тот отказался.

— От чего он отказался, Ходок? Ходока это уже раздражало.

— Не помню, что я ей сболтнул. Знаете, эти разговоры, когда спать охота. Тут женщины нас и ловят. Они разгулялись, им пришло время все выяснять, а тебе пора спать. Вот и брякнешь что попало.

— Что ты брякнул на этот раз?

— Не помню!

— Ты сказал, что сделал ее мужу какое-то предложение.

— Что ты ко мне привязался?

 

Женщины вступились за него.

— Не приставай к человеку!

— Есть же что-то интимное, чего нельзя касаться!

— Он должен мне ответить!

 

Ходок бился в нервном припадке.

Женщины были возмущены.

— Не помню! Не знаю! Нет! Нет! — кричал Ходок. — Вон кого спрашивай (указал на Красноречивого)! — Он — Красноречивый, он пускай и говорит!

 

Красноречивый окинул окрестности дремотным взглядом.

— Виноват, при чем тут я?

— Ах, я Ходок, со мной все можно? Но у меня тоже есть поле боя. Может быть, не такое заметное, но оно требует немало сил…

— Это верно! — возбужденно поддержали его женщины.

— Не думай, Ходок, мы это ценим, Ходок!.. —

 

Красноречивый красноречиво произнес:

— Положим, Ходок, я мог бы тебе на это ответить. Мог бы сказать кое-что. Вертится на кончике языка. Кое-что вертится…

— Ах, так! Рады свести счеты? Давайте, давайте — все на одного!..

 

Ходок прикрыл глаза и повалился бы на землю, но женщины подхватили его.

— Вот, Ушастый, довел человека! Ни с чем не считается!

— Я ведь только спрашивал. Я не думал, что он обидится! Может быть, я спросил что-нибудь лишнее. В этом я виноват.

— Ты виноват в другом, — рокотал Человек Боя. — Опустился до того, что убил сородича и пытаешься на кого-то свалить вину!

 

Ушастый совсем было упал духом.

— Ходок сослался на тебя, Красноречивый. Расскажи нам, что ты знаешь.

 

Красноречивый взглянул на него снизу, но так насмешливо, словно смотрел, напротив, сверху.

— Не знаю, что имеет в виду Ходок. Никто не любил Длинного более, чем я.

 

Он поднялся. Жесты его были замедленны, словно на киноленте, снятой рапидом.

 

— Как вам известно, Длинный был моим учителем. У него я учился красноречию. И вот сомкнул он свои уста. Перестал радовать наш слух звуками своего голоса. Это печально. Это горько. Это досадно. Но его уроки не пропали для меня зря. Не пропали напрасно. Не пропали, я бы выразился, втуне. Всуе. Так бы я мог сказать. Люди радостно повторяли новое слово.

— Всуе, всуе!..

 

Ушастый сказал сочувственно:

— Ты потерял учителя и наставника. Я сочувствую твоему горю, но дело есть дело. Почему все же Ходок сослался на тебя?

— Он сослался на меня фигурально. Я обладаю даром речи — значит мне и положено говорить.

— Постарайся, пожалуйста, вспомнить, где ты был в то время, когда произошло убийство?

 

Человек Боя потерял терпение и взревел:

— Сказано тебе, что он сослался фигурально! Может быть, я слишком откровенный и прямой человек, может быть, я слишком много повидал в жизни, но меня тошнит от этой болтовни. Убийца — вот он. Стоит перед нами и над нами же издевается. Он пристрелил человека предательски, в спину. Может быть, я слишком привык встречаться с врагами лицом к лицу, но я требую: смерть за смерть!

— Смерть за смерть! — воинственно закричали воинственные.

 

Глава объявил решение:

— Как наказать Ушастого, мы решим завтра. Сейчас уже поздно, все устали. Ушастый проведет эту ночь в пещере. Кто его будет охранять?

— Пускай друг его и посторожит, — предложил Человек Боя. — Долгоносик, останешься с ним.

 

Люди, потягиваясь и позевывая, поднялись. Мужчины пошли ломать для костров сучья, женщины — к реке за водой. Запахло дымом.

Ушастый и Долгоносик сидели в пещере. Все стихло. Завыла ночная птица. Долгоносик оробел и старался держаться поближе к пленнику.

— Не обижайся на меня.

— За что!

— Получилось так, что я тебя подвел.

— Наоборот, ты старался меня выручить.

— Я маленький человек, согласен. Но я тебе друг, этого у меня не отнимешь.

— Я знаю.

— Потому что ты ни на кого не смотришь сверху вниз.

— Ты тоже ни на кого не смотришь сверху вниз.

— Мне не на кого смотреть сверху вниз.

— Скажи, ты тоже думаешь, что я убил? — Долгоносик промолчал.

— Значит, думаешь… — Долгоносик встревожился.

— Кто там? Кто там?

 

Вошел Глава рода, присел рядом.

— Сходи домой, Долгоносик, погрейся.

— Но если спросят, почему я ушел, я скажу, что ты велел!

— Скажешь, скажешь! Долгоносик ушел.

— Знаешь, Ушастый, почему я перенес голосование на утро?

— Нет.

— Чтобы этой ночью ты ушел отсюда.

— Зачем?

— Мне кажется… Я еще не хочу поверить в это. Но мне кажется, что в нашем роду появились люди, которым надо посеять раздор.

— Зачем?

— Об этом еще трудно говорить. Я и сам не знаю наверняка. Может быть, мне это только кажется. Но мне кажется, что для этой цели они выбрали тебя.

