Анна стояла перед зеркалом в прихожей, рассматривая свое отражение. Сорок пять лет — время, когда женщина уже не может обманывать себя словами «еще молода». Просто взрослая. И точка.
Сегодня предстоял семейный ужин. Юбилей матери — семьдесят. Круглая дата, круглый стол, круглые разговоры.
Анна надела темно-синее платье с белым воротничком. Строго, но с претензией на стиль. Сама себе школьная учительница. Или библиотекарь. А может, просто женщина, которая перестала кому-то что-то доказывать.
Телефон звякнул сообщением от сестры: «Ты едешь? Мама спрашивает».
Конечно, едет. Конечно, мама спрашивает. И конечно, именно через сестру. Так повелось с детства — говорить с Анной через посредников, будто она глухая или иностранка.
***
Мать встретила ее в своем любимом лиловом платье с брошью-камеей. Брошь когда-то принадлежала бабушке и предназначалась старшей внучке. Но мама решила, что лучше ее будет носить сама. Потому что «бережливее».
— Анечка, — тонкие руки матери обняли ее плечи. — Похудела? Или это платье такое… строгое?
В маминой интонации всегда присутствовал этот особый тембр. Вроде бы забота, но с привкусом уксуса.
В гостиной уже сидела сестра Марина. Яркая, как экзотическая птица, в оранжевом шелковом костюме. Рядом Маринин муж Олег — крепкий, улыбчивый, с залысинами на лбу и дорогими часами на запястье. Сестра работала в международной компании, ездила на премиальной машине и два раза в год отдыхала за границей.
— Анька! — Марина чмокнула воздух возле ее щеки. — Рассказывай, как твоя школа? Все учишь детишек?
Анна кивнула. Она преподавала литературу в обычной районной школе. Детишки, как называла их Марина, были разные. Некоторые читали Толстого, некоторые не могли осилить инструкцию к телефону.
— Маришка нам вчера рассказывала, — мама разливала чай, — ей премию дали. И повышение. Теперь она руководит каким-то… как это?
— Департаментом маркетинга, мам, — с легким нетерпением поправила Марина, и повернулась к сестре: — А ты бы не хотела сменить работу? Я могла бы поговорить с HR, у нас есть вакансии с языками.
Анна знала три языка. Марина — только английский, да и тот с акцентом. Но почему-то в сознании родных этот факт существовал в параллельной реальности, никак не пересекаясь с их оценкой сестер.
— Мне нравится моя работа, — ответила Анна.
— Но ты же понимаешь, что школа — это тупик? — Марина отпила чай. — В твоем возрасте уже не построишь карьеру, не заработаешь на нормальную квартиру.
Квартира у Анны была. Небольшая, но своя. Выплаченная до последней копейки. Но в представлении сестры она жила чуть ли не в коммуналке.
— А личная жизнь как? — спросила мать, расставляя на столе салаты. — У Мариши вон какой муж замечательный. Олежек, возьми еще салатика.
Олег улыбнулся и послушно положил себе оливье. Он всегда улыбался, слушал и ел. Идеальный муж в глазах мамы, которая ценила в мужчинах способность не спорить и хорошо кушать.
— Нормально моя личная жизнь, — ответила Анна.
— У тебя же был этот… как его? — мама сделала неопределенный жест рукой. — Который книжки писал?
— Михаил.
— Вот-вот. И где он?
— В Барселоне. Читает лекции по современной литературе.
— А ты почему не с ним? — Марина вопросительно подняла брови.
Анна хотела ответить, что у них с Михаилом все сложно. Что они встречаются, когда он приезжает в Россию. Что они оба не верят в брак как институт. Что им хорошо и так. Но вместо этого она сказала:
— Потому что я не хочу в Барселону.
— Глупости, — мама поджала губы. — Все хотят в Барселону. Вон Маришка с Олегом каждый год туда ездят. Правда, милый?
Олег кивнул и продолжил есть салат.
***
После ужина, когда мама ушла на кухню готовить чай, а Олег задремал в кресле, Марина подсела к Анне.
— Слушай, я не хотела при маме, но ты выглядишь какой-то… потухшей. Может, тебе к психологу сходить? Или хотя бы сменить имидж?
Анна посмотрела на сестру. Марина всегда красила волосы в рыжий. С тринадцати лет. Потому что рыжим, говорила она, позволено быть яркими и эксцентричными.
— А ты не думала, что я могу быть счастлива такой, какая есть?
Марина фыркнула:
— Брось. Ты же мечтала стать писательницей. А теперь проверяешь тетрадки и живешь одна. В твоем возрасте нужно иметь хоть какой-то план.
Анна подумала о трех книгах, изданных под псевдонимом. О письмах от читателей. О гонорарах, позволивших ей выплатить ипотеку. О Михаиле, который считал ее талантливее себя. О том, что она никогда ничего не рассказывала семье, потому что не хотела их оценок.
— У меня есть план, — спокойно сказала она.
— Какой же? — скептически поинтересовалась Марина.
— Жить своей жизнью. А не той, которую для меня придумали другие.
Марина смотрела на нее недоуменно, будто Анна вдруг заговорила на санскрите.
— Ты всегда была странной, — наконец сказала она. — Но знаешь, я тебе немного завидую.
— Мне? — теперь уже удивилась Анна.
— Ты никогда никому ничего не доказываешь. Просто живешь как хочешь и все.
Анна улыбнулась. Впервые за вечер искренне.
— Это приходит с опытом. Когда понимаешь, что зеркала, в которые ты смотришься — не твои. И отражения в них — тоже.
***
Домой Анна вернулась поздно. В прихожей снова глянула в зеркало. Сорок пять лет — возраст, когда можно не объяснять, почему ты такой, а не другой. Время, когда научаешься отвечать на сравнения — молчанием.
Она достала телефон, набрала сообщение Михаилу: «Прилетай. Я закончила новую книгу».
Телефон звякнул почти сразу: «Беру билет. Соскучился».
А зеркало в прихожей отражало совсем не ту женщину, которую видела ее семья. В нем стояла спокойная, уверенная писательница со своим тихим, но настоящим счастьем.
И это было ее единственное правильное отражение.