— Почему меня?

— Может быть, потому что ты умен, можешь соображать, что происходит. А им нужна нестабильность. Если даже ты докажешь, что не виноват, то получится, что не правы они. Тогда они прихлопнут тебя сзади, как прихлопнули Длинного. Уходи, Ушастый. Любое племя примет тебя, ты молод. А здесь теперь будет плохо. Я много думал об этом.

 

Глава рода:

Без этих мыслей не проходит дня,
Предчувствия гнетут меня.

— Я, правда, плохо соображаю, что происходит. Но я верю тебе. И все же уйти я не могу. Там я буду один. Мне там будет скучно!

— Всюду люди. Там есть такой же, как ты, Ушастый, и такой же, как я, хромой и кривой старик.

— Не знаю, как тебе объяснить…

— Тебе трудно расстаться с какой-то… человеком?

— Да… с каким-то человеком.

— Там есть такой же человек.

— Нет!

— Так всегда кажется, но это только кажется.

— Но даже не только в этом дело.

— В чем же?

— Здесь есть все, а там ничего нет.

— Чего ж там нет, дружок?

— Здесь есть вот эти цветы. Они светятся. Они видны даже ночью, в темноте.

— Ну, эти цветы — они как раз всюду светятся одинаково.

— Нет. Там они не так видны ночью. Ты вглядись, вглядись.

 

Глава вгляделся.

— Послушай, а зачем тебе видеть их ночью.

— Мало ли… Слышь? Птица.

 

Глава прислушался. Какая-то птица посвистывала однообразно.

— Ну, свистеть-то она могла бы и получше. Ушастый задумался.

— Здесь живет моя сестра Ящерица.

— Да что ты такое говоришь! Ее уж нет в живых давно!

— Она жила здесь, под этими деревьями. Ей трудно будет ходить ко мне далеко.

— Зато ей будет приятно знать, что ты жив и здоров, что тебе там хорошо.

— Мне не будет там хорошо! Там- это будет все равно как будто после жизни, как будто я уже умру! Меня уже не будет! А будет кто-то другой! Я даже не знаю, какой он будет! Здесь я вместе со всеми! Пускай даже мне не верят! Пускай даже надо мной смеются! А там — они так и будут они, а я так и буду я!

— Ты привыкнешь к ним. Человек ко всему привыкает. Если будет жив. А здесь — я ничего не знаю наверняка, но я боюсь, что здесь тебе не жить… Тебе надо уходить, Ушастый. Ничего не поделаешь, надо уходить…

— Здесь зима хорошая. Когда… холодно и льет дождь. И когда… льет дождь и холодно.

 

Глава посидел молча, поднялся.

— Как знаешь, Ушастый, как знаешь… Я хотел тебе добра. И заковылял из пещеры.

 

Черепашка появилась в пещере так незаметно, словно была здесь все время.

— Ты один?

— Это ты?.. Я один, один!

— Знай, Ушастый, я не осуждаю тебя.

— За что?

— За то, что ты убил его.

— Кого?

— Как кого? Длинного! Он не хотел, чтобы ты женился на мне! Ты правильно поступил, что убил его!

— Но я не убивал его!

— Им ты так и должен говорить. А от меня ты можешь ничего не скрывать. Я тебя только уважаю за это. Ты решил отдать за меня свою жизнь!

— Я еще не решил отдать свою жизнь! Может быть, все еще обойдется, и с меня только возьмут обещание!

— Нет, Ушастый, не обойдется… Я ничего не понимаю, я ничего не знаю. Но я чувствую! Тебе грозит беда. Ты заметил, у людей становятся другие глаза? Ты не заметил? А я заметила. Я боюсь, что они решили с тобой покончить. Они высунули языки, они уже бегут по следу!.. Но мне страшно даже думать об этом, у меня начинают путаться мысли. Давай лучше говорить о чем-нибудь другом. Давай лучше говорить о тебе…

 

Черепашка:

Ушастый, по сравнению с тобой
У всех такие маленькие уши!
Сказать, зачем тебе такие уши?
Чтоб лучше слышать нежные слова,
Я для тебя их много сочинила.
Вот это слово «милый» — для тебя.
Они тебя убить решили, милый!
Они уже бегут по следу, милый!
Но что с тобою ни случится, милый,
другим оставим это слово — «милый»!
Пусть женщины отныне шепчут: «милый»!.
своим мужьям любимым по ночам…

Ушастый:

Ушастый я для шуток и насмешек,
А глуп я для того, чтоб совершать
дурацкие поступки!

Черепашка:

Замолчи!
Ни одного дурацкого поступка
я за тобой еще не замечала.
Ты только нерешителен, мой милый.
Что делать, кто из нас без недостатков.

Ушастый:

Скажи прямей: я попросту труслив.
Я трус. Я потерял в бою колчан!

Черепашка:

Я и не думала об этом, милый.

Ушастый:

Нет, думала! Все думают об этом!
Они — пускай так думают. Но ты!
Я виноват стыднее, но в другом…
Кто знает, встретимся ли вновь?
Так знай же все, моя любовь,
Когда мы гнали летом Скорпионов,
и я, как все, свистел и улюлюкал,
вдруг вижу — за кустами притаился
отставший Скорпион. Едва успел
я натянуть тугую тетиву,
как понял: это мальчик! Просто мальчик!
Уж посвященный в воины, но мальчик!
От страха спрятался в кустах, дрожит,
и вместе — куст дрожит листочком каждым.
Тогда со мною это и случилось.
Я повернулся и швырнул колчан.
И долго шел куда глаза глядят.
В тот миг я не испытывал стыда,
не думал ни о чем еще тогда…

— Но теперь все это уже не имеет значения. Если ты не будешь жить, все перестанет иметь значение.

И неудачи, и удачи,
и развлечения вечерние,
и плачу я или не плачу
перестает иметь значение.
И неба светлое свечение,
и речек сильное течение
перестает иметь значение,
перестает иметь значение…

 

Ушастый обнял ее, и они лежали на земле. Она хотела стать его женой сейчас, здесь, пока он жив. В пещеру заглянул Долгоносик.

— Ушастый! Кто с тобой?

— Никого нет! Никого нет! — воскликнула Черепашка.

 

Долгоносик влез в пещеру.

— Как никого? Ты здесь.

— Я здесь все время, так что ты давно уже виноват. Уйди отсюда!

— Ушастый, зачем ты меня подводишь? — укорил Долгоносик.

— Да, да… Мы его подводим…

— Не прогоняй меня, милый! — попросила Черепашка.

— Но мы его подводим, милая!

— Может быть, мы с тобой говорим в последний раз. Что тебе важнее?

— Конечно, говорить с тобой в последний раз!

 

Долгоносик страдал.

— Не имею права оставить пост.

— Скажи ему, милый!

— Но с другой стороны, милая. Если он уйдет с поста, ему придется отвечать!

Черепашка:

Ушастый мой! Что сделал ты со мной!
Не став невестой, сразу стать вдовой!..

 

Она поднялась, дала пощечину Долгоносику, потом дала пощечину Ушастому и ушла, не оборачиваясь более.

Стоял туман. Скалы вырастали прямо из тумана, словно висели в воздухе. Слышался плеск воды. Но и она была в белом тумане, и нельзя было понять, где кончается берег и начинается вода.

Долгоносик достал из-под шкуры глиняный кувшинчик.

— Погреемся?

— Выпьем и забудемся.

— Забудемся, и все будет в порядке. Они по очереди хлебнули настойки.

— Умирать страшно, — сказал Долгоносик. — Неизвестно, в кого потом превратишься. Вдруг в шакала. Или в змею.

— Это возможно.

— Мой тебе совет — беги, Ушастый!

— Но тогда получится, что я признал свою вину.

— Зато ты будешь жить. А здесь тебе не жить.

— Погреемся еще, — сказал Ушастый.

— Погреемся. Они выпили.

— Я маленький человек, меня можно не слушать. Но ведь Глава тоже тебе говорил: беги!

— Откуда ты знаешь, что он мне говорил? Ты подслушивал?

 

Долгоносик обиделся, смотрел на Ушастого с пьяной укоризной.

— Ты уж всех начал подозревать. Обижаешь. Тебе вот обязательно надо поставить себя выше других. Ты вот честный, а я хитрый. Ты вот смелый — «как это я убегу». А я вот трус, подбиваю тебя бежать. И во всем ты хочешь показать: вот какой я! Наконечники у всех круглые, а у тебя вот почему то плоские…

 

Ушастый взял его за голову и повернул к себе.

— Ты что? Ты что? — оторопел Долгоносик.

— Откуда тебе известно, какие у меня были стрелы?

— Про стрелы я сказал для примера. Дело не в одних только стрелах.

— Вот эти стрелы с плоскими наконечниками, когда ты их видел? Когда, когда?

— Мало ли когда, не помню.

— А ты припомни. Где, где ты их видел?

— Ну в праздник, в праздник я их видел, когда стреляли в цель.

— Ты не мог их видеть в праздник. Я насадил эти наконечники перед самым боем. Припомни, Долгоносик, поточнее, это очень важно!

 

Долгоносик разозлился.

— Да объясни ты мне попросту, в чем дело?

— Я тебе потом объясню, сначала скажи.

— Ну, когда все, тогда и я увидел, когда нашли убитого Длинного.

— Не мог ты, не мог ты их тогда увидеть!

— Почему? Почему?

— Потому что они были внутри, внутри!

— Где внутри, где внутри?

— Да в нем же, в нем, в Длинном!

— Когда же я, по-твоему, мог их увидеть?

 

Ушастый молча смотрел на него. Долгоносику показалось, что этот взгляд прошел сквозь него, сквозь камни пещеры и затерялся в лесу.

— Не пугай меня, не смотри так.

— Знаешь, когда ты мог видеть наконечники моих стрел?

— Когда?

— Перед тем.

— Перед чем?

— Перед тем, как Длинный был убит.

 

Долгоносик согласился.

— Перед тем, перед тем, ты прав.

— Перед тем, перед тем, я прав. Ты мог увидеть их, если бы сам стрелял. Я задам тебе один вопрос. Не ты ли пристрелил Длинного?

— Какого Длинного?

— Того, того. Ведь может статься, ты в него и стрелял?

— Как же я мог стрелять, когда ты в него стрелял?

— Да почему ты думаешь, что я в него стрелял?

— Да потому что стрелы-то были твои!

— Но ведь я их потерял!

— Ну и что…

— Значит, они могли попасть к кому угодно?

— Ну и что?

— Значит, они могли попасть и к тебе?

— Ну и что?..

— Значит, этими стрелами ты мог его и прикончить!

— Зачем мне твои стрелы! Что, у меня своих нет?

— А затем, чтобы на тебя не подумали. Долгоносик, после долгого молчания, проговорил:

— А тебе никто не поверит.

— Почему?

— Потому что все равно они с тобой покончат.

— Кто — они?

— Скоро узнаешь.

 

Тем временем начинался рассвет. Сначала засветился край неба, потом озеро, потом листва деревьев. Да так быстро, словно утро знало, что оно будет ясное и яркое, и торопилось показаться людям.

В селении уже не спали. Кто на каменной наковальне отесывал кремень, кто рубил мясо костяным топориком. Женщины и дети собирали земляные орехи.

Глава рода вышел из жилища и стоял, щуря на солнце единственный глаз. Жалко было отрывать людей от дела, но надо.

Глава махнул рукой вдове, она нетерпеливо закричала:

— Со-вет! Со-вет!

 

Люди оставили свои дела и двинулись на поляну.

Толкаясь, втираясь поближе, они усаживались полукругом.

Глава открыл совет.

— Красноречивый, напомни людям, на чем мы остановились вчера.

— Дорогие сородичи! Напоминаю вам содержание вчерашнего совета. Ушастый безо всякой причины, лишь по собственной прихоти, лишил жизни нашего сородича. И вот давайте задумаемся, что начнется, если каждый из нас станет колотить людей направо и налево.

 

Красноречивый сделал паузу, давая людям время оценить это выражение.

— Направо и налево! — хихикнул кто-то и изобразил, как он стукнул своего соседа справа, а потом слева.

— Направо и налево! Ха-ха-ха!

— Направо и налево, ха-ха!

 

Теперь уже все колотили воображаемыми палками направо и налево и хохотали, утирая слезы и восхищаясь Красноречивым.

— Ну, скажет!

— Направо и… Ха-ха-ха!

— И налево!

— Именно направо и налево, — заключил Красноречивый, глядя на Ушастого. — Предлагаю лишить его жизни, так же, как он лишил жизни моего друга.

— Смерть за смерть! — воинственно закричали воинственные.

 

Ушастый встал.

— Я хочу сделать важное заявление.

— Потом, потом, — отмахнулся Человек Боя.

— Но я хочу сказать! — крикнул Ушастый.

— Но он хочет сказать! — крикнула Черепашка.

 

Человек Боя был уже раздражен.

— Ты сказал все.

— А я хочу последнее слово!

— А он хочет последнее слово!

— Если самое последнее слово, тогда можно, — разрешил Человек Боя.

— Если последнее слово, пускай говорит, — рассудили люди.

 

Когда стало тихо, Ушастый сказал:

— Этой ночью я узнал, кто убил Длинного.

 

Люди снова всполошились.

— Как ты мог узнать, кто убил Длинного, когда ты сам убил Длинного?

— Сам убил, а говорит, что убил не он, а кто-то другой!

— Ведь два человека не могли убить — и ты и кто-то другой. Значит, ты хочешь сказать, что якобы убил кто-то другой? А сам ты якобы не убивал?

— Кто же, по-твоему, убил? — спросил Глава.

— Я не хочу называть его. Пусть наберется смелости, встанет и признается сам.

 

Никто не встал.

Человек Боя подтянул на себе скрещенные кабаньи ремни.

— Может быть, голова моя не имеет никакой цены. Поэтому я и готов сложить ее на поле боя… Может быть, другие головы нужнее, нежели моя. Но я дорого отдам за свою голову. Не одной головой враг заплатит за мою голову.

 

Мужественное лицо его горько передернулось.

Красноречивый успокоил его.

— Не говори так, твоя голова нужна нам. Твоя голова дороже многих и многих голов. Твоей головой гордится наш род, побольше бы таких голов…

 

От волнения он не мог продолжать.

— Тогда объясните мне. Кого мы здесь слушаем, проводим время. Ушастого слушаем. Вы посмотрите на свои уши и посмотрите на его уши.

 

Люди стали трогать свои уши и разглядывать уши соседей.

— И вот такой человек сидит здесь в самой середине, а мы вынуждены сидеть вокруг и на него смотреть. Красноречивый, развей мою мысль.

 

Красноречивый грустно уточнил:

— И это относится, к сожалению, не к одному только Ушастому. Действительно, обратите внимание, как мы сидим. Оглядитесь, оглядитесь, это интересно.

 

Все огляделись.

— Заяц с леопардом, гусеница с бизоном, все вперемешку, вот как мы сидим. Казалось, это пустяк? На лучших местах я хочу видеть лучших воинов и охотников. А те, кто всегда пробавляется за счет других, — их место там, позади, чтобы лица их терялись в тумане.

 

Глава прервал его.

— Это отдельный вопрос. Сейчас нам его не решить.

 

Однако, Красноречивый возразил:

— Этот вопрос решить нетрудно. Кто чего достоин, тот там и должен сидеть.

 

С восхищением Человек Боя повторил:

— Кто чего достоин. Кто чего достоин. Прекрасное выражение.

— А кто решит, кто чего достоин? — спросил Глава.

— Достойнейшие, — красноречиво сказал Красноречивый.

 

Человек Боя повторил:

— Достойнейшие! Прекрасное выражение.

— А кто будет решать, кто достойнейшие? — спросил Глава.

— Достойнейшие и будут решать.

— То есть они же сами и будут решать? — с удивлением спросил Глава.

 

Люди были взволнованы. Старики забеспокоились за свои места у костра. Воинственные, в предчувствии благотворных перемен, шутя, попихивали соседей. Среди женщин завязалась ссора. Мальчишки начали драку.

Глава поднял руку, и склоки прекратились.

— К делу, родичи. К делу. Попытаемся все-таки разобраться, кто убил Длинного. Итак, на чем мы остановились. Ушастый попросил виновного сознаться. Но он пока не решается. Попробуем ему помочь. Женщины, вас я хочу спросить. Не обращались ли вы к Длинному с какой-нибудь просьбой?

— Да, мы обращались к Длинному, — сказала женщина, что была посмелей.

— С какой же просьбой?

— Мы ему сказали: «А ты все молчишь, Длинный. Все видишь, а молчишь», сказала другая.

— Что он на это ответил?

— Он ничего не ответил.

— Этим все и кончилось?

— Тогда мы сказали: «Значит, ты тоже считаешь, что одни могут быть сыты, а другие в это же время могут быть голодными?» — сказала третья женщина.

— Мы ему сказали: «А если человек постарел, значит он уже не человек?»

— Мы сказали: «Они только радуются, что ты молчишь. Потому что они боятся твоего слова».

 

Человек Боя рассвирепел.

— Кто боится?

— Ты и боишься, — сказала храбрая женщина. — Мы Длинному сказали: «А то все думают, ты молчишь, потому что доволен».

— Что же он вам на это ответил? — спросил Глава.

— Он не сразу ответил. Сначала он молчал. Мы даже подумали, может он разучился говорить. А потом сказал: «Хорошо, будет совет — я им скажу». Но он уже не смог сказать. Потому что они его убили.

— Дело прошлое, — лениво проговорил Красноречивый, — но думаю, что к Длинному вы обращались напрасно. Все знают, как я ценил его красноречие. Однако, ни для кого не секрет, что к заботам нашего рода он был равнодушен. Он что говорил?

Необходимо ль твердым быть?
Необходимо ль честным слыть?
И надо ль голову сложить,
неправоту разоблачая?
Не знаю.
И надо ли, меня прости,
другим прокладывать пути,
чтоб легче было им идти,
когда в душе дыра сквозная?
Не знаю.

А не знаешь, так и молчи! Вот почему он молчал. Вот почему он перестал выступать на нашем совете. Вот почему, я бы так выразился, он стоял в сторонке и потирал руки, радуясь нашим бедам.

— Потирал руки. Потирал руки. Прекрасное выражение, — поощрил его Человек Боя.

— Но все же он согласился выступить, — сказала белокурая женщина.

— Смотри-ка, — рассмеялся Человек Боя, — Тут был целый заговор, а мы ничего не подозревали.

— Подозревали вы, — сказала смуглая женщина. — Длинный сам предупредил тебя, что выступит в совете.

— Что-то было, но я не придал этому значения.

— Нет, ты придал этому значение, — вскричал Ушастый. — Я хочу при всех поговорить с Долгоносиком.

— А?.. — встрепенулся Долгоносик.

— Долгоносик. Давай повторим наш ночной разговор.

— Мы ни о чем не говорили. Может быть, ты что-то говорил, а я ничего не говорил.

— Я спросил тебя: «Долгоносик, не ты ли убил Длинного?»

— А я сказал: «Ты что, рехнулся?»

— Нет, ты не ответил на этот вопрос. Ты сказал: «Они тебя все равно прикончат». Я спросил: «Кто — они?» А ты сказал: «Скоро узнаешь».

— Я ничего не говорил, — Долгоносик прижал дрожащие руки к груди. — Я ничего не говорил!

— И вот теперь я узнал, кто они.

 

Ушастый показал на Человека Боя.

— Это он надоумил тебя убить Длинного?

— Нет! Нет! Нет!.. Я ничего ему не говорил! Я не виноват! Он сам догадался!

 

Человек Боя сказал ему спокойно:

— А зачем ты выкручиваешься, Долгоносик? Смотри, как тебя запугали. Может быть, я не привык к обходным маневрам, может быть, я слишком люблю прямой удар противнику в лоб, — но раз они хотят сами, — говори, Долгоносик. Тебе стыдиться нечего. Да, прихлопнул ты несчастного. Но ради чего? Только ради порядка и справедливости.

 

Ушастый бросился к Долгоносику.

— И ты молчал, когда меня обвиняли в убийстве! Ты молчал, когда меня хотели лишить жизни! Ты же был друг мне!

 

Черепашка оттащила Ушастого от Долгоносика, обняла его.

— Ушастый, я думала, что ты убил его из-за меня… Но если не ты убил, то еще лучше! Зато мы будем жить!

 

Человек Боя с отвращением пророкотал:

— Нельзя ли отложить все это? Совет же идет.

 

Но Ушастый и девушка не разъединялись. Они стояли вместе, не все слыша, что говорилось вокруг.

 

Глава попросил:

— Расскажи нам, Долгоносик, зачем ты это сделал?

— Я боялся.

 

Человек Боя передернулся от презрения к нему.

— Чего ты боялся?

— Кого ты боялся? — спросил мягко Глава.

 

Долгоносик молчал.

— Не стесняйся, объясни нам. Каждый человек чего-нибудь боится. Некоторые боятся темноты. Ты боишься темноты?

— Боюсь, — признался Долгоносик.

— Духов, скажем, боятся все. Ты боишься духов?

— Боюсь, — признался Долгоносик.

— А вот Человек Боя. Его ты боишься? — Долгоносик долго молчал, потом крикнул:

— Я не виноват!

— А кто виноват? — спросил Глава.

— Пускай я виноват. Но не один я виноват! Я маленький человек. Разве я сам решился бы на это? Разве я сам посмел бы это сделать? Однажды Человек Боя позвал меня и угостил рыбой…

— Мы слушаем тебя.

— С этих пор я стал к нему заходить. Мы разговаривали с ним, как друзья. О том, о сем.

— Точнее.

— О том, что пришла пора жизнь изменить. Но однажды он сказал, что наши разговоры кто-то передал Длинному. И теперь Длинный грозится выступить с речью на совете и опозорить меня.

Почему же тебя? Тогда уж вас обоих.

— Меня опозорить проще, чем кого-нибудь другого. Хотя я только поддакивал и не говорил ничего такого… И тогда Человек Боя мне посоветовал: хорошо бы прикончить Длинного. Но я сказал — не могу решиться. Но он засмеялся и сказал, что на меня никто не подумает. И дал мне чужую стрелу.

 

Глава обратился к Человеку Боя:

— Ты советовал ему убить Длинного?

— Советовал, советовал.

— Зачем?

— Старый дурак стал на нашем пути. Пришлось его убрать.

 

Люди были в смятении. Они неясно еще понимали, что происходит. Они еще не решались осудить тех, кто убил. Но уже с опаской отползали от Человека Боя. Только воинственные были спокойны, словно их ничего не касалось. Они ждали своего часа.

Долгоносик бросился к Человеку Боя.

— Но я отказывался! Скажи им, что я не хотел. Ведь я говорил: «Может быть, не надо!» Человек Боя покачал головой.

— С кем связался, а? С кем связался!

 

Вдова накинулась на Долгоносика:

— Как ты мог убить моего мужа и не подумать о его жене!

— Я в это время думал о другом.

— А теперь я осталась одна. Ты знаешь, что такое одинокая женщина? На твоем месте порядочный человек женился бы теперь на мне.

— Не суетись, женщина, — остановил ее Глава.

 

Долгоносик вдруг вскричал:

— Нет, дорогая вдова! Нет, дорогие сородичи! Я вижу, вам хочется всю вину свалить на меня. Всегда, дорогие родичи, я был среди вас самый тихий, самый жалкий. Всю жизнь вы смотрели на меня сверху вниз.

И вот вы сидите, полные собою!
Переполненные до краев собою!
И вот вы смотрите на меня
и сравниваете с собою,
а я, никудышный, стою перед вами,
подавленный вашей важностью,
полнотой и переполненностью собою,
и оправдываюсь перед вами,
и смешу вас своим ничтожеством
и своей несообразностью ни с чем!

И все же. И все же, прошу вас выслушать еще одного человека. Может быть тогда вам станет еще смешней… Ходок!

— В чем дело? — рассеянно спросил Ходок.

— Расскажи им, откуда взялась вторая стрела.

— Значит, ты выпустил не одну, а две стрелы.

— Одну я выпустил, одну. А другую выпустил ты!

 

Ходок повернулся к женщинам.

— Ничего не знаю, ничего не понимаю.

— Клевета, клевета, — поддержали Ходока женщины. — Ты, Долгоносик, если сам виноват, зачем на других наговариваешь?

 

Глава жестом остановил женщин.

— Ходок, объясни-ка нам, как было дело.

— Не было дела! Не было! Ничего не было.

 

Человек Боя брезгливо передернулся.

— Не трясись, Ходок. Веди себя достойно, на тебя смотрят женщины.

 

Ходок бросил взгляд на женщин. Да, они смотрели. Тогда он словно увеличился в размерах и заговорил:

— Хорошо. Было! Не отрекаюсь и горжусь этим. Да, Человек Боя пригласил меня в гости. Да, ели рыбу. Да, говорили. Говорили, что добычу делят не по заслугам, а как попало. И я согласен с этим. Что делать, например, человеку, если он пользуется популярностью среди женщин? Их надо угостить, разве не так? Не говоря уже о том, что после этого вообще появляется аппетит. Мне нужно больше мяса, чем другим!

 

Глава прервал его:

— О Длинном расскажи.

— Да, потом зашла речь о Длинном. Да, Человек Боя открыл мне на него глаза. Оказывается, этот Длинный — он был шутник. Он подшучивал надо мной! Ничто так не роняет мужчину в глазах женщины, как неуместная насмешка. И есть законы чести, наконец! Да, я получил чью-то стрелу. Чья — не интересовался. Да, я пригласил его жену к себе, чтобы Длинный остался один, и не было свидетелей. И пронзил его этой стрелой. И не считаю себя виноватым.

 

Женщины опять заступились за Ходока.

— Его можно понять.

— Можно, можно понять…

— Да и зачем его наказывать, — сказала вдова, — если он наказывает сам себя. Посмотрите, во что могут превратить человека беспорядочные связи!

— Мне трудно, но я не жалуюсь.

— Это и привлекает к тебе сердца женщин, — нежно проговорила вдова.

— Ты опять суетишься, — прервал ее Глава.

— Я пострадавшая, я имею право. Если бы он женился, ему сразу стало бы легче.

 

Женщины заволновались.

— Нельзя пользоваться тем, что человек попал в беду! Нехорошо!

— Я бы оставила ему свободу. Я бы разрешила ему гулять с девушками по лесу.

— Помолчи, — попросил Глава. — Родичи! Произошло заранее подготовленное убийство. Выяснилось, что в нем участвовало два человека. И, значит, наказание понесут двое.

— Нет уж, дорогие мои, — восстал Ходок. — Только не двое. Не хотелось бы беспокоить такого человека, как Красноречивый, но придется. Красноречивый! Скажи нам несколько слов.

 

Красноречивый ответил сдержанно и красноречиво:

— Считаю, что у обоих были серьезные причины, и прошу оказать им снисхождение.

— Заодно попроси снисхождение себе! — воспылал Ходок.

— Может быть, я виноват в том, что недостаточно ценил Длинного при жизни. Но больше — ни в чем.

— Нет, ты достаточно ценил его. Ты боялся его!

— Чего я мог бояться?

— Ты боялся, что он переспорит тебя на совете.

— Он никогда бы меня не переспорил. Потому что, правда на моей стороне.

— Зачем же ты уговаривал его не выступать, Красноречивый?

— Ради его же блага, бабник.

— Значит, ты знал, что ему грозило?

— Ему грозило стать посмешищем. —

 

Глава сказал Ходоку:

— Подожди. Пусть Красноречивый скажет, что ему ответил Длинный.

— Длинный плюнул мне в правый глаз. Единственное, что ему оставалось, когда не хватает запаса слов. Но я ему на это возразил: «Длинный, а дурак».

— А тебе не захотелось отомстить ему?

— Но я же отомстил! Мое оружие — слово. Дорогие родичи! Я, в конце концов, отказываюсь понимать. Было же две стрелы: одна стрела Ходока, другая стрела Долгоносика. Ходок, видимо, намекает, что в этом убийстве участвовал и я. Но где же тогда третья стрела?

— Ты промахнулся, слепая курица! — расхохотался Ходок.

 

Глава попросил:

— Покажите нам, где это произошло.

Ходок быстро пошел к лесу. Все поднялись и, боясь отстать, бросились за ним. Обошли ржавое болотце, пробрались через петли ползучих растений.

 

Здесь было сумрачно. Странные листья, как бледные лампы, светились в скрещении ветвей.

Люди сгрудились, не решаясь подойти к месту убийства. Дети замолкли.

— Предположим, я — Длинный, — сказал Глава. — Я поговорил с Ходоком. Теперь Ходок, где ты в это время стоял? Ходок занял свое место за стволом дерева.

— Долгоносик, где в это время был ты? Долгоносик стал за стволом другого дерева.

— Красноречивый, займи свое место.

— Какое место? Какое место? Меня тут не было! —

 

Ходок показал:

— Он там стоял. И Длинный шел как раз в его сторону.

— Стань туда, — сказал Глава.

— Хорошо, я стану, но меня здесь не было.

Человек Боя наблюдал за этим со стороны, усмехаясь.

 

Глава сказал:

— Итак, вот Длинный идет в твою сторону. Медленно зашагал к Красноречивому. Все ближе. Как вдруг тот закрыл лицо руками и закричал:

— Хорошо, я сознаюсь!.. Но не полностью. Мы стреляли одновременно. Но я не успел натянуть тетиву, как Длинный вдруг упал. И превратился в труп.

 

Глава обратился к людям.

— Дорогие родичи! Теперь нам известны все, кто повинен в гибели Длинного. Почти все. Нам предстоит решить, какую кару они заслужили.

 

Но тут Человек Боя, перебив его, пророкотал:

— Может быть, по моему лбу слишком много лупили дубинками враги, и он перестал соображать. Может быть, я гожусь только на то, чтобы отдать за вас жизнь молча. А говорить мне не положено. Тогда растолкуйте мне; что происходит. Второй день нам тычут этого Длинного. А что Длинный! Он хотел стать на нашем пути к обыкновенной справедливости. Однако, нашлись среди нас люди, которые ему помешали. И вот, вместо того, чтобы воздать им почести, мы обвиняем их! Как будто они совершили преступление! Что, Друзья, разве не так?

 

Воинственные зычно закричали:

— А то нет!

— Довольно уж!

— Хватит уж!

— Пора уж!

 

Черепашка запричитала:

Оборотни!
Не морочьте нас!
Простодушные,
простецкие,
непорочные!
Оборотни
с улыбочками безобидными!
Заклинаю вас!
Незаметные,
станьте видными!
Оборотни,
нам в глаза светло глядящие!
Ящерицы!
Обернитесь
ящерами!..

 

Красноречивый в страхе забормотал:

— Чур меня… Чур меня… Нечего заклинать, нечего!

— Здесь наводят порчу на людей! Возьмите-ка ее! — распорядился Человек Боя.

 

Двое воинственных направились к Черепашке, но Ушастый бросился на них, и они покатились по земле.

— Так вот для чего ты берег своих молодцов! — ошеломленно крикнул Долгоносик. — Наше дело было убрать Длинного, а они чистенькие, они вступают в игру теперь!

— Этого тоже взять, — велел Человек Боя.

 

Двое воинственных направились к Долгоносику, но он побежал от них, увертываясь. Началась оголтелая жестокая драка.

Глава поднял руку, но на него не обращали внимания. Тогда он выхватил кого-то из свалки, повернул к себе.

— Меня стукни. Меня! Хлобыстни! Врежь мне по глазам! Хрясни меня по шее! Сорви на мне злость, сразу станет легче!

 

Выхватил одного за другим, кричал:

— Укуси меня! Кусай! Какие клыки у тебя острые! Откуси мне ухо! Перегрызи мне глотку!.. А это кто же? Девушка! Крепкие у тебя, оказывается, когти. А ты — меня! Меня! По роже моей старой! Интересно же, — будет о чем рассказать!

 

Люди расползались, разбредались. Драка иссякала.

— Раздор и склока. Раздор и склока… Это конец.

— Нет, старый, сказал Человек Боя. — Это не конец. Это начало… Подойди, юноша.

 

Один из воинственных, смущенно улыбаясь, подошел.

— Вчера в лесу на него напал тигр. А у него в руках была одна рогатина. И он победил, одержал победу над полосатым! Вот какие люди нам нужны. Вот кому первое место и на совете, и у костра! Потом станем лелеять никчемных и бесполезных. Потом, это я тебе обещаю. Но пока пускай они потеснятся.

— Пускай потеснятся, — поддержали Человека Боя воинственные.

— Пускай потеснятся!

Мы видели этих людей и раньше, но что-то изменилось в них. Как будто выросли подбородки, как будто укоротились лбы.

 

Ушастый встал перед Человеком Боя.

— Значит, ты считаешь, что одни могут быть сыты, когда другие голодны, так тебя понять?

— Да, Ушастый, ты смышленый парень.

— И значит ты считаешь, что свирепость — это для человека самое главное, так, да?

— Да, я Человек Боя, для меня это самое главное.

— А тех, кто не так свиреп, надо уничтожить. Так, да?

— Да, приятель, бесполезных полезно уничтожать.

— А помнишь ли ты, что если луна увидит кровь человека, пролитую его сородичем, то этот сородич должен умереть?

— Сначала ты умрешь, Ушастый.

 

Две стрелы просвистели в воздухе. Они поразили Ушастого в спину.

Вскрикнули женщины, толпа угрюмо вздохнула, и стало тихо.

Черепашка бросилась к Ушастому, вгляделась. Боясь понять, что произошло, она села на землю, радом с ним.

— Надо было увести тебя отсюда. Я не смогла, прости меня. Прости меня. Прости меня.

 

Глава рода, опираясь на палку, подошел к обожженному стволу дерева. Снял со лба повязку — знак своего звания — и повесил на сук.

— Пора уходить, — сказал он.

 

Человек Боя приблизился к нему, проговорил севшим вдруг голосом:

— Не уходи, старый. Не оставляй нас. Самый большой костер мы будем раскладывать тебе. Не думай, отец, что я все забыл. Ты хром из-за меня. Твоя нога спасла нам жизнь… Да, отныне мы пойдем новой дорогой, но мы пойдем вместе с тобой.

— Нет, друзья мои, — отвечал Глава. — Не я поведу вас этой дорогой. Вы уже пошли по ней. Я давно уже стою в пыли, поднятой вашими ногами. А кто теперь будет вместо меня, он скоро объявится. Приготовь свою речь, Красноречивый. Когда ты успеваешь собраться с мыслями, ты говоришь особенно красноречиво. Я иной раз завидую твоему умению. И тебе, Ходок, можно позавидовать. Ни на кого не прольется столько счастья, сколько на тебя. Как на глухого — птичий щебет. Как на слепого — свет солнца. А тебя, вдова, не знаю чем утешить. Поплачь, это помогает. Ты перед всеми унизилась, теперь едва ли кто-нибудь захочет жениться на тебе. Никто не узнает, как ты красива, когда купаешься в озере. Красивее юных девушек. Плачь. Едва ли кто-нибудь испытает гладкость твоей кожи, ласку твоих рук. Перед тобой, Черепашка, я не виноват. Я говорил Ушастому: уходи. Он не захотел.

А я иду. Пора, пора идти.
Мне кажется, что ухожу не я,
а вы идете. Нам не по пути.
Желаю я тебе, моя семья,
нестрашных горестей, нетяжких бед…
Я здесь остался.
Я смотрю вам вслед.

Люди опустились перед ним на колени. Вдова плакала. За ней заплакали другие женщиныГлава заковылял прочь.

Красноречивый:

Военачальник! В этот трудный час,
в час, выражаясь проще, грозовой,
ты лучший здесь, ты первый среди нас.
Прости меня, ты должен стать Главой.
Человек Боя
Клянусь, друзья, грядущею победой…

Долгоносик:

Нет, будущим ты не клянись. Оно
позором этих дней осквернено.

Человек Боя:

Кто там опять? Все тот же Долгоносик?

Долгоносик:

Да. Долгоносик! Жить в постыдном страхе
перед тобою — то же, что не жить.

Человек Боя:

Зачем же в страхе? Что с тобою, брат?
Иная мне рисуется картина:
как пчелы, что на всех цветах сбирают
их сладкий сок, мы, рот набивши медом,
летим в свой улей и, подобно пчелам…

Долгоносик:

Встречаем смерть в награду за труды!
Уже две жизни только за два дня
тебя своею кровью запятнали.
И может быть, через одно мгновенье
тебе на душу тяжко ляжет третья.

Человек Боя:

Чья же это жизнь?

Долгоносик:

Моя, вот в чем беда.
И — в спину, в спину, вам не привыкать…

 

Он повернулся, чтобы уйти, но две стрелы, просвистев, поразили его в спину.

Человек Боя (в ярости):

Кто там стрелял? Связать и наказать!
Неужто недостаточно убийств?
Неужто не настало время мира,
покоя и порядка в нашем роде?

Черепашка:

Нет, не настало! И не будет больше!

Человек Боя:

С почетом должным схоронить обоих.
Голосованье и гулянье — завтра.

Он хотел было уйти к себе, но вдруг быстро, как животное, обернулся и присел в страхе:

— Что?!

 

Люди стояли, пригнувшись, готовые нападать или спасаться. Смотрели на Человека Боя тревожно.

Просвистела стрела. Он быстро, по-звериному присел и увидел, как люди стоят, глядя кто куда.